Читать интересную книгу Курган - Зелия Бишоп

По форме правления Цатх был чем-то вроде коммунистического или полуанархического государства, в котором привычка, а не закон, определяла каждодневный порядок вещей. Это стало возможным благодаря вековому опыту и парализующей людей скуке. Выработанная веками терпимость, еще не подорванная понемногу нараставшей реакцией, уничтожила все иллюзии и идеалы, и от людей требовалось только соблюдение обычаев. Удовлетворяя все возникающие у них потребности и живя в свое удовольствие, одни при этом не должны были ущемлять права других – это был простой и естественный закон. Понятие о семье давно кануло в вечность, а социальное и гражданское разделение полов исчезло. Жизнь текла официально размеренным образом: игры, пирушки, пытки рабов, дневной сон, гастрономические удовольствия, буйные оргии, религиозные церемонии, художественные и философские дискуссии и прочее. Собственностью являлись главным образом земля, рабы и животные, а слитки магнетического металла, который служил универсальным денежным стандартом, распределялись по довольно сложному принципу, хотя некоторое их количество было разделено поровну между всеми свободными людьми. Бедных не было, а работа сводилась к определенным административным обязанностям, налагаемым хитроумной системой проверки и отбора. Самакона затруднялся описать эту систему, отличавшуюся от всего, что он знал, и текст его рукописи в этом месте чрезвычайно запутан.

Способности к искусству и умственному труду достигли в Цатхе очень высокого уровня, но и здесь царили вялость и упадничество. Прежнее преобладание механизмов нарушило эволюцию эстетического вкуса, введя безжизненную геометрическую традицию. От этого со временем избавились, но отпечаток остался, так что, кроме носивших условный характер религиозных рисунков, в любых последующих художественных творениях было мало глубины или чувства. Стилизованное воспроизведение более ранних работ было предпочтительнее для развлечения. Литература казалась чересчур аналитичной, и Самакона ее совершенно не понимал. Наука была серьезной, точной и всеобъемлющей, за исключением одного направления – астрономии. Последнее время, однако, и наука приходила в упадок: люди полагали бесполезным загружать свою память бесчисленными деталями. Считалось более разумным ограничиться самыми фундаментальными законами, а в философии – традиционными формами. Техника же продолжала развиваться эмпирическим путем. Историей пренебрегали все больше и больше, хотя точные и обширные хроники прошлого хранились в библиотеках. Этим все еще интересовались, и многих бы порадовали свежие сведения о внешнем мире, которые принес Самакона. В целом, однако, общая тенденция сводилась к предпочтению эмоций перед мыслью, так что людей теперь ценили за изобретение новых удовольствий, а не за классификацию старых фактов или исследование космического прошлого человечества.

Религия сохраняла в Цатхе ведущее значение, хотя лишь очень немногие по-настоящему верили в сверхъестественные силы. Все, чего они желали, было эстетическое и эмоциональное возбуждение, рождаемое мистическими настроениями и чувственными обрядами, которые присутствовали в красочной вере предков. Храмы великого Тулу, духа мировой гармонии, издревле изображаемого богом с головой осьминога, который привел людей со звезд, были самыми величественными зданиями в К’ньяне, а храмы Йига, источника жизни, символически изображаемого Отцом всех змей, были столь же вычурными, сколь и роскошными. Самакона узнал об оргиях и жертвоприношениях, связанных с этой религией, но, видимо, из благочестивых соображений не захотел описать их в своей рукописи. Сам он никогда не участвовал в этих обрядах, разве что в тех, которые напоминали ему собственную веру, а также не упускал случая попытаться обратить нижних людей в христианство, которое испанцы надеялись сделать всемирной религией.

Заметной чертой религии Цатха было искреннее почитание редкого священного металла Тулу – этого темного, блестящего магнетического вещества, которое не встречалось в природе, но всегда сопровождало людей в виде идолов и других предметов священной атрибутики. С самых ранних времен этот металл вызывал уважение – раньше все архивные материалы хранились в цилиндрах, выполненных из его чистейшего сплава. Теперь, когда люди охладели к науке с ее критическим взглядом на вещи, они снова стали испытывать к металлу благоговейное чувство, которое существовало в первобытные времена.

Другая функция религии заключалась в регулировании календаря, учрежденного в тот период истории, когда время и скорость считались основными понятиями в жизни человека. Сменяющиеся периоды бодрствования и сна, удлиненные, сокращенные и смещенные так, как диктовало настроение и желание, и отмеряемые ударами хвоста великого змееподобного Йига, весьма приблизительно соответствовали реальным дням и ночам, хотя Самакона полагает, что они были в два раза длиннее. Годовой период, отмеряемый ежегодной сменой кожи Йига, был равен примерно полутора годам внешнего мира. Самакона считал, что он хорошо изучил местный календарь, когда писал свою рукопись. Отсюда столь уверенно проставленная им дата – 1545 год, но едва ли его уверенность была обоснованной.

По мере того как один из жителей Цатха передавал Самаконе свое сообщение, Самакона ощущал растущее отвращение и тревогу. Не только то, о чем ему рассказывали, но сама странная, телепатическая манера этого рассказа, а также ясный вывод из него, означавший, что возвращение во внешний мир будет невозможным, заставили Самакону пожалеть о своей авантюре. Но он понимал, что самым разумным для него было сохранять невозмутимый вид, поэтому он решил слушаться своих посетителей и поведать им обо всем, что они пожелают. Те, со своей стороны, были очарованы рассказом Самаконы.

Это была первая достоверная информация о внешнем мире с тех пор, как к ним добрались беглецы из Атлантиды и Лемурии – а это случилось много веков тому назад; все последующие посланники принадлежали к мелким местным племенам и не имели о мире в целом никакого представления – это были майя, тольтеки и ацтеки (в лучшем случае), люди, как правило, очень невежественные. Самакона был первым европейцем, которого они видели, и тот факт, что он был образованным и умным юношей, делал его появление еще более ценным. Пришедшая группа с напряженным интересом выслушала все, что он рассказал, и стало ясно, что его приход сильно оживит затухающий интерес жителей Цатха к географии и истории.

Единственное, что не понравилось людям из Цатха, было то, что любопытные и жадные до приключений люди с земли стали проникать в те части внешнего мира, где находились проходы в К’ньян. Самакона рассказал об открытии Флориды и Новой Испании и дал понять, что огромная часть мира, в которую входят испанцы, португальцы, французы и англичане, охвачена жаждой открытий и завоеваний. Рано или поздно Мексика и Флорида станут частью великой колониальной империи, и тогда трудно будет удержать обитателей поверхности от поисков золота и серебра подземного мира, о которых ходят упорные слухи. Скачущий Бизон знает о путешествии Самаконы в глубь земли. Расскажет ли он об этом Коронадо или каким-то образом даст знать вице-королю об исчезновении Самаконы? На лицах жителей Цатха появилась тень тревоги, и Самакона понял из их мыслей, что с этих пор, несомненно, снова будут поставлены часовые у всех незакрытых входов, о которых жители Цатха только смогут вспомнить.

V

Долгая беседа Самаконы с местными людьми происходила в зелено-голубом сумраке рощи прямо перед дверью храма. Некоторые из людей полулежали на траве рядом с едва заметной тропинкой, другие, включая испанца и главного в группе из Цатха, сидели на низких монолитных столбах, что были расставлены вдоль тропинки к храму. Должно быть, они потратили на разговор весь земной день, так как Самакона успел несколько раз проголодаться и поесть из своих запасов, в то время как некоторые из группы уходили за провизией к дороге, где стояли их животные. Наконец главный в группе закончил разговор и дал понять, что пора отправляться в город.

Он заявил, что у них есть несколько свободных животных, на одном из которых может ехать Самакона. Перспектива сесть на одно из этих зловещих созданий, легенды о которых были столь пугающими и один вид которых обратил Скачущего Бизона в бегство, никак не вдохновляла путешественника. И еще одно обстоятельство беспокоило его – сверхъестественная разумность этих кочующих существ, которые смогли рассказать людям из Цатха о его присутствии в храме и привести сюда экспедицию. Но Самакона не был трусом, поэтому он бодро зашагал за людьми по заросшей тропе к дороге, где расположились животные.

И все же он не смог сдержать крик ужаса, когда, пройдя через огромные, увитые растениями столбы, вышел на дорогу. Ничего удивительного, что любопытный вичита бежал в страхе, и Самакона на мгновенье закрыл глаза, чтобы не потерять рассудок. К несчастью, религиозная сдержанность помешала ему описать полностью животных, которых он увидел. Он лишь намекнул на невероятную отвратительность этих огромных белых существ с черным мехом на спинах, зачаточным рогом в центре лба и пятнами явно человеческой крови на мордах с приплюснутыми носами и выпяченными губами. Они были, заявил он позднее в рукописи, самыми ужасными существами, которых он когда-либо видел и в К’ньяне, и во внешнем мире, причем особый ужас вызывали некоторые их свойства, не поддававшиеся описанию обычными словами. Страшил сам по себе уже тот факт, что они не были в полной мере творениями Природы.