- Алена Игоревна, а правду ребята говорят...
- Что? - вскидывается она.
- Что вы их убеждаете, будто в детдоме лучше всего... Лучше, чем в нормальной семье с папой-мамой...
- Больше слушайте стариков! Их скоро тут не будет!
- Знаю: выжить хотите. Чтобы только вы, молодежь, да ваш директор...
- Они как цепи. Висят и мешают. Забывают, что их время кончилось. Нужно уступать место!
- Так-таки ни на что не годятся?
- Почитайте Стругацких. У них почти все герои в интернатах вырастают. Не в семье... Семья - морока и помеха. Мы вот музыке учим бесплатно. А родителям за своего надо платить каждый месяц. И немало. Не всякий сможет... А наши поездки по стране! Экскурсии! Разнообразный досуг!.. Если посчитать, сколько уходит на каждого ребенка, - детдом больше тратит, чем любая семья! Этот детдом, может, зародыш будущих интернатов. Таких, как у Стругацких... А семья отомрет. Уже отмирает. Потому и детдомов так много. Мы в семью не верим.
- "Мы" - это вы?
- Не только я. Все наши, молодые. Мы принципиально против семьи. Нам семья не нужна.
- Зато детям нужна, - вздохнул я и вышел... Дурость какая-то. Объявлять детдома - уродство, боль, стыд наших дней - зародышами будущего. Переворачивать все с ног на голову. Считать черное белым. Ничего не скажешь, так можно легко и просто ответить на сложнейшие вопросы. Но кому от этого легче?..
Сережа пришел с просьбой:
- У вас нет сумки какой-нибудь? Мы уезжаем с воспитателями в Воронеж. Мне вещи не во что сложить.
Я ему отдал свою рабочую сумку - выгреб из нее стетоскоп и ручки, печать и бланки рецептов, записную книжку и медицинские карточки.
Сережа взял сумку и ушел, довольный. Даже спасибо сказать позабыл.
Поездкой в Воронеж их отряд премирован за хорошую учебу...
Дениска появился в кабинете вместе со стайкой первоклассников. Они все жаловались на кашель, а у Дениски для разнообразия был еще и насморк. Я всех осмотрел, назначил каждому, что нужно, и напоследок стал выслушивать стетоскопом Дениску. Он выглядел самым слабым среди ребят: тоненький, как спичка, тени под глазами, бледный, будто фарфоровый.
Погладил его по голове, когда кончил выслушивать. Это был машинальный жест взрослого человека. Но Дениска вдруг переменился. Он словно проснулся - посмотрел на меня с удивлением, благодарностью и с жадностью. Ему нужна была простая человеческая ласка. Ему не хватало обычной ласки. Мой рефлекторный жест был для него откровением, благодатью.
Меня это поразило. Более того - потрясло. Я положил руку ему на голову и - теперь уже осознанно - погладил его.
- Эх ты, воробей! - сказал ему тихо.
И Дениска вдруг подался вперед и прильнул ко мне, уткнулся лицом в мой халат.
Остальные говоруны-первоклашки вдруг затихли, как по команде, и серьезно смотрели на нас с Дениской.
Я растерянно гладил мальчика по голове, и мне хотелось плакать.
- Ты папу и маму помнишь? - спросил у него мягко.
- Нет, не помню, - сказал Дениска. Я сидел и боялся пошевелиться.
Димка ворвался в кабинет, как буря. Часто дышал.
- Вы телевизор вчера смотрели?
- Смотрел. А ты?
- У нас транзисторный. Родичи одному подарили.. Видели бегемота?
- Который антилопу спасал? От крокодила?
- Ну!.. Это же документальные кадры! Это же правда!
- Конечно, правда.
- Значит, есть доброта в природе? Милосердие, как вы говорите. Даже у животных?
- Значит, есть.
- И у людей оно должно быть! У всех, без исключения! Как уши, нос, глаза...
- И что тогда?
- Тогда те, кто без него родился, без милосердия, просто инвалиды, калеки. Вроде безруких-безногих. И их можно только жалеть. Не нужно на них злиться...
- Зачем же злиться на калек?
- А я их ненавижу... Ненавидел... До вчерашнего дня...
Димка успокоился и ушел. Какую-то душевную опору обрел он в этих телевизионных кадрах...
Явился Дениска с пораненной пяткой. Где он умудрился, бегая по дому, вогнать себе в ногу осколочек стекла? Ни стонов, ни слез от него не было. Сидел и задорно улыбался.
- Стойким ты будешь! - сказал я уважительно и стал ковыряться в Денискиной пятке. Моим инструментарием была длинная инъекционная игла. Я осторожно манипулировал ею, но, конечно же, это было не безболезненно. Однако Дениска молчал. Молчал и улыбался. Тут как раз пришла Зинаида Никитична. Я при ней кончил "операцию", вручил герою конфету, погладил по голове. Дениска положил конфету в рот и с достоинством удалился, прихрамывая.
Мы с воспитательницей переглянулись, я молча поднял большой палец правой руки...
В этот же день пришел мальчишка из шестого класса, и я вздрогнул, увидев его. Это был выросший Дениска. Это был герой Александра Грина открытый, ясный, светлый, озаренный. Не мальчишка, а птица, распростершая крылья и готовая взлететь.
- Что у тебя? - спросил я.
- Вот! - Он поднял рукав рубашки и показал фурункул, зреющий на локте.
- Сейчас!..
Я сделал мазевую повязку, наложил на фурункул, забинтовал и сказал, когда прийти на перевязку. Он кивнул и ушел. Никаких посторонних разговоров. И все-таки мне стало хорошо, как после самой задушевной беседы...
На перевязку он явился, не поздоровавшись. Только чуть улыбнулся в знак приветствия. Улыбнулся - и озарил кабинет. И я подумал, что в свое время был похожим на него...
Третья перевязка не понадобилась.
- Все прошло, - сказал он.
- Да, все прошло, - согласился я...
Иногда я встречаю его в детдомовских коридорах. Он улыбается своей быстрой, как зарница, улыбкой и бежит мимо.
Листаю диспансерный журнал. "Болезни сердца" - пустая страница. "Ревматизм" - пустая страница. "Бронхиальная астма" - пустая страница. И еще целый ряд пустых или мало заполненных страниц. И вдруг открываю "Болезни нервной системы" - здесь черно от записей. Множество фамилий, множество диагнозов. Самые частые из диагнозов: "задержка психического развития" и "ночной энурез". За каждой строчкой в журнале встает лицо. Что-то есть общее во всех этих ребячьих лицах. Но что?.. Я вспоминаю лица своих сыновей - они безоблачны. А лица детдомовских ребят омрачены. На каждом из них тень, даже на самых улыбчивых.
- Никуда мы не пойдем! - заявили мои посетительницы хором. - Тут будем сидеть!
Одна забилась под стол, другая залезла за шкаф, третья кривлялась и кричала:
- Мы некультурные! Мы некультурные!..
Я их поодиночке переловил и вывел за белы рученьки в коридор. Дверь закрыл на задвижку, и, пока одевался, чтобы уйти, они ломились в кабинет, выкрикивая что-то свое - задорное и глупое...
Что за бес в них вселился? Видимо, приняли доброе отношение за проявление слабости и тут же распоясались, почуяв "слабинку"...
У Наташи нос красный, щеки шелушатся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});