проповедником в ваших краях. Он все время ругал тебя, называл забиякой, безбожником и сказал, что будто бы несколько лет тому назад какой-то девушке пришлось покончить с собой, потому что ты якобы оставил ее в тяжелом положении. Я, понятно, не верю ему, я ведь знаю, почему он так говорит. Потом он принялся издеваться над нами обоими. Мне будто бы очень нравятся такие мужчины, которые в каждом новом месте заводят шашни с девушками, хотя у них дома семьи. Я нарочно все это рассказываю тебе. Знай, что он все еще зол на тебя и не забыл, как ты с ним тогда поступил. Мне кажется, он хочет тебе отомстить, но как, я еще не знаю. Всю весну он прожил дома, а последнее время ему опять пришла охота проповедовать, и вчера он уехал. На прощание он спросил меня, не желаю ли я передать кому-нибудь привет. Тебя он якобы обязательно постарается встретить. Поэтому я решила уведомить тебя об этом и написала это письмо. Ах, Оскар, если бы ты знал, как здесь все опустело с тех пор, как ты уехал. И как подумаешь, что ты, может быть, никогда больше не появишься в наших краях, а мне придется прожить весь век, не видя тебя, до того грустно становится, что я совсем не могу понять, для чего мне и жить… Не можешь ли ты изредка писать мне, чтобы только рассказать, как тебе живется? Я хоть знала бы, что ты делаешь, и тогда мы все равно что виделись бы издали друг с другом. Мне все хочется увидеть тебя во сне, вечерами я всегда об этом думаю, но ты никогда, никогда не приходишь, никогда не навещаешь — наверно, забыл уже меня. Не сердись, что я беспокою тебя. Живи так, как тебе нужно, а я желаю тебе всего самого лучшего. Если тебе это не покажется глупым, я хотела бы, чтобы ты исполнил одно мое желание. Через неделю после отправки этого письма, это, значит, первого июля, выйди вечером из дому и думай обо мне ровно в десять часов. Я тоже буду тогда думать о тебе и буду знать, что ты вспоминаешь обо мне. Мы словно немного побудем вместе. Я знаю, что ты станешь смеяться, и мне стыдно, но ничего, пусть будет так. Будь здоров, мой далекий друг».
«Милое дитя, дорогое чистое дитя, — думал Оскар. — Какой же любви ты заслуживаешь! А что я могу тебе дать?»
Он отрывал от письма клочок за клочком и ронял в воду.
Брат Теодор собирается вернуться… Пусть его возвращается. Когда лодка идет ко дну, одной волной больше или меньше — значения не имеет.
6
Да, в жизни часто так случается, что пока одни отчаянно борются и идут против течения, затрачивая на эту борьбу все свои силы, другие отдаются ему и с беззаботной улыбкой плывут по волнам. Куда, навстречу какой судьбе — это их не тревожит. Под гору всегда легче идти.
В «Вилле Фреди» было шумно и весело, гостей там всегда хватало. Недаром американец выбрал удобную позицию — против границы участков неводчиков и владельцев мереж. На лов выходило сразу несколько карбасов. В ожидании очереди неводчики скучали на берегу, и тогда соседство ресторана оказывалось весьма кстати. По случаю удачного лова следовало промочить глотку кружкой-другой пива, и даже когда ничего не поймалось, где еще можно так унять досаду, как не в этом заведении? Владельцы мереж после проверки ловушек то и дело проходили мимо гостиницы. Вот оно и получалось, что один-другой лосось вместо рынка попадал в гостиницу. Фред принимал плату и натурой, а рыбакам это было на руку. Жены ведь не знали, сколько каждый раз поймано лососей, и разве надо им рассказывать, когда одного и пропьешь? Неводчики, те свои расходы старались покрывать за счет артели.
Особенно усердными завсегдатаями «Виллы Фреди» стали Осис и старый Дунис. На старости лет они вздумали выучиться игре на бильярде. Любителем этого спорта был и Бангер, и втроем они часто коротали за ним время до поздней ночи, так что стук шаров был слышен через открытые окна даже на шоссе. Молодежь больше привлекало общество бойких официанток. Индрик Осис с Екабом Аболтынем наперебой старались добиться благосклонности одной из горничных, но Леонтина была мила с обоими… до тех пор, пока у них водились деньги, а когда их кошельки опустели, она так же охотно стала флиртовать с другими. На сцену выступали ревность, упреки, а иногда и потасовки. Но и старики не оставались равнодушными к прекрасному полу. Некоторых отцов семейств видели выходящими из отдельных кабинетов второго этажа. Поговаривали даже, что и Бангер любит уединяться с пухленькой буфетчицей. Одним словом, мужчины всякий стыд позабыли. Сети лежали в клетях нечиненными, сено гнило на лугу.
Чем веселее шли дела в гостинице, тем чаще возникали раздоры в семьях рыбаков. То Осиене пробирала своего старика, то Дуниене вцеплялась своему в бороду. Только мадам Бангер не хотела верить, что ее муж мог себе позволить такие глупости — он всегда вел себя примерно. Но когда об этом заговорили громче, спокойствие мадам было нарушено, и однажды вечером она двинулась к «Вилле Фреди», закрыв раньше времени лавку. Случилось так, что той же дорогой шла Дуниене, и обе рассерженные женщины появились в гостинице, когда это было менее всего желательно. Пьяного вдрызг Дуниса застали в какой-то нише: он обнимал сидевшую у него на коленях официантку, называл ее крошкой и требовал поцелуев. Дуниене смахнула со стола все бутылки и стаканы, отхлестала по щекам старика и заявила, что он здесь находится в последний раз. Бангер сидел за закрытой дверью, поэтому и позор его был обставлен несколько культурнее: мадам не уходила до тех пор, пока лавочник не вышел из кабинета, но он не был один, о нет — тогда бы он не запирал двери. Два дня лавочница не разговаривала с мужем и только беспрестанно вздыхала и сморкалась. Но когда она снова обрела дар речи, получилось и того хуже. «И как не стыдно так безобразничать на старости лет, — плакалась она. — Добро бы уж холостяком был, а то ведь дома взрослые дети, что они подумают про такого отца?»
Да, мир и согласие рушились во многих домах; казалось, какой-то злой дух вмешался в семейную жизнь рыбаков. Самые ужасные проклятия сыпались на голову американца и на его заведение. Однажды ночью в саду «Виллы Фреди» были перебиты прекрасные стеклянные