— Нет сомнений, что это «болезнь осажденных»? — угрюмо спросил виконт.
Элэйс покачала головой.
— Это грустно. Пошлите за мной, если будут какие-нибудь перемены.
Час от часу отец ее все слабее цеплялся за жизнь. Случались минуты просветления, когда он, кажется, понимал, что с ним происходит. Но большей частью он не сознавал, где он и кто он.
Ближе к рассвету дыхание больного стало прерывистым. Задремавшая над ним Элэйс услышала перемену и мгновенно встрепенулась.
— Filha…
Она пощупала его лоб, руки и поняла, что осталось недолго. Горячка покинула тело, оставив предсмертный холод.
«Душа его рвется на свободу».
— Помоги… — выговорил он, — …сесть.
С помощью Риксенды Элэйс сумела приподнять отца. Болезнь за одну ночь превратила его в старика.
— Не разговаривай, — прошептала она. — Не трать силы.
— Элэйс, — мягко упрекнул он, — ты ведь знаешь, мое время пришло.
В груди у него что-то плескалось, клокотало при каждом вздохе, глаза провалились, на руках и на шее проступили коричневатые пятна.
— Ты пошлешь за Совершенным? — Он сумел разлепить пожелтевшие веки — Я хочу умереть по-хорошему.
— Тебе нужно утешение, paire? — осторожно спросила Элэйс.
Он растянул губы в бледной улыбке, на одно мгновение снова став прежним Пеллетье.
— Я внимательно слушал слова добрых христиан. Я отлично знаком и с melhorament[103] и с consolament… — Голос у него сорвался. — Я родился христианином и хочу умереть им, но не в грязных объятиях тех, кто во имя Божие принес войну к нашим дверям. Милостью Господа, если я прожил не слишком дурную жизнь, я буду принят на Небесах с другими славными душами.
Его прервал приступ кашля. Элэйс в отчаянии обежала глазами комнату. Отослала слугу предупредить виконта, что отцу стало хуже, и, едва тот вышел, обратилась к Риксенде:
— Надо найти Совершенного. Раньше я видела их во дворе. Скажи, здесь человек нуждается в утешении.
Риксенда с ужасом уставилась на нее.
— Тебя не в чем будет обвинить — ты просто посыльная, — попыталась утешить девушку Элэйс. — И тебе не обязательно возвращаться с ними.
Отец шевельнулся, и она снова повернулась к ложу.
— Скорей, Риксенда. Поспеши!
Элэйс склонилась над отцом.
— Что, paire? Я здесь, с тобой.
Он пытался заговорить, но слова застревали в горле. Элэйс влила ему в рот немного вина и вытерла платком растрескавшиеся губы.
— Грааль — это слово Господа, Элэйс. Ариф объяснял мне, но я тогда не понял. — Голос его дрожал. — Но без мерель… без истинного лабиринта… Это ложный путь.
— Что — мерель? — настойчиво прошептала она, не понимая.
— Ты была права, Элэйс. Зря я упрямился. Надо было отпустить тебя, пока было время.
Она пыталась найти смысл в его словах. Или он бредит?
— Какой путь, отец?
— Я его не увидел, — бормотал он. — Теперь уж не увижу. Пещера… ее мало кто видел.
Элэйс развернулась к двери:
«Где же Риксенда!»
В коридоре послышались торопливые шаги. Вбежала Риксенда, за ней двое Совершенных. Старшего Элэйс узнала: этого смуглого мужчину с жесткой бородой и мягким взглядом она встречала в доме Эсклармонды. Оба были в темно синих одеяниях, перепоясанных веревочными поясами с пряжками в виде рыбы.
Мужчина поклонился ей:
— Госпожа Элэйс! — И сразу перевел взгляд на кровать. — Это твоему отцу, кастеляну Пеллетье, нужно утешение?
Она кивнула.
— Он может говорить?
— Найдет силы.
За дверью вновь послышался шум, и на пороге появился виконт Тренкавель. Элэйс встревоженно обернулась к нему.
— Мессире… он просил позвать Совершенного… Отец хочет умереть достойно, мессире.
В его глазах мелькнуло удивление, однако виконт приказал закрыть дверь.
— Все равно, — сказал он. — Я останусь с ним.
Элэйс пристально взглянула на него и вернулась к отцу.
Совершающий службу катар обратился к ней:
— Кастелян Пеллетье сильно страдает, но разум его ясен и мужество не покинуло его.
Элэйс кивнула.
— Он ничего не делал во вред нашей церкви и не в долгу перед нами?
— Он всегда защищал всех друзей Господа.
Элэйс с Раймоном Роже отступили назад, давая Совершенному приблизиться к ложу и склониться над умирающим. Глаза Бертрана заблестели, когда он прошептал слова благословения.
— Клянешься ли ты следовать путем истины и справедливости, предать себя Господу и церкви Bons Chrétiens?
Пеллетье с трудом вытолкнул одно слово:
— Клянусь.
Совершенный возложил ему на голову пергаментный свиток Нового Завета.
— Да благословит тебя Господь, сделав добрым христианином и приведя к доброму концу.
И он прочитал «Benedicté» и трижды — «Adoremus».
Простота службы растрогала Элэйс. Виконт Тренкавель смотрел прямо перед собой. Казалось, он огромным усилием воли сдерживает себя.
— Бертран Пеллетье, готов ли ты принять дар Господней молитвы?
— Да, — выдохнул отец.
Твердым, чистым голосом Совершенный семь раз повторил над ним «Pater Noster»,[104] останавливаясь, только чтобы дать Пеллетье произнести «amen».
— Молитву эту принес в мир Иисус Христос и научил ей добрых людей. Никогда больше не ешь и не пей, не повторив прежде этой молитвы, если же нарушишь этот долг, должен будешь вновь принести покаяние.
Пеллетье уже не мог даже кивнуть. При каждом вздохе в груди у него словно свистел осенний ветер.
Совершенный стал читать из Евангелия от Иоанна.
— «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. И Тот, кто был Словом, был с Богом с самого начала…»
Когда он дошел до слов: «И вы узнаете истину, и истина сделает вас свободными», рука Пеллетье вдруг дернулась на покрывале. Глаза широко раскрылись.
— Vertat, — прошептал он. — Да, истина.
Элэйс испуганно схватила его за руку, но отец уходил. Она слышала, что катар говорит все быстрее, боясь, что не успеет закончить обряд.
— Он должен произнести последние слова, — предостерег он Элэйс. — Помогите ему.
— Paire, ты должен… — Горе лишило ее голоса.
— За всякий грех… мной совершенный… словом или делом… — прохрипел он, — я… я прошу прощения перед Богом и Церковью… и всеми присутствующими здесь.
Не скрывая облегчения, Совершенный возложил ладони на голову Пеллетье и поцеловал его в лоб. У Элэйс перехватило дыхание. Лицо отца преобразилось под благодатью утешения, выражая невиданное облегчение. Это был миг постижения тайны и просветления. Душа его была теперь готова покинуть страдающее тело и державшую его землю.