- Чего? - подозрительно спросил он, останавливаясь в десяти шагах от Кирилла. Ухмылка его оставалась суровой - пусть этот гимназист не думает, что с ним тут будут дурачиться. Если без серьезной причины побеспокоил - пусть не жалуется.
Кирилл, обливаясь холодным потом, выдумывал эту причину. Он заметил, что над забором появилось еще несколько голов - промзаводская свора прожигала его презрительными взглядами, словно перекрестным огнем пулеметов.
- Разговор есть, - выдавил наконец Кирилл.
- Ну говори.
Говорить на таком расстоянии было не очень-то удобно, и Дрын прекрасно это понимал. Тем лучше. Пусть гимназист помучается и унизится.
- Не для детских ушей, - сказал Кирилл и кивнул в сторону молодняка.
Это было, конечно, лишнее. Явный перебор. Но требовалось выиграть время, а иного способа Кирилл не изобрел. Он сжигал за собой один мост за другим, с каждой минутой все больше себя обрекая.
Собственно, Дрын сейчас мог послать его куда подальше с такими заявочками. Но ему было жутко интересно, какая Чрезвычайная причина заставила этого дрожащего гимназиста притащиться в самое сердце Промзавода. Поэтому Дрын махнул головой своим парням: отойдите.
Те отошли. Правда, не слишком далеко - на пару шагов. Их тоже распирало любопытство.
- Ну? - требовательно проговорил Дрын.
- В общем, это... - у Кирилла уже плыли круги перед глазами. Он безвозвратно увяз. Это не бой стенка на стенку перед крыльцом клуба и не массовый карательный рейд в стойбище врага. Это западня, которую сам себе выкопал. И сам должен вылезать - никто не поможет.
- Ну что? - проговорил Дрын уже с раздражением.
- Насчет денег, - еле выговорил Кирилл, мысленно колотя себя по губам. - Мы со своими решили деньги собрать для Машки Дерезуевой.
Кирилл и сам не знал, как такая кошмарная мысль могла прийти к нему в голову. Но это был единственный спасительный просвет, в который ему удалось скользнуть. Ничего лучшего воображение не выдало. Это был правдоподобный повод для разговора, повод, который требовался сейчас как воздух.
В самом деле, такое уже случалось. Три года назад у одного из промзаводских утонул на плотине маленький брат. И тогда действительно все скинулись на помощь родителям - и Промзавод, и Гимназия.
- Машке, короче, надо помочь, - добавил Кирилл негромко. - У нее родителей убило.
- Знаю, - огрызнулся Дрын. Ему вдруг стало немного досадно, что такая идея пришла к гимназистам, а не к нему. Впрочем, Дрыну хватило гордости, чтобы не начать врать: "Да, конечно, мы и сами хотели..."
- Сколько собираем? - деловито спросил Дрын, хотя ответ был в общем-то понятен.
- Сколько получится, - сдержанно пожал плечами Кирилл. - Сколько не жалко.
- У вас на Гимназии уже сколько собрали?
- Не знаю, не считал, - Кирилл обмирал от осознания того, что повис над пропастью. Игра завела его чересчур далеко, не остановишься.
- И когда надо отдавать деньги Машке?
Знал бы Дрын, как бессовестно его сейчас водят за нос, он вбил бы Кирилла в землю одним ударом. Сам бы не вбил - друзья бы подсобили вбить поглубже, по самую голову. А голову оторвали бы и в кусты закинули.
Но никто ни о чем не подозревал. И Кириллу приходилось идти по шаткому мостику дальше.
- Ну, три дня, думаю, хватит, чтоб собрать, - сказал он.
- Хорошо, - Дрын испытующе посмотрел на него. - Через три дня сходимся... Где? На памятнике.
Он, конечно, не упустил возможность навязать свои условия. Впрочем, это были приемлемые условия: памятник Ильичу был нейтральной территорией. Там стояли скамейки, краснели пионы и прогуливались мамы с колясками. Там можно было вести дипломатию.
- Через три дня, - кивнул Кирилл и своим видом дал понять, что намерен ехать дальше.
На лицо Дрына вернулась обычная зубастая ухмылка.
- А чего в сумке-то? - спросил он. - Деньги, что ли, ездил, собирал?
- Нет, не деньги, - спокойно ответил Кирилл, отталкиваясь от земли и устраиваясь в седле. Малолетки расступились и многозначительно посмотрели вслед.
- Э, постой! - крикнул вдруг Дрын. - А кто деньги Машке отдавать будет?
Вопрос был совсем не праздный. Кириллу даже пришлось остановить велосипед и снова встретиться с Дрыном глазами.
Вопрос был принципиальный. Кому достанется эта почетная и приятная миссия? Идти к Машке совместной делегацией совершенно невозможно, это сознавали даже сопливые пацаны. Промзавод и Гимназия не могут прогуливаться бок о бок, поскольку это было бы сокрушительным ударом по древним устоям городской молодежи. Даже для благородной цели нельзя идти против устоев. Потому что на них держится порядок и ясность жизни. А порядка и ясности и так не хватало.
Нести по отдельности каждый свою долю - значит, разводить мелочные церемонии. А мелочиться тут нельзя. Надо прийти, положить на стол и сказать: "Вот тебе, Машка, от зарыбинских пацанов".
- Кто понесет-то? - повторил Дрын, настороженно поглядывая на Кирилла. Тот уже понял, что не отделается дежурным "А какая разница?".
Опять начались сложности. Сказать: "Гимназия понесет", - значит, признать, что Гимназия готова купить себе авторитет за деньги Промзавода. И на те же деньги блеснуть благородством перед красивой девчонкой.
Сказать: "Вы понесете", - с какой стати? Чего ради дарить промзаводским жлобам возможность показать, какие они хорошие и добрые? Да и не мог Кирилл сказать такое от имени всей Гимназии.
- На памятнике решим, - сказал он наконец.
- А как решим? - не отставал Дрын.
- Монетку бросим.
- Монетку? - Дрын на секунду задумался и признал, что так будет справедливо. - Ладно. Присмотрите, чтоб нормально уехал...
Последние слова адресовались малолеткам, которые с усердием бросились выполнять указание. Это был не знак уважения, а совсем наоборот. Не эскорт был приставлен к Кириллу и не охрана, а скорее конвой. "Посмотрите, чтоб нормально уехал" - мол, глядите, как бы не натворил тут чего. Шастают всякие...
Кирилл понимал это и, сгорая от стыда, медленно крутил педали. Разогнаться не позволяла гордость - несолидно, похоже на бегство. Он ехал по улице поселка в сопровождении прыщавых малолеток, словно преступник, которого на виду у народа ведут в клетку. Да и сами малолетки имели такой важный вид, будто действительно конвоировали военнопленного.
Со стороны это выглядело, может быть, и смешно. Но потрепанные в уличных боях мальчишки смешными себя не считали. Наоборот, они видели себя воинами, суровыми и крепкими мужиками, которым командир поручил выдворить вон врага.
Нет для пацана лучшего шанса почувствовать себя взрослым и серьезным, чем найти себе врага и поступить с ним, как с врагом. Бегая с игрушечным пистолетом по тропинкам детского сада, толстощекие мальчишки впервые познают эту сладострастную радость - охота на врага. С годами их игры в войну становятся все жестче, в них появляется настоящая кровь и настоящая ненависть, но это по-прежнему игры - игры в своих и чужих.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});