Что же дальше, думала она. Ее дочери кажется, что жизнь разваливается, а она не может предложить ей ничего, кроме новых шмоток и модной прически.
– Спасибо, – поблагодарила Барбара и защелкнула сумочку.
– Соблазни Дика, – сказала мать, отчетливо выговаривая слова. – А если не можешь его, соблазни кого-нибудь еще.
Эванджелин взяла обоих детей и закрыла за собой дверь, ненадолго оставив Барбару наедине с собой, пока не подошло время отправляться на вокзал. У Барбары в голове вертелось только одно: ее матери сейчас пятьдесят семь, а ей самой – двадцать два. Всего лишь двадцать два.
3
Дик ждал ее на вокзале и выглядел великолепно: загоревший и отдохнувший. Барбара удивилась, насколько он похорошел. Они пообедали, строя планы на будущее, договорились, что раз в неделю будут приглашать няню и проводить вечера где-нибудь вне дома.
Позже, в безликом номере, где простыни были без единого пятнышка, а горячая вода в душе била фонтаном и над ванной висело большое сверкающее зеркало, Барбара, отвыкшая от вина, стянула с себя одежду и объявила, что чувствует себя, как отпетая шлюха.
– Докажи это, – сказал Дик, – поведи себя соответствующим образом.
– Постараюсь изо всех сил, – сказала она. И она постаралась.
Стояла неделя бабьего лета, солнечного, теплого не по сезону, с ярко-синим небом, предвещавшим осень. Каждый день они подолгу гуляли вдоль опустевших пляжей, а днем заходили в старомодное кафе-мороженое и заказывали по двойной «Воскресной фантазии». Вечером они объедались омарами или ростбифом, а ночью медленно и сладострастно предавались любви. Все, кто видел их, думали, что у них медовый месяц.
– Я не вернусь обратно.
Они сидели в дюнах вечером в пятницу, глядя, как воды Атлантики длинными, ленивыми волнами набегают на берег. Была половина седьмого, начинался закат. В чистом соленом воздухе еще висело дневное тепло.
– То есть я хочу сказать, что не вернусь к своей прежней жизни. Я не вернусь к пеленкам и доктору Споку. Я пойду работать. – Она затаила дыхание и ждала его отказа.
– А как же дети? – осторожно спросил Дик. Он не хотел огорчать ее. Он тоже не хотел возвращаться к той жизни, какой они жили до этого. Но он не знал, как жить по-иному.
– Наймем кого-нибудь.
– Я не смогу оплачивать няню на целый день. – Дик вертел в руках травинку, пытаясь завязать на ней узелок.
– Но я буду зарабатывать. Можно будет тратить эти деньги.
– Да ты и цента не заработаешь.
– Да?
Барбара взглянула на него, затем поднялась и пошла от него вдоль дюны. Минуту он смотрел на нее, затем тоже встал и быстро догнал ее.
– Дорогая, – сказал он, – я не думал, что ты говоришь так серьезно.
На деле выяснилось, что Нью-Йорк вовсе не захлебывается от рабочих мест для бывших студентов Уэлсли, специализировавшихся в английском языке, не владеющих стенографией, с трудом тыкающих одним пальцем в пишущую машинку и к тому же не получивших диплома.
Получив несколько отказов в различных журналах и рекламных фирмах, Барбара отправилась по объявлению в «Нью-Йорк таймс», в котором предлагалось место помощника редактора, и оказалась в на удивление непритязательном с виду офисе журнала «Харперз базар» в старом здании на углу Мэдисон-авеню и 56-й улицы. Ее предполагаемым шефом оказалась женщина, редактор отдела спортивной одежды.
Эдит Стейниц – так ее звали – было хорошо за пятьдесят. Свои седые волосы она затягивала в строгий узел на макушке, как балерина, на кончике носа у нее сидели очки в черепаховой оправе, а на руке красовались массивные, квадратной формы, мужские часы. На протяжении всей беседы миссис Стейниц вышивала диванную подушку. Она спросила Барбару, откуда она родом, при этом высказала свое мнение относительно окрестностей Полинга и сказала, что «эти старые амбары просто божественны». Она спросила Барбару, в каком колледже та училась, и сказала, что новый декан Уэлсли ходил в один класс с ее сестрой в Вассаре. Она спросила Барбару, есть ли у нее дети и хорошая ли у нее домработница, а затем призналась, что, по ее мнению, пекарня «Грэмерси-парк» печет лучший хлеб в городе. Особенно ржаной.
Она обрисовала Барбаре ее обязанности: помощь в организации выездной фотосъемки, роль ассистента в проведении маркетинговых мероприятий и предоставление вспомогательной информации отделу рукописей. В заключение Эдит сказала, что Барбара ей понравилась и, если она хочет, может оформляться на работу.
Оказалось, что нанять подходящую няню для Аннетт и Кристиана намного труднее, чем устроиться на работу самой. Барбара побеседовала с несколькими кандидатками на эту роль, но одни не подходили ей, других не устраивала она.
Барбара уже потеряла надежду, но тут появилась Вера Сучак. Миссис Сучак изъяснялась по-английски с легким акцентом и рассказала, что, хотя она и происходит из семьи зажиточных польских крестьян, но во время войны была эвакуирована в Англию, где познакомилась с Павлом Сучаком и вышла за него замуж. Они перебрались в Нью-Йорк, и теперь мистер Сучак работает здесь у престижного портного на 57-й улице. Своих детей у них нет, а миссис Сучак просто обожает малышей. У нее были прекрасные рекомендательные письма, и Барбара немедленно взяла ее на восемьдесят долларов в неделю. Это было ровно столько, сколько ей самой причиталось в «Харперз базар».
Для Барбары решение пойти на работу было вопросом жизни и смерти. Она никогда не задумывалась над тем, что скажут об этом другие, и, к своему удивлению, обнаружила, что некоторые из ее знакомых, как, например, Тоби Гриффит Уэллс, ей завидуют.
С Тоби она пошла пообедать как-то весной 1960 года. Тоби была снова беременна. Свой необъятный живот она скрывала под костюмом желто-зеленого цвета – широкая юбка с разрезом и на резинке и блузой в мелкую складку. Они встретились в недорогом французском ресторане, и Тоби была просто очарована рассказом Барбары о ее работе, историями из жизни моделей и фотографов, а больше всего тем, что Барбара может покупать выставочные образцы одежды по оптовым ценам.
– Это просто замечательно, – сказала Тоби. Ее откровенная зависть поразила Барбару.
– Не так уж оно и замечательно, – возразила она. – Без конца подшиваю подолы и глажу юбки. Большую часть времени работаю высококлассной прачкой.
– Не больно-то ты похожа на прачку. – Тоби восхищалась платьем от Доналда Брукса и новой прической Барбары.
– Как твои двойняшки?
– Несносная парочка. В точности, как пишут в книжках.
Разговор иссяк. Тоби не хотела рассказывать подруге, что ее муж, теперь бухгалтер в крупной фирме, признался, что изменяет ей со своей секретаршей, и что будущий ребенок был знаком примирения. Барбара, в свою очередь, не хотела говорить Тоби, что она чувствует себя виноватой из-за того, что с удовольствием уходит каждый день из дома, оставляя детей на чужого человека. Ее это огорчало и тревожило, и она жадно вчитывалась в каждую статью психолога в журнале, где говорилось, что для воспитания ребенка важнее не количество, а качество общения с родителями.