волчицы? Вран-то только спину её разглядеть успел.
* * *
— Бабка вот-вот проснётся, — сердито шипит Латута. — Увидит, что меня нет, и сюда придёт. У бабки чуйка хорошая, враз на нужное место скачет. И что я ей скажу? Уже Чомор знает сколько здесь мёрзн…
— Заткнись, — просто говорит ей Вран. — Я тебя сюда не звал. Из-за бабки беспокоишься — так домой иди, а горшок я тебе утром принесу.
— Уже утром? — фыркает Войко. — Что, до рассвета с нечисткой гулять собрался? Или, может, сам с собой?
— Уж точно не с тобой, — отвечает Вран. — С тобой лишний миг постоишь — удавиться хочется.
— Холодно, — говорит Деян.
— Так согрейся, — пожимает плечами Вран. — Сам знаешь, где тепло сейчас: в постели. Туда тебе и дорога.
Сумасшедшие эти действительно от него не отвязались, и приходится Врану с ними под звёздами ночными стоять да лютицу ждать.
Которая всё не приходит и не приходит.
— А точный час она тебе не сказала? — не унимается Деян. — Закат, может, или…
— Да, закат, Деян, отличная затея, — кивает Вран. — На закате ей только сюда и бегать, чтобы уж точно все её разглядели. Что же ты не полдень предложил? А то, может, спать она хочет ночью, поудобнее ей было бы засветло?
— Уже час мы здесь стоим, — негромко говорит Ратко. — Я по луне смотрел.
Вран ему не отвечает. Ответить, в общем-то, нечего: ну да, затягивается ожидание. Вран бы сам безропотно хоть всю ночь простоял, но с этими каждый час за пять идёт. И дело даже не в том, что так уж противно ему их общество — просто…
…просто рассуждения их и его на нехорошие мысли наводят: а почему всё-таки нет да нет лютицы? Может, и правда, если хотела бы, то давно пришла? Может, передумала с ним водиться, повеселилась — и хватит, дела у неё свои, лесные, волчьи? Может, кто из лютов о её похождениях ночных узнал, сказал: ты обезумела, что ли, милая? Забудь про одежду свою и про горшочек забудь — не нужны нам такие знакомства, не нужны нам никакие Враны из Сухолесья, ты зачем вообще к нему человеком вышла?
Или, может, на самом деле нечистка это была? На чуров ей наплевать было, а сейчас рядом с Враном зелейница стоит — какая-никакая, а сила у неё есть, раз ведунья её в ученицы взяла.
— Ну, видимо, час стоим — и ещё один простоим, так ведь, Вран? — цедит Латута.
— …и до конца зимы простоим, пока Вран в серого не обратится, — весело подхватывает Войко. — Ты не стесняйся, Вран, честно скажи: понял, что одного тебя лютый не слушает, решил себе подмогу собрать? Я не против, в общем-то, меня лютый любит — попрошу за тебя, так и быть, если… если штаны мне эти кожаные отдашь, например. Нравятся они мне, у меня и плащ осенний к ним в цвет.
— Девичьи штаны носить хочешь? — хмыкает Вран. — В самый раз тебе будут, конечно, но нет, спасибо. Лютый как твой голос услышит, так не то, что от меня сбежит, а от деревни целой.
— Ну, на твой-то голос он бодро прибегает, — отбивает Войко. — Наверное, только тебе и виден, избранному нашему. И лютица твоя тоже нам не видна, потому что…
Войко замолкает, словно языком подавившись.
На лесной опушке, на границе между полем и взлетающими вверх деревьями, появляется чёрный силуэт. Не человеческий — волчий.
— Волк-братец, волчица-сестрица, — мигом идёт на попятную Войко. — Вижу я то, чего сам не понимаю, что пришло ко мне, сам не знаю; луна мне светит да нечистому путь освещает, вы луну на меня направьте, а от нечистого уберите, вы мне с дорогой помогите, а нечистого другой тропой пустите, вы…
— Это на дорогу заговор, а не на отвод, дубина, — говорит Вран, расплываясь в улыбке. — Ты бы хоть подумал, прежде чем… А, неважно.
— Вран, оно из леса не выходит, — испуганно бормочет Деян. — Так там и стоит. Чуров почуяло, как пить дать. Волк-братец, волчица-сестрица…
Начинает бубнить что-то про волка-братца и волчицу-сестрицу и Латута, торопливо пятясь к дыре в ограде; один Ратко молчит, но тоже на глазах бледнеет. Давненько Вран такого набора совершенно неуместных заговоров не слышал — хоть детей малых приводи да показывай, как к волкам точно обращаться не стоит, чтобы себе не навредить. Что ж, удачи им всем, — а Вран пошёл.
— Вран! — срывающимся голосом его Деян окликает. — Вран, сгинешь с ней! Это то чудовище, что к капищу бегало — я его сразу узнал! А ну ст…
Деян пытается Врана за рукав поймать — только медлительный Деян, всё в силу ушло, а не в ловкость. Вран вмиг от него отпрыгивает — и видит, что уже и Ратко рот открывает, чтобы его остановить, и Латута уже готова в деревню броситься, между кольями проскользнув…
…и понимает: нет, медлить нельзя, а то не отпустят его уже отсюда никуда и никогда. Ни к капищу, ни в лес, ни днём, ни ночью; закричит сейчас Латута, всю общину на ноги поднимет, и схватятся за голову отец и другие старейшины, и потускнеет навсегда взгляд матери: совсем из ума со своими волками выжил, знала же, что зря с самого рождения ребёнка тревожат, вот и дотревожились. И запрут Врана навечно за деревенским частоколом, и дыру в нём заделают, и заставят до конца жизни за скотом ухаживать, навоз разгребать да роды коровьи принимать, или ещё хуже, как Яшку полоумного, с женщинами на одной лавке одежду шить… Очень живо всё это себе Вран представляет — так, как даже обращения своего в волка не представлял.
А, если представляешь что-то, оно обязательно где-то есть — в прошлом ли, в будущем, это всем известно. Ничто из ниоткуда не берётся. Было, есть или будет. У Врана будет. В жизни его будет.
Вран срывается с места так стремительно, как никогда не бегал. Брызжет снег из-под его сапог, в лицо Деяну летит, на тулуп Ратко попадает.
— НЕЧИСТКА! — визжит Латута отчаянно, не выдержав. — НЕЧИСТКА У ВОРОТ! НЕЧИСТКА ВРАНА ЗАБИРАЕТ!
И не у ворот, и никто Врана не забирает — сам он забирается, опять врёт Латутка.
— Нечистка! — мигом следом Войко завывает. — Нечистка пришла! Помогите! Нечистка!
Летит Вран вперёд со всех сил, не оглядываясь, только слыша, как не прекращаются вопли, как и голос Деяна к ним присоединяется. Но не бежит никто за Враном, не ступает никто на поле якобы защищённое, не пытается его за руку схватить да на землю общинную оттащить.