для них планирую? Грязное дикарское примитивное существование? Вечно под страхом смерти от вражеских копий или звериных когтей? То дрожа от холода, то сгорая на жаре? Сегодня брюхо от голода сводит, а завтра обжираешься до ублева? Это то Щастье, что я должен передать своим детям?!
Да, пора уже, наконец, себе честно признаться. Хотя, несмотря на все годы, что я тут провел, почему-то так и не смог окончательно поверить, что все это реально. Но это действительно реально! Так что хватит все время надеяться, что вот-вот опять случится чудо, и я вновь перенесусь в свой привычный мир и буду строить жизнь уже там. А все, что было тут, останется в памяти лишь как игра, недоразумение, страшный сон.
Хватит врать самому себе, Дебил, ранее известный как Петя Иванов, прими, наконец, тот факт, что ты тут навечно. Даже смерть не избавит тебя от этого мира. Потому как даже после смерти, согласно местным представлениям о «Правильном», твоей прямой обязанностью будет присматривать за своими потомками, оберегая и наставляя их на путь истинный. И Там, за Кромкой, тебе будет стыдно смотреть в глаза другим предкам и вновь прибывшим потомкам, зная, что ты мог сделать будущее своих прапраправнуков намного более светлым, сытым и разумным, но тупо поленился.
Тупо предпочел валяться на песке или жрать в три горла, вместо того чтобы вкалывать на своих пра-праправнуков. Даже на том свете тебя назовут, нет, не дебилом, чмом позорным!
Так что неважно, что из твоих затей переживет хотя бы тебя, не говоря уж о веках. Сохранят ли ирокезы данную тобой письменность и прочие знания. Сохранятся ли вообще как народ, — даже это неважно, — ты в любом случае обязан попытаться и выложиться на двести процентов, пытаясь создать что-то новое, лучшее, совершенное. Потому что…
Беззаботная жизнь у тебя была, когда ты, ежечасно получая пинки и подзатыльники, собирал говнецо, бредя за стадом, и таскал воду. Ни забот, ни напрягов. Другие за тебя думали, добывали еду, охраняли племя.
А сейчас ты осмелился взгромоздиться на одну из самых высоких ступеней племенной иерархии. И опять тебе не приходится бегать с копьем за дичью или ходить по ночам дозорами, охраняя покой племени. Но свое право на подобное привилегированное положение ты обязан ежечасно подтверждать трудами на благо племени. И не вздумай филонить. Тут это сразу почувствуют и быстренько скинут с пьедестала. Этот мир не терпит бездельников, лентяев и слабаков.
А значит, надо составить Азбуку и всерьез заниматься обучением мелкоты. Опять же, тогда и с учениками можно будет земляникой не делиться. Все мне пойдет!
Вот и пришлось мне мучиться с составлением всяческих Азбук. Как обычно, только взявшись за незнакомую работу, начинаешь узнавать весь список проблем, с ней связанных. Вот хотя бы для начала — как подходящие картинки к буквам подобрать. Вспомнил местного аиста, а как его нарисовать, чтобы местные поняли, что это именно аист, — не знаю. Потому как похожих птичек много, и если для меня они все на одно лицо, то как раз местные-то в них очень хорошо разбираются. И одну от другой отличают навскидку, даже по чириканью.
Так что в результате мне пришлось идти к ученикам и просить у них помощи (пообещал поделиться земляникой), Витек предложил мне вместо аиста какую-то рыбу, а Осакат — особый женский нож для разделки мяса и выделки шкур. Скорее даже скребок, чем нож. Вот только я-то был уверен, что он с «о» начинается. А она начала настаивать, что с «а». А я сдуру предположил, что она на этом настаивает, чтобы хуже Витька не оказаться. И, судя по всему, угадал, мы поругались, и она почти сутки ходила с надутыми губами.
А еще правила грамматики. Я их всегда ненавидел. Страстно. Всей душой. А теперь предстоит сочинять собственные, да еще и универсальные для трех разных диалектов, и с алфавитом не просто чужого языка, но вообще иного мира. От одной только мысли об этом на меня наваливается жуткая тоска. У степняков и прибрежников, например, есть своеобразное перепрыгивание со слога на слог в середине слова. А горцы и лесовики говорят намного мягче, словно перекатываясь через буквы. Но только каждый делает это по-своему. Некоторые звуки они даже будто бы слышат по-разному: кто-то более звонко, кто-то глухо. У одного только звука «е» есть штук пять вариантов произношения. Короче, проблем куча. Вон с теми же «о» и «а».
В конце концов решил не мучиться и, отбросив все непонятки с диалектами, ориентироваться на чисто ирокезский говор, за образец которого принял собственную речь. Как говорится, перемелется — мука будет, и если моя затея удастся, в будущем ирокезы начнут говорить так, как я это написал. В конце-то концов, всей «окающей» России Москва сумела навязать свое «аканье» в качестве эталона правильной речи, так что мой долг истинного мАсквича — поддерживать традиции родного города. Пусть замкадыши мучаются!
Ну а в крайнем случае, если местные так и не смогут принять мою версию собственного языка, пусть ждут прихода какого-нибудь грамматического гения, который проведет языковую реформу. Флаг ему в руки, у меня и без того проблем хватает.
Но вместе с нежданными трудностями подчас приходят и нечаянные радости. К таковым я отношу приход Гит’евека на мое второе занятие с мелкопузыми. Оказалось, что ему, как воспитателю будущих оикия, есть дело до того, чем это таким я занимаюсь с его потенциальными новобранцами. И надо отдать должное его деликатности — урок громкими воплями и вопросами он прерывать не стал, а сев возле костра и важно потягивая поднесенный Тишкой отвар травок, молча досидел до конца занятия и только после приступил к расспросам:
— Ты их всех на шаманов учишь? Много шаманов — это хорошо?
Хитро так заданный вопросик. Он вроде бы и не порицает, не возражает против моей затеи, а просто дает мне возможность подумать, не нарушаю ли я баланс в племени и гармонию небесных сфер перепроизводством шаманов в ущерб воинам и охотникам. Впрочем, этот вопрос я уже и себе задавал.
— Нет, Гит’евек, — начал я осторожно объяснять ему. — Шаманов я из них делать не хочу. Хотя, может, кто-то из них впоследствии шаманом и станет, но это уже значит — так Духи решили.
— А тогда зачем???