Айседоре на экземпляре «Пугачёва» Есенин сделал такую дарственную надпись: «За всё, за всё, за всё тебя благодарю я»».
А Лили Брик всё продолжала уверять латышей в поэтической одарённости Маяковского, стараясь устроить ему турне по трём прибалтийским республикам. И во второй половине января 1922 года она написала в Москву:
«Волосик, тебе предстоит в марте месяце 5 выступлений: 2-е Риге, 2-е Ревеле, 1-е Ковно. Казённый проезд и гостиница и 50 000 латвийских рублей – по 10 000 за выступление. Я думаю, ты не откажешься прокатиться, а визу получить будет нетрудно – я тебе помогу».
Всё складывалось как нельзя лучше! Если, конечно, не считать того, что английскую въездную визу Лили получить так и не смогла.
Почему?
Аркадий Ваксберг:
«… скорее всего, потому что в Лондоне власти ставили перед собой те же вопросы, которые сейчас ставим и мы: чем объяснить то особое положение, в котором оказалась просительница и которое столь разительно отличалось от положения других совграждан? На какие средства она собирается в Англии жить, а если средства такие есть, то как ею добыты!»
Стало быть, вояж за рубеж закончился для Лили Юрьевны провалом?
Скорее всего, нет. Ведь это было её первое турне из Советской России за границу. ВЧК должна была к ней как следует присмотреться. Поэтому и приставила к опытному
Эльберту. В чём-то Лили Брик ему помогала, а в остальном должна была вести себя в полном соответствии с разработанной «легендой». То есть постоянно демонстрировать, что она верная любящая жена (это было видно по её письмам Маяковскому и его к ней). Что она заботится о благосостоянии семьи (это было видно по её хлопотам по организации печатания произведений мужа). И, наконец, что она очень любит свою мать и рвётся навестить её (это было видно по её усилиям добыть въездную английскую визу).
Если так, то Лили Брик выполнила всё, что от неё требовала ВЧК, блестяще: она и Эльберту помогла, и себе образ необходимый создала.
А Константин Бальмонт, живший в это время в Париже, сочинял стихи, в которых большевиков называл не иначе как «актёрами Сатаны». А в прозе писал:
«Русский народ воистину устал от своих злополучий и, главное, от бессовестной, бесконечной лжи немилосердных, злых правителей».
Но при этом горестно восклицал:
«Я хочу России… пусто, пусто. Духа нет в Европе».
А в Советской России (в Поволжье) по-прежнему зверствовал жуткий голод.
Зинаида Мережковская– Гиппиус записывала в дневнике:
«Голодных бунтов нет – люди едва держатся на ногах, не взбунтуешь…»
Люди умирали тысячами.
Пожалуй, только один Дмитрий Мережковский был тогда против помощи, которую оказывала голодающим Америка. Он считал, что деньги, которые выделял соболезнующий мир, до голодных людей не дойдут.
«Чистки» и голод
19 января 1922 года в Политехническом музее состоялось мероприятие, названное по аналогии с тем, что происходило в партии большевиков, «Чисткой современной поэзии». На этой «чистке» присутствовал и Сергей Есенин. Дмитрий
Фурманов, уже начавший сочинять прославившую его книгу о Чапаеве, записал в дневнике 23 января:
«Аудитория Политехнического музея набита сверху донизу. Интерес у публики выявляется колоссальный. Да и как не интересоваться: в хаосе литературных течений, школ, направлений и групп, которые плодятся с невероятной быстротой, разобраться одному не под силу, а „чистка“ – это оригинальная форма коллективного труда, она может многое вывести наружу, объяснить, опровергнуть, доказать…
Не так важно, конечно, будут или нет "вычищен " какой-нибудь отдельный поэт: вычищать его но существу неоткуда, ибо «не существует даже и профсоюза поэтов», как доложил Маяковский… Дело не в этом. Важно творчеству поэта дать общественную оценку…»
Пришёл на эту «чистку» и студент Московского Высшего Технического Училища Борис Бажанов, который потом написал, искренне полагая, что Маяковский член партии:
«Я узнал поэта лишь во второй период, послереволюционный, когда он, с партбилетом в кармане, бодро и одушевлённо направлял поэзию по коммунистическому руслу. В 1921 году прошла чистка партии, и Маяковский объявил "чистку современной поэзии". Это было пропагандное, не лишённое остроумия издевательство над поэтами, не осенёнными благодатью коммунизма».
Владимир Маяковский положил в основу этого пропагандистского мероприя три критерия:
«1) работу над художественным словом
2) современность поэта переживаемым событиям
3) поэтический стаж, верность своему призванию, постоянство в выполнении высокой миссии художника жизни».
Поэтесса Анна Ахматова, уже четвёртый год носившая фамилию Шилейко и с чтением стихов не выступавшая (её муж, учёный-ассиролог Вольдемар Шилейко, не позволял ей это делать), была «вычищена» одной из первых.
Борис Бажанов:
«Публика была почти поголовно студенческая. Проводя „чистку“ в алфавитном порядке и разделавшись но дороге с Ахматовой, которая будто бы в революции увидела только, что „всё разграблено, продано, предано“, Маяковский дошёл до Блока, который незадолго до этого умер».
И тут, по словам Бажанова, Владимир Маяковский неожиданно принялся вспоминать о том, как он ходил к Александру Блоку за автографом, и как тот долго раздумывал, подписывая ему свою книжку:
«Смотрю, что Блок написал: „Владимиру Маяковскому, о котором я много думаю“. И над этим надо было 17 минут думать!
То ли дело я: попросил у меня присутствующий здесь поэт Кусиков мою книгу с посвящением. Тотчас я взял «Всё, сочинённое Владимиром Маяковским» и надписал:
"Много есть на свете больших вкусов и маленьких вкусиков; Кому нравлюсь я, а кому Кусиков.
Владимир Маяковский"».
Дошла очередь и до поэтов-ничевоков, которые были яростными недругами Маяковского и даже подвергли его суду «Постановление ревтрибунала Ничевоков», вообще запрещавшее ему писать, было опубликовано в приложении к их альманаху «Собачий ящик». Стоит ли удивляться тому, что поэт-футурист своих недоброжелателей тоже «вычистил»!
К творчеству Николая Асеева собравшиеся в Политехническом музее «чистильщик» отнёсся с большим одобрением.
Дмитрий Фурманов:
«Другие поэты, видимо, будут очищены в ряде следующих собраний».
ВЧК тоже занялась тогда чисткой – заброшенный в Прибалтику Яков Блюмкин (под маской «ювелира Исаева») быстро разобрался в тамошней ситуации и выявил заграничные связи работников Гохрана. Чекисты быстро завели дело, по которому проходило 64 человека. 19 из них было расстреляно, 35 приговорено к различным срокам тюремного заключения, 10 оправдано.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});