Читать интересную книгу Немецкая осень - Стиг Дагерман

же что-то настолько ненужное, что даже если оно и повредится — никто не заметит, то есть вещи, не представляю­щие собой ровным счетом никакой ценности, и никто не станет перевозить их на уважаемых товарных поездах, имеющих преимущество, поездах, прибытие которых сопровождается спецсигналами вдоль путей.

Именно такой поезд стоит под ледяным серым ливнем на вокзале в Эссене. Девятна­дцать вагонов мокнут под дождем уже неделю. Локомотив отцепили, и в отличие от уважаемых товарных поездов судьбой этого состава совершенно никто не интересуется. Однако в чреве этого покинутого, умирающего от голода товарного поезда находится груз, который должен был бы крайне заинтересовать город Эссен: около двух сотен жителей Эссена, эвакуированных в Баварию после первых бомбежек Рура союзниками, возвратились в родной город, точнее, на вокзал родного города, поскольку дальше их не пускают.

Всем немцам прекрасно известно, что в большинстве крупных немецких городов действует Zuzugsverbot [7], то есть запрет на въезд, что на практике означает следующее: гулять среди развалин любого немецкого города может кто угодно, а вот искать работу, питаться или проживать — нет. Это прекрасно известно и властям Баварии, но совершенно не мешает им, предупредив эвакуированных за пять дней, высылать людей из городов и поселков, которые пощадила война. На вокзалах Баварии собираются составы из вагонов с дырявыми крышами, в каждый вагон набивается толпа эвакуированных, из удобств у них есть пол, потолок и стены, и как только линия осво­бождается, поезд отправляют на северо-запад.

Четырнадцать дней спустя поезд прибывает в пункт назначения, где поначалу об этом никто не знает, а потом просто не хочет знать. За четырнадцать дней, что поезд находится в пути, пассажиров официально никто не кормит, но родной город встречает их со слегка распростертыми объятиями, и им приносят по тарелке постного супа, который раз в день привозят к составу на тележке.

Попадая в такое место, ощущаешь беспомощность, смущение и брезгливость. Здания вокзала нет вот уже несколько лет, искореженные рельсы змеями извиваются вдоль единственных уцелевших путей, где стоит одинокий товарный поезд. Потрескавшийся перрон покрыт грязью от затяжных дождей. Некоторые пассажиры прогуливаются вдоль вагонов, окна приоткрыты навстречу серому дню. Я пришел сюда с молодым участковым врачом, в обязан­ности которого входит констатация двух пренеприятнейших фактов: состояние здоровья жителей поезда плачевно, но город, к сожалению, ничем не может им помочь.

Тем не менее его приход пробуждает в голо­дающих обитателях поезда тщетные надежды. Старуха высовывается из поезда и окликает нас, перегибаясь через ржавую печную трубу. Оказывается, что в полумраке на кроватке лежит ее двухлетняя внучка. Лежит совершенно неподвижно, не считая тех периодов, когда у нее начинается кашель. Вот так и выглядит нищета товарных поездов: сломанная кровать у стены, в одном углу кучка картошки (единственная провизия в этом бесцельном путешествии), в другом — небольшая копна грязной соломы, на которой спят три человека, их окутывает успокаивающе голубоватый дым из ломаной печки, добытой на развалинах Эссена. Здесь живут две семьи, всего шесть чело­век. Поначалу их было восемь, но двое сошли где-то в пути и так и не вернулись. Разумеется, доктор В. может взять девочку на руки и расска­зать, в каком она состоянии, он мог бы с ней на руках подойти поближе к свету от печки, мог бы сообщить, что ее необходимо немедленно отправить в больницу, но тогда ему пришлось бы сказать, что в больницах нет свободных мест, а бюрократическая система в администрации города работает куда медленнее, чем смерть.

Бабушка просит молодого врача «сделать что-нибудь», и ему приходится стиснуть зубы, нервно сглотнуть и ответить, что он пришел сюда не оказывать помощь, а показывать шведскому журналисту, «в каких шикарных условиях живут пассажиры немецких поездов». Лежащий на соломе молодой парень в рваной военно-морской форме нервно смеется над удачной шуткой.

Слух о нашем появлении распространя­ется тем временем по всему поезду, и вскоре у дверей под проливным дождем стоит и стар и млад, и у всех к нам миллион вопросов. Кто-то слышал, что поезд снова отправят на линию, и что даже машинист не знает, куда их пошлют на этот раз. Кто-то упрямо просит доктора сделать так, чтобы поезд немедленно отправили в сельскую местность, где пассажиры смогут попробовать хоть как-то выжить.

— К крестьянам! — возмущенно шипит кто-то. — Нет уж, хватит с нас крестьян!

Еще у кого-то на соломе лежит умирающая от голода и кашля мать — но что толку звать к ней врача, если вместо лекарств тот просто скажет в утешение пару слов. Милая молодая пара протягивает в двери вагона малыша и про­сит меня подержать его. Синюшный годовалый мальчик с воспаленными от постоянного сквозняка глазами. Его родители пребыва­ют в гордости и беспокойстве одновременно. Мужчина спешит сообщить, что все пассажиры этого поезда знают, кто несет ответственность за происходящее, что винить в этом, конечно, некого, кроме Гитлера, но власти Баварии, наименее пострадавшего региона во всей Германии, могли бы вести себя не так бесцеремонно и хотя бы сообщить властям Эссена, что отправляют сюда состав.

— Господа воротят что хотят, а страдаем всегда мы, — доносится из темноты вагона голос бодрой старушки.

В целом настроение у людей хорошее, несмотря на все невзгоды. Сознание, что они не одиноки в своем страдании, сплотило их, и они даже способны веселиться, хотя шутки больше напоминают юмор висельника. Стены ваго­нов исписаны мелом: старый аншлюс-пароль «Heim ins Reich» [8] в ироническом контексте, или «Wir danken dem Herrn Högner für die freie Fahrt» — «Благодарим господина Хёгнера (премьер-министра, лидера социал-демократов Баварии. — С. Д.) за бесплатную поездку», или рисунок повозки, запряженной волами, а рядом с ним надпись: «Пусть крестьяне Баварии сами возят свой навоз». И повсюду на стенах достославные таблички о том, что вагон протекает. Не сдержавшись, доктор ударяет по такой табличке перчаткой.

— Для товаров эти вагоны уже не годятся. Разве что для людей. Подумать только, — еще более возмущенно добавляет он, — соотечественники высылают соотечественников! Немцы против немцев! Вот что самое ужасное…

Тот факт, что ответственность за отправку состава несут немцы, удручает его намного больше, чем состояние поезда и его пассажиров. Молодой врач — консервативный антифашист, который в крайних случаях может интерпретировать нацизм с точки зрения национальной необходимости. Говоря об оккупации Норвегии, куда его послали военным врачом сразу после окончания института, он рассказывает о потрясающих лыжных прогул­ках при свете луны в норвежских горах. Послу­шать его, складывается впечатление, что немцы оккупировали Норвегию исключительно ради занятий зимними видами