тем больше во мне говорит художник и творец»[34].
Винсент Ван Гог. Зуав. Живопись, масло, холст. Июнь 1888. Музей Ван Гога, Амстердам
На самом деле Винсент был окрылен своей мечтой братства художников даже больше, чем ранее созданием семьи. Он представлял себе, как вместе со своими братьями по цеху будет стоять у основания Центра новой художественной жизни Европы. Ван Гог, которому было трудно наладить контакт даже с одним человеком, купил двенадцать стульев для предполагаемых слушателей. (!!!) К своему дому он планировал присоединить в будущем музей и художественную школу. Проект, который через несколько десятков лет реализует сначала в России, а потом в Америке русский художник Николай Рерих.
Вдохновение давало ему творческую энергию. Образ экзотического зуава, безжалостного в бою и неутомимого в любви солдата, не двусмысленно передает страстность натуры Винсента. Взгляд зуава выражает воспоминания о былой страсти и самого Ван Гога. Колористическое решение картины, построенное на контрасте противоположных цветов в оттенках красного и зеленого, усиливает этот эффект. Винсент выбрал это противоречивое сочетание цветов намеренно. Оно встречается и в других работах художника. В картине «Ночное кафе в Арле» Винсент так описывал его значение: «В этой картине я пытался выразить неистовые человеческие страсти красным и зеленым цветами. Комната кроваво-красная и глухо-желтая с зеленым бильярдным столом посредине; четыре лимонно-желтые лампы, излучающие оранжевый и зеленый. Всюду столкновение и контраст наиболее далеких друг от друга красного и зеленого; в фигурах бродяг, заснувших в пустой, печальной комнате, – фиолетового и синего. Кроваво-красный и желто-зеленый цвет бильярдного стола контрастирует, например, с нежно-зеленым цветом прилавка, на котором стоит букет роз»[35]. И еще: «Я пытался показать, что кафе – это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление. Словом, я пытался, сталкивая контрасты нежно-розового с кроваво-красным и винно-красным, нежно-зеленого и веронеза с желто-зеленым и жестким сине-зеленым, воспроизвести атмосферу адского пекла, цвет бледной серы, передать демоническую мощь кабака-западни».
Мир глазами Винсента был полон противоречий и столкновений. Даже простой натюрморт содержал все ту же колористическую напряженность. Так, в натюрморте с олеандрами и книгами Золя[36] нежно-розовые с кроваво-красным цветы обороняются темно-зелеными листьями, как будто шипами. При внешней красоте не стоит забывать о ядовитости олеандра. Содержащиеся в нем вещества могут вызвать у человека остановку сердца. Ван Гог так думал о них: «Эти чертовы буйнопомешанные деревья растут так, что напоминают больных атаксией[37], застывших на месте. Они усыпаны свежими цветами и в то же время целой массой уже увядших; листва их также непрерывно обновляется за счет бесчисленных буйных молодых побегов»[38].
Винсент Ван Гог. Сидящий Зуав. Рисунок, карандаш. Июнь 1888. Музей Ван Гога, Амстердам
В графическом рисунке сидящего зуава видны зачатки того, что сделает потом с лицами своих моделей Пабло Пикассо: глаза не обязательно должны быть на одном уровне, и соответствующее физической реальности расположение рук и ног тоже не имеет значения. Но в годы интенсивного творчества Ван Гога зрители были к этому не готовы. Винсент знал об этом и с сожалением писал брату: «Когда пишешь гладко, как Бугро, люди не стесняются тебе позировать; я же, как мне думается, теряю модели потому, что они считают мои полотна «плохо написанными», сплошной пачкотней. Словом, милые потаскушки боятся себя скомпрометировать – вдруг над их портретом будут смеяться»[39].
Пройдет 60 лет, и над гораздо более «странными» картинами Пикассо никто уже не будет смеяться. За них будут хорошо платить. Арт-дилеры будут заискивать перед маэстро Пабло. А он, потешаясь над ними, нарочно будет давать право первого выбора то одному, то другому. Винсент не сожалел об этом, он даже радовался и надеялся на то, что его труд, так же, как и его современников, которые прокладывают новые дороги в искусстве, не пропадет даром: «Боюсь, положение не изменится до самой нашей смерти. Если нам удастся хотя бы облегчить существование тем художникам, которые придут вслед за нами, то и это уже кое-что»[40].
В пару к страстному зуаву была написана юная мусме[41]. «Чтобы справиться с моей мусме, я должен был экономить умственную энергию, – писал Винсент брату Тео, – мусме́ – это японская или в данном случае провансальская девушка лет 12–14. Теперь у меня два готовых портрета – зуав и она… Написана девушка на белом фоне, богатом нюансами зеленого веронеза. На ней полосатый корсаж – лиловый с кроваво-красным и юбка – королевская синяя с крупными желто-оранжевыми крапинками. Тело – матовое, серо-желтое, волосы – лиловатые, брови – черные, а ресницы и глаза – прусская синяя с оранжевым. В пальцах зажата веточка олеандра»[42].
После написания основной картины был выполнен карандашный рисунок. Сейчас он хранится в ГМИИ имени А. С. Пушкина в Москве. А был написал для художника Эмиля Бернара, с которым Ван Гог учился в мастерской Кормона в Париже.
Картина «Мусме» была создана под впечатлением от романа Пьера Лоти «Госпожа Хризантема». В нем автор повествует о коротком «браке» японской восемнадцатилетней девушки и военного из Франции во время пребывания французского флота в Японии. «Брак» на определенный срок был заключен подобно сделке, согласно которой родители невесты получали от жениха определенную ежемесячную плату за свою дочь. Мусме́ означает «девушку или очень молодую женщину. Это одно из самых славных слов в японском языке; в нем словно есть что-то от французского moue («му» – гримаса) – от той приветливой и чудной гримаски, что не сходит с их лиц, – а еще больше от frimousse («фримусс» – мордашка) – такой милой, несуразной мордашки, как у них»[43] – пишет Лоти в своем романе. Винсента, как правило, привлекали опытные женщины старше его. Но под впечатления романа он своей кистью поразмышлял и на тему привлекательной юности. На картине Ван Гога запечатлена неизвестная модель с веткой того самого смертоносного олеа́ндра в руке.
Годом ранее в Париже Винсент написал картину «Куртизанка», по литографии японского художника Кесай Эйзена[44], работы которого были в личной коллекции Ван Гога. Не оригиналы, их он не смог бы себе позволить, но оттиски. По ним он сделал еще три работы с японскими мотивами. Винсенту была очень близка контурная декоративность японских художников. Он сделал ее в своих работах несдержанной и движущейся: «Мне думается, изучение японского искусства неизбежно делает нас более веселыми и радостными, помогает нам вернуться к природе, несмотря на наше воспитание, несмотря на то что