Читать интересную книгу Девушки для диктатуры сионизма - Михаил Маковецкий

Потом мы уединились в палатке. Я и Катя, боксёра не было. Под утро Катя спросила меня: «Можно ли выйти замуж человека, который во время оргазма зевает и бьёт комаров на себе и на теле любимой женщины?». Вскоре мы поженились и уже тридцать лет живём живьём душа в душу. Иногда на улице прохожие замечают, что она на двадцать сантиметров выше меня, но это не мешает нашему счастью.

— Очень трогательно, — согласился шпрехшталмейстер, — а чем ты занимаешься?

— Я в сумасшедшем доме работаю, — не скрывая своего ликования, сказал Рабинович, — кстати, мужики, устрою я вас к нам на работу. Поработаете, осмотритесь, язык поучите, а там сами решите, что дальше делать. Как вам?

— Вперед, — согласился с ним Пятоев.

— Угу, — присоединился к мнению предыдущего оратора шпрехшталмейстер, налегая на огурчики.

Утром следующего дня все трое прибыли в психиатрическую больницу.

— Посидите пока здесь, — сказал Рабинович, усаживая своих новых знакомых, — Я пока с начальством поработаю.

Дверь в кабинет начальника осталась не прикрытой и будущие санитары сумасшедшего дома отчетливо слышали всю беседу.

— Тарас, я привел ребят, о которых говорил тебе вчера, — донесся до соискателей должности санитаров психбольницы голос Рабиновича, — они сидят в коридоре.

— Пусть заходят, — послышался другой голос, — но имей в виду, если парубки какие-то дохлые интеллигенты, то я их не возьму. Плевать я хотел на то, что этот твой Пятоев пять километров нес тебе по тундре на себе, зажав зубами твою кровоточащую рану. И потом, что значит, вас было только два еврея на всю группу «Альфа»? Этими двумя евреями в группе «Альфа» были ты и жена Пятоева? Учти, я пожму им руку, и если их рукопожатие не будет крепким, не видать нашего сумасшедшего дома, как своих ушей.

— Не придирайся к словам, Тарас, — вновь послышался голос Рабиновича, — так я их позову?

Шпрехшталмейстер и Пятоев переглянулись. Шпрехшталмейстер первые восемь лет своей карьере в цирке трудился в качестве «нижнего» акробата. На нем держалась пирамида из пяти человек, изображавших дерзновенный полет в космос первой женщины-космонавта Валентины Терешковой. От образа «дохлого интеллигента» он был далек чрезвычайно. Пятоев от этого образа был еще дальше.

— О, це гарны хлопцы, — воскликнул начальник Рабиновича, увидев Шпрехшталмейстера и Пятоева. Вопрос о крепком рукопожатии отпал как-то сам собой — сидайте, будь ласка. Значит так, работать вам придется в отделении судебно-психиатрической психиатрии. Не буду скрывать, люди в этом отделении лечатся разные. Некоторые из них не могли должным образом адаптироваться в местах лишения свободы. За спиной некоторых из них стоит убийство, но таких немного.

— На сегодняшний день только двенадцать человек из тридцати, — подтвердил слова своего начальника Рабинович.

— Я рад, что медбрат Рабинович уже приступил к вашему инструктажу, — констатировал Тарас, — вы будете работать в его смене. Вам повезло, санитар психиатрической больницы — это профессия настоящего мужчины. Я горжусь вами!

В тот же вечер все трое трудились на благо конфликтующих с законом психбольных. Под вечер, когда пациенты угомонились и отошли ко сну, Пятоев, как бы, между прочим, сказал Рабиновичу:

— Миша, я все хочу тебе сказать. В Израиле я по делу. И мне нужна твоя помощь.

— Поговорим, — предложил Рабинович.

Все трое уединились в комнате для медбратьев, и Пятоев рассказал своему новому начальнику о цели своего приезда в Израиль.

— Есть человек, который может нам помочь, и этот человек — эвенк, — после некоторого раздумья сказал Рабинович.

— «Эвенк» — это имя? — поинтересовался Пятоев.

— Нет, зовут его Марк Абрамович, — ответил Рабинович, — а «эвенк» — это национальность. Тут дело вот в чем. Он закончил экономический факультет ГИТИС (Государственного Института Театрального Искусства) и называл себя куренным атаманом. Фамилия его была Рубинчик.

Рубинчик поступил на судебно-психиатрическую экспертизу в институт им. Сербского из-за какого-то казуса, в результате которого деньги, предназначавшиеся на создание фильма о дружбе между русским и ещё каким-то народом, кажется китайским, но возможно, я ошибаюсь, были истрачены на семь жен Марка Абрамовича. По договорённости с режиссёром, жёны стали участницами массовых сцен. А так как сцены братания двух народов составляли основу фильма, то и на выплату гонораров массовке, состоящей из супруг и детей Рубинчика, было истрачено три четверти бюджета, отпущенного на создание киноэпопеи. ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) расценил творческий замысел фильма как выдающийся, и Рубинчик попал на судебно-психиатрическую экспертизу, хотя в его действиях не было ничего противоправного.

В моём понимании, самым забавным в этой истории было то обстоятельство, что из семи своих жён Марк Абрамович находился в разводе только с пятью. С двумя же он состоял в законном браке, хотя на момент ареста проживал у любовницы. Следователь ОБХСС выяснил, что куренной атаман был счастливым обладателем двух паспортов, выписанных на имя Рубинчика Марка Абрамовича, 1948 года рождения. Но если в первом паспорте в графе национальность было записано «еврей», тогда такие паспорта выдавали совершенно бесплатно, и юный Марик получил его абсолютно законно в шестнадцатилетнем возрасте, то во втором паспорте, который мама Марка вынуждена была приобрести ради поступления её сына в ГИТИС, в графе национальность была указано «эвенк».

Увидев этот паспорт, мечтавший о служении театру Марк, пришёл в неистовство. Он кричал на маму, заламывал в отчаянии руки, метался по комнате как загнанный зверь и с большим чувством говорил, что национальность под названием «эвенк» не существует вообще, и что эвенк — это один из видов аквариумных рыбок. При этом он подводил свою маму к аквариуму и показал ей рыбку породы «эвенк». Таким образом, он пытался доказать, что в паспортном столе посёлка Светлогорск её подло обманули. Доверчивой маме Рубинчика пришлось специально летать в Эвенкийский национальный округ, чтобы выяснить всё на месте.

После её возвращения аквариумная рыбка породы «эвенк» была безжалостно скормлена кошке, а Марк поступил на актёрский факультет ГИТИС на место, забронированное за представителем народов Крайнего Севера. После окончания первого курса актёрского факультета разочаровавшийся в театре студент Рубинчик перевёлся на экономический факультет того же института, на котором готовили экономистов для объектов культуры. В принципе этого делать не положено, но для представителя народов Севера сделали исключение.

Извилистый путь из евреев в эвенки странным образом повлиял на брачное поведение куренного атамана Рубинчика. Его многочисленные жёны были все как на подбор не красивы и не приспособлены к жизни. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что для большинства из них Марк Абрамович был первым и единственным мужчиной. Но при этом их объединяло ещё одно обстоятельство. Все бывшие и нынешние жёны Рубинчика являлись представительницами разных, как правило, экзотических, национальностей.

— Мой снаряд в одну воронку два раза не падает, — говорил по этому поводу Марк Абрамович.

Я тогда работал психиатром в институте судебной экспертизы имени Сербского, и был его лечащим врачом.

— Недавно он женился на цыганке из Мурманска, — жаловалась мне мама Рубинчика, — Вы, Миша, могли бы полюбить заполярную цыганку? Молодая супруга, как это было всегда, хотя с этим я никак не могу примириться, страшна как чёрт. И, как это заведено на Марикиных свадьбах, на четвёртом месяце беременности. С этим я уже смирилась.

— Мама, — с чувством говорил Рубинчик, расхаживая по моему кабинету, — Вы просто мало образованы. Ну что Вы знаете о воззрениях Карла Маркса? Кроме того, что он был евреем, Вас больше ничего не интересует. А ведь он экспериментально доказал, что количество переходит в качество. Если бы Вы это знали, Вы бы давно поняли, что мои многочисленные браки с уродливыми не еврейками в конечном итоге приведут меня к женитьбе на красавице-еврейке.

— Я мало образованна, потому что родила тебя в шестнадцать лет. Если бы родители твоего папы отнеслись ко мне по человечески и дали бы деньги на аборт, моя жизнь сложилась бы совершенно по-другому. Я бы не осталась на второй год в девятом классе и поступила бы куда-нибудь в институт. А так мне приходится быть матерью неблагодарного эвенка, который украл массу денег, обеспечил материально всех своих жён, которых можно пересчитать только на бухгалтерских счетах, а так же своё многонациональное потомство. После чего он чистой совестью садится в тюрьму. Его мама из последних сил отправляет его в сумасшедший дом имени академика Сербского. Туда он идёт со спокойным сердцем, потому что в тюрьме его кто-то обидел. А его больная мать, которой он не дал не копейки, должна носить ему передачи с продуктами в институт судебной психиатрии. Хорошо хоть, что Вы, Миша, меня понимаете. Кстати, Вы не могли бы мне устроить встречу с академиком Сербским?