По прибытии из С. — Петербурга в Ставрополь я просил выдачи двойных прогонов и двойного жалования по правилу для всех, определяемых на службу в здешний край.
В том и в другом мне отказано. Но ректору и инспектору семинарии, несмотря на то, что они получают гораздо большее жалование, чем я, выданы и двойные прогоны и двойное жалование. Так же поступлено относительно секретаря Консистории.
Из этого исключительного поведения по отношению ко мне нельзя не видеть цели: цели привести меня к крайности и вовлечь в какие — нибудь величайшие неприятности. Но Бог послал добрых людей, которые помогли и лично мне, и архиерейскому дому. Останавливаюсь указать на другие факты по моему служению здесь, которые приводят к тем же заключениям, чтоб не сделать письма моего слишком пространным и не погрешить пред скромностию.
Основываясь на этих фактах, я имею право безошибочно предполагать, что и настоящий уклончивый ответ г. синодального обер — прокурора состоялся единственно под влиянием партии, потому что положение епархии, на обзаведение которой ничего не было отпущено, которой дано содержание непомерно скудное, такое положение не может не быть ясным.
Положение всех лиц епархиального ведомства стесненное, положение многих лиц в полном смысле бедственно. Так, например, эконом дома получает в год жалования 14 рублей 34 коп., духовник — 8 рублей, каждый крестовый иеромонах — 6 рублей, каждый иеродиакон — 6 рублей, каждый келейник — 2 рубля. Есть ли в этих окладах смысл? Когда я приехал в Ставрополь, то нашел, что монашествующая братия дома ежедневно ходила по городу, ища себе обеда и ужина, ибо в доме, по его бедности, не было требуемой правилами иноческой трапезы. Какая могла быть при этом беспорядке нравственность иночествующей братии? Какой соблазн для жителей видеть иноков в неопрятнейшей одежде, ежедневно таскающихся по городу, ищущих насущного хлеба! Я тотчас прекратил это, но трапеза для братии потребовала значительной издержки.
В подобном положении находятся чиновники Консистории. Из суммы, назначенной для чиновников и канцелярских служителей (1042 руб. 45 коп.), помощник секретаря может получить 120 рублей, столоначальник — 100 рублей, писарь — 72 рубля в год. Чем тут содержаться, особливо семейному человеку? По причине таких окладов взяточничество было чрезвычайно развито в Кавказской Консистории. С обузданием этой нравственной болезни, особенно позорной и вредной в духовном судилище, чиновники консисторской канцелярии поставлены в тяжкое положение. Я стараюсь им помогать даже из своих крох, но помощь моя не может быть не ничтожною. Эти лица питаются только надеждою, что Ваше сиятельство исходатайствует им увеличение оклада. Если б они узнали об отзыве синодального обер — прокурора, то пришли бы в совершенное уныние, тем более что цены на все потребности непрестанно возрастают в Ставрополе.
Менее других лиц епархиального управления нуждаются протоиереи, члены Консистории, потому что им предоставлен приход, с которого они пользуются доходами от требоисправлений.
Для меня было бы вполне утешительным, если б сказанное мною о затруднительном положении Кавказского епархиального ведомства в форменном отношении и в сем конфиденциальном письме было подвергнуто проверке Вашим сиятельством чрез доверенное лицо. Это лицо представило бы Вам картину непрерывного труда, лежащего на епархиальном ведомстве, и необыкновеннейшего стеснения, в котором оно находится, стеснения, не известного в светском кругу.
Из такого состояния только Вы, Ваше сиятельство, можете извлечь Кавказское епархиальное ведомство и устранить ту невозможность, которая изложена в отзыве г. синодального обер — прокурора, ибо если Святейший Синод не имеет в настоящее время суммы, то, как мне кажется, можно б было назначить оклад для Кавказской епархии из государственного казначейства, с тем чтоб оклад сей при первой возможности был внесен в ту сумму, которая отпускается государственным казначейством в ведомство Святейшего Синода. Иначе можно полагать с достоверностию, судя по предшествовавшему образу действий, что для удовлетворения потребностям Кавказской епархии никогда не будет свободной суммы.
Призывая на Ваше сиятельство обильное благословение Неба с чувствами отличного уважения» и проч.
Как письмо это, так и вышеприведенное представление за № 20 епископ препроводил при отношении от 10 июня за № 21 к управляющему гражданскою частию Кавказа статс — секретарю А. Ф. Крузенштерну, прося его вручить их князю наместнику. Это ходатайство, подкрепленное участием фельдмаршала, увенчалось успехом, но уже тогда, когда преосвященный Игнатий оставил Кавказскую кафедру, теперь одну из самых обеспеченных в материальном отношении.
Отношением от 26 января 1860 года за № 9 епископ благодарил управляющего гражданской частью Кавказского наместничества статс — секретаря А. Ф. Крузенштерна за уведомление о всемилостивейшем пожаловании ставропольского купца почетного гражданина Деревщикова орденом св. Станислава 2 степени, украшенным императорской короной, за его влиятельное содействие, как гражданского головы, к денежным пожертвованиям, сделанным обществом на поправку временного приюта, заменявшего в Ставрополе архиерейский дом.
К числу замечательных документов, оставшихся в черновых бумагах по кончине епископа, находим его рапорт № 12 в последних числах января 1860 года в Святейший Синод с представлением дела о злоупотреблениях настоятеля моздокской Успенской церкви и благочинного протоиерея Братановского.
Из самого рапорта видно, до какой степени при предместнике епископа Игнатия была распущена администрация епархиальная в угоду влияния Крастилевского, который в этом деле покровительствовал Братановскому как близкому родственнику своему (родной племянник его), против очевиднейших злоупотреблений Братановского, вызвавших личное вмешательство князя наместника Кавказского, потребовавшего от епископа вывода Братановского из Моздока и поручившего гражданскому губернатору проследить за исполнением его просьбы и ему о времени исполнения донести. Рапорт этот вносим полностью. Все черновое изложение представления писано собственноручно епископом Игнатием[230].
«Вверенной моему управлению Кавказской епархии, села Кугульты, Казанской церкви протоиерей Димитрий Братановский подал мне 20 января сего 1860 года прошение, в котором он, оставаясь недовольным моим решением дела о злоупотреблениях по свечной операции в бытность его, протоиерея Братановского, настоятелем моздокской Успенской церкви и благочинным над церквами города Моздока и окрестностей, просит о пересмотре дела в Консистории. Но как дело по Консистории совершенно окончено, сверх того, отдельно от решения Консистории завершено моею резолюциею, несогласною с решением Консистории, а потому уже не может подвергнуться никакому изменению в епархиальном ведомстве, то я счел необходимо нужным представить дело на благоусмотрение Святейшего Синода, искренно желая, чтоб была открыта возможность смягчить судебный приговор над протоиереем Братановским еще более, нежели сей приговор смягчен мною.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});