Эти слова ужаснули Сесила, который заявил:
– С какой стати Филиппу посылать войска? К нему это не имеет никакого отношения.
– С какой стати? – сердито переспросила Елизавета. – У него есть сила. Ты сам виноват, что просил Испанию о поддержке. Вот и допросился. Филипп счел эту войну своим делом. Теперь он чего доброго вторгнется в Шотландию. Если там окажутся французская и испанская армии, что будет с нами? Понятное дело, победитель завладеет Шотландией, через какое-то время поддастся искушению и двинет свои войска на юг. Ты понимаешь, что мы оказались в двойной ловушке: зависим от милости Франции и Испании? Как ты мог это допустить?
– Я вообще не предполагал такого варианта развития событий, – морщась, признался Сесил. – Я просил Филиппа о поддержке, а не о ведении войны вместо нас.
– Но если он заставит французов пойти на мировое соглашение, нам это будет только выгодно. – Елизавете все еще хотелось надеяться на чудо. – Де Глахон пообещал вернуть нам Кале, если мы заключим договор с испанцами.
– А вот это ложь, – сразу же охладил ее пыл Сесил. – За Кале нужно сражаться самим. Выбрасывать французов из Шотландии мы тоже должны своими силами. Нельзя допускать, чтобы там появлялись испанцы. Мы оказались втиснутыми между двумя крупнейшими державами христианского мира. Нам ни в коем случае нельзя лишиться независимости. Вы должны быть смелой, Елизавета.
С тех пор как она воссела на троне, Сесил обращался к ней только официально – «ваше величество». Забывался он редко и всякий раз получал ее упреки. Если сегодня она его не отчитала, значит, ей совсем плохо.
– Призрак, нет у меня никакой смелости, – прошептала она. – Я очень боюсь.
– Не вы одна. Все страшатся, – успокоил ее Сесил. – Вы, я. Возможно, и сеньор де Глахон тоже. Думаете, Мария де Гиз не перепугана, сидя в осажденном замке? Или французы не боятся? Каково им воевать, когда у них за спиной разгорается мятеж? Марии Шотландской тоже невесело. Она может приказывать сотнями вешать мятежников, но всех не перевешаешь.
– Только никто из них не одинок так, как я, – напомнила ему Елизавета. – Ни на кого не изливается столько ненависти, сколько на меня. Я до сих пор боюсь, что со мною расправятся в моих же покоях. Везде одна. Ни отца, ни мужа. Все решай сама: и с французами, и с королем Филиппом. Такой груз на мои плечи!
– Да, – сочувственно произнес Сесил. – Вам приходится играть трудную роль, причем одной. Но судьба предначертала вам быть королевой, и вы должны нести этот крест, нравится вам это или нет. Королева не может повести себя как обычная женщина. Вам страшно, вы мучимы одиночеством, но обязаны изображать спокойную, уверенную в себе правительницу.
– Я такова лишь в спектаклях, поставленных сэром Робертом. Теперь и ты туда же.
– Есть разница между придворными забавами и судьбой страны, – возразил Сесил. – Я очень хочу видеть, как вы играете великую королеву.
«Я лучше умер бы, чем позволил бы Дадли написать для тебя эту роль», – мысленно добавил он.
По весне в Стэнфилд-холл приехала Лиззи Оддингселл. Ей очень хотелось увезти Эми куда-нибудь, чтобы та сменила обстановку. Но сэр Роберт хранил молчание, и Лиззи не знала, где они будут проводить остаток весны и лето.
– Может, мне самой ему написать? – предложила Оддингселл.
После случившегося Эми почти не вставала. Ее лицо и руки были словно сделаны из бумаги. Глаза потускнели и ввалились. Сейчас она была похожа на ребенка, изможденного болезнью.
Услышав вопрос подруги, она покачала головой, словно не хотела тратить силы на разговор, потом все-таки сказала:
– Его больше не занимает, где я буду жить… и буду ли вообще.
– Помнишь, в прошлом году мы ездили в Кэмберуэлл? – спросила Лиззи, чтобы хоть чем-то развлечь подругу.
– Ну и что? – равнодушно произнесла Эми. – Я никуда не стремлюсь.
– Нельзя же безвылазно сидеть в Стэнфилд-холле.
– Почему? Я жила тут много лет. Мне нравилось.
– Но тогда у тебя и запросы были другие. Эми, нельзя же так. Ты – его жена, а ютишься в этом тесном доме. Однообразная еда, скучные вечера. Ни музыки, ни танцев, ни общества. Ты не можешь жить как жена фермера, будучи замужем за одним из величайших людей Англии. Что соседи скажут?
Эми приподнялась на локте и заявила:
– Люди зачастую говорят страшные и гадкие вещи. Ты сама знаешь. А что постыдного в том, если у нас на столе скромная пища? Неужели кому-то до этого есть дело?
– По правде говоря, сейчас всех занимает война с французами в Шотландии, – сказала Лиззи.
– Нет, Лиззи. – Эми покачала головой, снова легла и закрыла глаза. – Я пока еще все слышу, хотя лучше бы мне оглохнуть. Люди говорят о том, что мой муж и королева через год поженятся.
– Так что ты сделаешь, если он настаивает на разводе, оставил тебя, отбросил, как соломенную куклу? – осторожно спросила Лиззи. – Так и будешь лежать, вздыхать и лить слезы? Эми, жизнь на этом не кончилась. Подумай о своем будущем! Ты же молодая женщина…
– Он не вправе меня оставить, – тихо возразила Эми. – Я не соломенная кукла, а его жена и таковой останусь до дня моей смерти. Я не в силах это изменить. Бог соединил нас, и только Он способен разлучить. Роберт может услать меня куда-нибудь и обвенчаться с ней, но тогда в глазах каждого честного человека он станет двоеженцем, а она – шлюхой. Замуж я выходила по доброй воле, а не по принуждению. Никто не тянул меня за язык, когда я перед алтарем давала брачную клятву. Поэтому я была и останусь его женой до самой своей смерти.
– Эми, послушай…
– Мне нечего слушать, Лиззи. Господь милостив. Скоро Он заберет меня к себе и всех нас освободит, – едва слышно прошептала Эми. – Моя нынешняя жизнь хуже смерти. Знать, что он любил меня, потом вдруг отвернулся и теперь готов услать меня как можно дальше. Знать, что я больше его не увижу. Утром я просыпаюсь и сразу вспоминаю, что эту ночь Роберт опять был с ней. Ложась спать, я знаю, что мой супруг снова будет обнимать и ласкать ее, а не меня. Зачем он клялся мне в любви, когда просил у отца моей руки? Ведь Роберт и тогда любил ее. Получается, он с самого начала меня обманывал? Лиззи, эти мысли не дают мне покоя. Они пожирают меня изнутри, губят, но я ничего не могу с собой поделать. Горе хуже смерти. Потому я молю Бога даровать мне ее.
– Эми, а ведь в Библии сказано, что надо смиренно принимать то, чего ты не в силах изменить. Он к тебе не вернется. Так признай это и смирись. Тебе сразу станет легче.
Лиззи Оддингселл старалась говорить как можно убедительнее, хотя сама не слишком-то верила в это библейское поучение.
– Разве я не приняла? Не смирилась? – тем же шепотом спросила Эми. – Никому не жалуюсь, ни о чем не прошу. Тихо угасаю в здешней глуши. Никто не вправе требовать от меня большего.