Читать интересную книгу Другой путь. Часть первая - Эльмар Грин

А тем временем я работал и работал в новом шестиэтажном доме на Южной улице. Что мне оставалось делать, если по некоторым весьма важным причинам я все еще медлил вернуться в Суоми? И там, на четвертом этаже, у нас произошел поединок с молодым Иваном Терехиным.

В нашем крыле оказались четыре квартиры, схожие между собой по объему и расположению комнат. И он предложил поделить работу так, чтобы каждый из нас отделал самостоятельно по две квартиры. Имелась в виду, конечно, только та работа, которая касалась нас, плотников и столяров. А касалась нас внутренняя разгородка квартир. Мы сооружали в них по представленному плану внутренние деревянные стены, подготавливая их для штукатурки, устанавливали косяки и притолоки для внутренних и внешних дверей. Условие состязания было такое: выполнить свою долю работы быстрее, не забывая о ее добротности.

И я выиграл схватку. Она заняла у нас весь январь и часть февраля. Терехин, конечно, очень старался меня победить. Но где ему против финна! Выиграл я. Он не догадывался заранее подтаскивать себе доски, горбыли и брусья для устоев, а я догадывался. Наше крыло дома находилось в невыгодном положении. Лебедка, поднимавшая снизу древесный материал для внутренних перегородок и дверей, была установлена за две лестницы от нас. Пока мы до нее добирались, материал разбирали по своим секторам другие столяры и плотники. Приходилось нам самим спускаться вниз за материалом. Но если Терехин занимался этим в свои рабочие часы, я делал это после работы или за полчаса до начала работы, а в часы работы не отвлекался ни на что другое, кроме своего главного дела.

Одним словом, я победил Терехина. По этому случаю в обеденный перерыв было устроено короткое собрание всех рабочих бригады. Но не то удивительно, что было устроено собрание. Такие десятиминутные собрания у них тут бывали и прежде, посвященные какому-нибудь крупному событию в их стране или очередным задачам бригады. А удивительно было то, что на этом кратком собрании сам же Терехин поздравил меня с победой. Он поздравил и пожелал мне таких же побед впереди на благо строительства социализма. И другие тоже меня поздравили и тоже упомянули про социализм и коммунизм.

А потом приспело мое время сказать им что-то в ответ. Я понял это по их выжидательным взглядам, обращенным ко мне. Но что я мог им сказать? И тут мне на память пришла одна старая сказка. Я так ее им изложил:

— В давние времена жил один богатый скряга. За всю свою жизнь он не сделал ни одного доброго дела, не подарил копейки денег бедному, не протянул голодному куска хлеба. И только раз, увидя в окно умирающего с голоду человека, он кинул ему недоеденную лепешку. Это была черствая лепешка, ненужная ему. И кинул он ее просто так, из любопытства, чтобы посмотреть, как тот будет с ней управляться. Но лепешка спасла человека от смерти. Скоро этот скряга сам умер. А на том свете стали прикидывать, куда его поместить: в рай или в ад. Стали класть на весы его дела. А они все греховные и ложатся только на одну чашу. Она все ниже и ниже. Дьявол у ворот ада уже обрадовался и открыл их пошире. А там огонь, стоны и крики. И вдруг на другую чашу упала та самая лепешка, которую он когда-то бросил умирающему с голоду. Она оказалась такой тяжелой, что перетянула все его грехи, и он попал в рай. Так вот, моя работа здесь, у вас — это та же лепешка. Может быть, вы когда-нибудь примете ее во внимание и впустите меня в свой коммунизм.

Они все рассмеялись, и Терехин сказал:

— Что вы, Алексей Матвеевич! Ничего общего нет у вас с тем скрягой. У вас нет греховных дел. Вы честный труженик. И все ваши дела и там и тут одинаково ценны для человечества.

— Значит, все мои дела — сплошная лепешка?

И опять они все рассмеялись, постепенно расходясь по своим местам.

На следующий день ко мне во время работы подошел фотограф и снял меня. А спустя еще три дня мой портрет уже висел на особом нарядном щитке среди портретов некоторых других рабочих той же бригады. Сверху на этом щитке стояла постоянная надпись: «Передовые люди нашего строительства».

Вечером я побродил немного по городу. На улице мне случайно встретился Иван Петрович, и мы пошли рядом. На пути к своему дому он сказал:

— Люблю иногда этак пройтись по разным улицам и полюбоваться на дома, которые когда-то строил. Приятно видеть, что в них люди живут.

Я подумал про себя: «Что ж тут приятного? Ты строил, а другие живут в нем и даже не знают, что ты строил. Вот если бы себе дом построить…». Так я подумал, но вслух сказал:

— Да, приятно, конечно.

А он провел меня еще по нескольким улицам и показал дома, которые ему привелось когда-то строить или ремонтировать после войны. И, показывая их мне, он говорил, что такие прогулки дают ему больше бодрости, чем любая другая прогулка или даже отдых на кушетке. Я слушал его и кивал головой. Подходя к своему дому, он сказал:

— Между прочим, Алексей Матвеевич, был я сегодня в том доме, который мы с вами вместе восстанавливали, и даже в шахматы разок сразился с Иван Иванычем. Рассказал я там о ваших победах. Удивились: «Вот как! Чуж-чужанин с нами в ногу ладит?». А я им: «Что ж удивительного? Таково облагораживающее воздействие труда там, где он направлен на всеобщее благо».

Я хотел спросить у Ивана Петровича, кто на той квартире сказал: «Вот как!» — но в это время мы уже пришли к себе.

В тот вечер я написал новое письмо своей женщине, которая пока еще не решилась мне ответить. Но я не стал ее ни в чем упрекать в своем письме. Пользы от этого, кажется, еще не было. Другими способами надо было вызвать ее на ответ. И, применяя этот способ, я сделал вид, что все между нами идет как должно, и упомянул просто так, по-деловому, что обо мне она может не беспокоиться — я жив-здоров, чего и ей желаю. Потом я ввернул, как бы мимоходом, что участвовал недавно в соревновании по отделке четвертого этажа и вышел на первое место. Но это для меня пустяки. Я могу себя еще и не так показать при случае, потому что в работе едва ли кто у них тут может со мной сравниться. И еще я добавил, что люблю иногда пройтись и полюбоваться домами, которые строил или ремонтировал, и, кроме того, помечтать о социализме и коммунизме, куда я тоже очень хотел бы скорей прийти, потому что уже перевоспитался совсем на их советский лад. Только одному туда идти, конечно, скучно, и было бы неплохо, если бы кто-то, умеющий оценить мои способности, согласился проделать этот путь вместе со мной.

Такое письмо написал я ей в середине февраля и после этого подождал недельку. Но ответа от нее не поступило. Я подождал еще неделю. Ответ не пришел. Так сильна была в ней еще стеснительность, в моей женщине, которую я совсем обворожил, конечно, своим письмом, где упомянул про коммунизм и прочее, но что-то, как видно, все же недосказал в нем, если не убедил ее решиться на ответ.

49

Что мне оставалось делать после этого? Чем было затронуть ее непреклонное сердце? На всякий случай я еще раз попробовал присмотреться к Никанору Антропову. Но видеть его мне теперь можно было только на Зимнем стадионе, потому что в их квартире моя работа давно закончилась. А заходить к ним без дела было неудобно.

Да и на Зимнем стадионе я не сразу его застал. Были вечера, когда он там не появлялся. Зато ту рослую девушку с буйными волосами я увидел там без него два раза. Там они, должно быть, и познакомились. Где еще им было познакомиться, если училась она не в его техникуме, а в институте иностранных языков, как я понял это из разных разговоров в семье художника Ермила.

Но настал вечер, когда они появились там оба. Я в тот вечер взял в кассе билет на баскетбольное соревнование, которое происходило в конце стадиона. Проходя туда по краю стадиона вдоль низенького барьера, отделяющего от зрителей беговые дорожки, я увидел сперва его, а потом и ее. Он прыгал в передней части стадиона с другими парнями через планку, а она в другой части метала диск.

Она тоже проделывала это не одна. С ней были другие девушки, такие же дородные и крупные. Для них в средней части стадиона была натянута сетка, поднятая почти до потолка, светившего им с трехэтажной высоты сотнями ярких огней. Эта сетка пересекла поперек почти все земляное пространство внутри круга, образованного тремя черными беговыми дорожками, идущими в ряд. В эту сетку они и метали свои диски, упражняясь в стремительности поворотов и в силе броска.

А по другую сторону сетки несколько рослых молодцов толкали чугунное ядро, которое тоже требовало для своего полета немало свободного пространства внутри того же земляного овала, образованного дорожками. Но, несмотря на это, в разных других частях стадиона нашли себе место для упражнений еще прыгуны в длину и прыгуны с шестом, не говоря уже о бегунах, которые то и дело проносились по огибающим стадион дорожкам. Столько простора было на этом огромном земляном поле, укрытом от зимних морозов светящейся крышей.