И ведь помогло! Той ночью Таращенко, владевший техникой анализа моторики, не пытался «расколоть» Берроуза и получить какие-то признания. Его целью было понять, врет канадец или нет. Канадец врал, но так, как учил дядя Стив — сопровождая ложь интонациями, мимикой и жестами правдивого человека. Федерал Славик просто не мог предположить, что Коля тоже владеет этим умением, и весьма неплохо. А потому Таращенко, пристально наблюдавший за стрингером, склонялся к мнению, что парень действительно ничего не снял в закрытой зоне.
А его мнение в свою очередь было необходимо Лукашину и Афанасьеву. Сам того не зная, Таращенко выступал в роли третейского судьи, ведь между Вовкой и Павлом Ильичем случился спор, грозящий перерасти в конфликт. Он возник совсем недавно, меньше часа назад. Напор и решимость молодого Лукашина сцепились с осторожностью, расчетливостью и близящейся пенсией Афанасьева. Если бы кто-нибудь подслушивал их, то услышал бы вот что.
— Вова, мне по ночам работать не привыкать, я не ропщу. Но хотелось бы понять, на хрена ты затеял всю эту суету вокруг канадца. Поделись соображениями.
— Охотно, Пал Ильич. Берроуз этот — хитрый лис, один из лучших стрингеров своего времени. Одним из первых здесь появился. С самого начала, как в страну въехал, следы путал. Там все написано, — кивнул он на оперативную справку, которую держал в руках.
— Да читал я, — отмахнулся Афанасьев, небрежно сморщившись.
— Мы, конечно, поздно за стрингеров взялись. Но когда решили ему на хвост сесть, то он вдруг резко пропал. При этом из Останкина не уезжал.
— Думаешь, у него есть свой крот в Экстренном штабе?
— В Экстренном штабе эта тема вскользь поднималась. А о том, что мы его пасти собрались, в Штабе вообще не знали. Так что скорее всего сведения ушли из Останкинского ОВД. Две недели в стране, старается не отсвечивать, а информацию у ментов добыл. Именно ту, которая его касается. Неплохо, да?
— Вова, я тебе верю, что парень крутой. Что кроме этого? Записи у него нет. Передать видео дистанционно вчера или сегодня он не мог. Мне технари клялись мамой. Снял бы раньше — давно съехал бы.
— Кроме этого, Пал Ильич, могу сказать, что я уверен — если бы он ничего не снял, то он бы из зоны и не вышел.
— Да просто понял, что отловят на днях, вот и все.
— Одним словом, чтобы у нас было что-то, надо его плотно брать в оборот. Очень плотно.
— Лукашин, ты что за ковбой такой, а? Чтобы плотно взять, нужны основания. Где они? Очередной стрингер сдаваться вышел, делов-то!
— Пал Ильич, я думаю, что мы прямо сейчас совершаем большую ошибку. Его надо закрывать.
— Володя, ты заметил одну интересную особенность?
— Какую?
— Иностранец он, Володя. Вот что… И иностранцу этому по российскому законодательству грозит административная ответственность. Всего-то — сраный штраф. Забыл, как мы тогда с итальянцем обгадились, а?
— Пал Ильич, да вы что?! Это ж особенный случай! Хрен с ним, что он иностранец! Ведь можно все и по-черному сделать.
— Я согласен! Можно, Вова, и нужно! А кто тебе это позволит, если оснований нет?! Ради чего подставляться-то, а?!
— А если он запись в зоне оставил?
— Ты что? Там сейчас такой режим, что вынести ее нереально. Да и некому. Кто в это ввяжется? Канадцу надо было кого-то из генералов ВВ вербовать или из наших. И если даже допустить такую фантастическую возможность… Все равно она там и сгниет. Если бы снял, он бы ее потащил с собой!
— Пал Ильич! Поверьте мне, я эту братию по долгу службы изучал. Он единственный, у кого были шансы на успех. Его нельзя отпускать!
— Да что ты причитаешь, Лукашин, когда есть объективная реальность. Или ты находишь для конторы аргументы… хотя бы один аргумент, и мы его сразу выводим за рамки закона… Или он платит штраф и едет в Канаду к березкам!
В ответ Вовка сердито промолчал.
— Сейчас с ним Таращенко поработает… Растаращит его как следует да и скажет, врет он или нет. Там методика проверенная. Сколько раз выручала.
— А если врет, то…
— То это сигнал, что надо работать дальше. И не паникуй ты раньше времени. Он у нас всего-то пару часов. Время есть еще. На детектор его посадим завтра, по-любому, что б там Таращенко ни сказал.
В реальности же дело обстояло немного не так, как представлял себе Пал Ильич. И совсем не так, как это виделось Таращенко. Оба они не знали, зачем жена сотрудника группы программного обеспечения «Системы мониторинга» отправила пустую эсэмэску, когда муж попросил ее поджарить курицу. Не ведала этого и сама Света, да и муж ее тоже. Об этом не догадывался даже Коля Берроуз, хотя очень ждал результата странного Светиного поступка.
Исчерпывающей информацией обладал лишь Кирилл Васютин. Но сейчас он был слишком далеко.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТОЕ
Новенький патрульный «уазик» внутренних войск проезжал мимо дома номер 8 по Аргуновской улице. Кроме двух солдат и офицера, в машине сидел монах богатырского телосложения. Один из солдат то и дело украдкой поглядывал на него, словно в подтверждение того, что никакая наука не справится с тем, что происходит в Останкине.
— Гражданский! — неожиданно не то вскрикнул, не то взвизгнул офицер, сидевший на переднем сиденье. Отец Алексий вздрогнул от неожиданности и подался вперед, стараясь разглядеть нарушителя режима. Метрах в двухстах от них, за бойлерной, что стояла напротив опустевшей школы, он ясно увидел маленькую фигурку в черном. Она казалась бесформенной, вероятно из-за мешковатой одежды. Скорее всего ребенок или женщина в дождевике.
— Задерживаем! — азартно скомандовал офицер, и водитель прибавил газу. Молоденький солдат сосредоточенно оглядел свой автомат, словно собирался из него стрелять. Офицер успел сказать: «Баба, что ли?» После того как была дана команда на задержание, прошло не более четырех секунд.
Все, что было после, имело серьезные последствия. Офицера и солдат таскали на военную психиатрическую комиссию, а в своей части они прослыли психами. Отца Алексия к врачу не потащили, но он был вызван к самому Патриарху, чтобы лично рассказать Верховному иерарху об этом происшествии. А после был допрошен вежливыми федералами.
Так как всех трех военных признали здоровыми (лишь у одного из солдат был крайне низкий уровень интеллекта), событие это было внесено в «Систему мониторинга». И хотя данная информация не разглашалась, она все-таки попала в прессу, мгновенно обрастая красочными описаниями и домыслами тех, кого там и рядом не было.
Почему именно четыре секунды? Этого времени хватило, чтобы машина успела набрать скорость, а все, кто был в ней, — увидеть происходящее, с трудом осознать и как-то отреагировать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});