Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через день дивизия находилась уже близ Истры.
Здесь, на новом рубеже, дивизии Бородина было вручено алое, расшитое золотом, отороченное пышной бахромой гвардейское знамя.
Бой за Истру, в котором участвовало несколько различных соединений и частей, продолжался пять суток. В дивизии Бородина, как и в других, ежедневно происходила убыль людей и оружия, но это не снижало ее стойкости в бою: среди гвардейцев существовал неписаный закон — сражаться не только за себя, но и за выбывших из строя товарищей. Все потеряли счет времени. Все позабыли об отдыхе. Иные так уставали за день боя, что под вечер едва открывали затворы винтовок.
Но 27 ноября враг все же ворвался в Истру.
И снова дивизии Бородина пришлось отступать…
Стояла метельная и морозная погода. Трудно было всем: и командирам и солдатам. С утра до вечера — бой. Целый день в снегу, на морозе, зачастую без горячей пищи, на одних сухарях или мерзлом хлебе. Хуже того: не всегда хватало боеприпасов; были случаи, когда на строгом счету держали даже винтовочные патроны. А наступала ночь — вновь отходить, вытаскивая из сугробов машины, орудия и повозки, вновь готовиться к отражению атак врага…
Безмерны были трудности отступления и страдания наших доблестных воинов, оборонявших подступы к Москве. Мысль, что столица с каждым днем становилась все ближе, была для всех фронтовиков несносной. Особенно тяжело было тем, кто отступал не глухими проселками, а по Волоколамскому шоссе: им приходилось часто видеть путевые, с черными двузначными цифрами, столбы…
IX
В ночь на 30 ноября, через две недели после начала наступления немецко-фашистских войск, дивизия Бородина, отступавшая от Истры по Волоколамскому шоссе, оставила рубежи в районе крупного заводского поселка с поэтическим названием — Снегири.
Последним отступал батальон Шаракшанэ.
Он покинул Снегири на рассвете.
От поселка Снегири резко изменился пейзаж Подмосковья. Там и сям виднелись заводские трубы, большие каменные здания, водонапорные башни, мачты высоковольтных электропередач, легкие, железнодорожные платформы, всевозможные дорожные знаки на шоссе, красивые дачи по лесам… По всему чувствовалась близость большого города. Начинались ближние подступы к Москве.
Солдаты шли, разговаривая угрюмо и печально:
— Далеко ли теперь до Москвы?
— Кому как: нам близко, немцам — далеко.
— Тоже, разъясняет! Я тебя как человека спрашиваю.
— Остается чуть больше сорока…
— Да, близко, близко! По местам видно.
— Теперь скоро Нахабино, а там Павшино и Тушино…
— И когда только повернем обратно, а?
— Народу бы подбросили свежего…
— А ты разве тухлый?
— Народу и так много! Не в этом дело!
На восходе солнца батальон остановился в деревеньке Садки, от которой до Москвы осталось ровно сорок километров. Солдаты быстро разожгли в пустых домах огни.
Садки — небольшая деревенька. Она стоит на высоком лесистом взгорье, по обе стороны Волоколамского шоссе. Если смотреть на запад, то по правую сторону шоссе — десяток крестьянских изб под липами и ветлами, небольшой искусственный пруд и густое мелколесье, в котором виднеются зеленые крыши каких-то строений; по левую сторону — огромный старый парк с двухэтажным каменным домом в центре, заброшенная церковь с высокой колокольней, маленькие домики около нее, низина и железная дорога у подножья соседнего лесистого взгорья…
Здесь прекрасное место для обороны.
У западной околицы — большая канава: она могла служить траншеей для боевого охранения. Вправо от шоссе, на огородах, и влево, на окраине парка, — прекрасные позиции для пушек прямой наводки. Наблюдение удобно вести с любой точки взгорья. До деревни Ленино, в которой скоро должен был появиться противник, прямо по шоссе — больше километра чистой ровной низины о извилистым руслом высохшего ручья посредине: совершенно немыслимо преодолеть эту низину под огнем ни танкам, ни пехоте…
…На западном склоне взгорья, на шоссе, у столба с крупной надписью "Садки", собралась большая группа солдат. Смотря на запад, они разговаривали шумно и взволнованно. Только что опустевшую деревню Ленино ярко освещало утреннее солнце. В поселке Снегири, правее высоких заводских труб, что-то горело: там поднимался ядовито-желтый дым. В северной стороне от шоссе гремела артиллерия. Невдалеке, на кустах орешника, сидели стайки снегирей. Красавцы северяне, прилетевшие погостить в Подмосковье, сидели молчаливо, неподвижно и, казалось, смотрели вокруг с непомерной людской грустью.
К группе солдат у дорожного столба направился гвардии лейтенант Юргин, с неделю назад, после тяжелого ранения Кудрявцева, назначенный командиром роты. Он еще издали услышал голос Андрея Лопухова, — с каждым днем тот говорил все более шумно и ворчливо, чем очень сильно стал походить на отца.
— Оборона тут, само собой, хороша! Тут и говорить нечего! — шумел он, хотя и не было на это особой причины. — Ты о наступлении думай! Отсюда вот, понятно, не пойдешь на Ленино! Тут покосят из пулеметов! А вот гляди сюда!… Разве вот по этому лесу нельзя зайти к Ленино с левого фланга? Из леса — к железной дороге… По железной дороге рубеж для атаки. Видишь? И прямо в деревню! А правый фланг должен бить не на Ленино, а выйти по той вон опушке леса западнее деревни и отрезать дорогу на Снегири! Тут им и будет баня! И с паром и с угаром!
Кто-то в толпе негромко сообщил:
— Ребята, гвардии лейтенант…
Несколько секунд солдаты молча, угрюмо, но с надеждой смотрели на командира. Не выдержав, Андрей Лопухов выступил вперед, мрачно опустил глаза. И сам не заметил, как в большом внутреннем напряжении, с болью в горле, повторил вопрос, какой задавал Матвею Юргину еще перед Ольховкой, у одинокой молодой березы:
— До каких же пор? До каких мест?
Все вздохнули тяжко и горестно.
— Вот до этих мест, — ответил Юргин, разводя руки в стороны.
Андрей быстро поднял на него глаза.
— Больше ни шагу назад! — резко сказал Юргин и солдатам и себе. — Мы должны сейчас же закрепиться в этой деревне и остановить врага! Умереть, но остановить!
X
Полк Озерова занял новый рубеж обороны: батальон Шаракшанэ — по западной окраине деревни Садки; батальон Журавского — правее шоссе, по лесу, где были здания детского дома и пионерского лагеря, оседлав дорогу в Нефедьево; батальон Головко — левее шоссе, от железной дороги на юг, включая деревню Рождествено. Штаб полка гвардии майора Озерова остановился в полутора километрах от переднего края — в деревне Талица, на Волоколамском шоссе. По всему рубежу встали также артиллерийские и танковые части. Роте гвардии лейтенанта Юргина достался участок от шоссе влево, по канаве вдоль огородов и парка; для жилья — дом близ церкви, сторожка и бывшее овощехранилище, все у самой передней линии. Бойцы роты с жаром принялись укреплять рубеж обороны; одни очищали канаву от снега, делая траншею, и поливали ее бруствер водой, другие устраивали дзот в подвале дома и готовили открытые площадки для пулеметов, третьи оборудовали жилье…
По всему рубежу — и вправо и влево — тоже горячо кипела работа. Противник еще не появлялся в Ленино, и все торопились до его подхода укрепить позиции: танкисты ставили свои машины в засады, артиллеристы оборудовали наблюдательные пункты и выдвигали пушки к передней линии для стрельбы прямой наводкой, минометчики занимали удобные места в низине за деревней, ездовые подвозили на санях боеприпасы, связисты тянули провода…
Солнце поднялось уже высоко и светило, как могло только светить в последний день ноября, но стужа крепла. Низовой сиверко прожигал насквозь, хотя был так легок, что не трогал на деревьях инея. Не видно было ни одной местной птицы. Лишь снегири, нахохлясь, сидели на заснеженных кустах, изредка пиликая задумчиво и грустно… Андрей Лопухов руководил оборудованием овощехранилища под жилье, устройством в нем очага и заготовкой дров: солдаты нуждались в тепле больше, чем в хлебе. Когда очаг был готов, Андрей отправил солдат добывать доски и солому, а сам разжег огонь и, пользуясь свободной минутой, вытащил из кармана газету "Правда".
Три дня назад, 27 ноября, когда наши войска оставили Истру, в "Правде" появилась передовая статья "Под Москвой должен начаться разгром врага!". Этот номер газеты дошел до частей передовой линии только сегодня утром (в те дни часто запаздывали газеты), и тут же новый командир взвода, старший сержант Дубровка, поручил Андрею прочитать статью солдатам во время обеда. Чтобы не осрамиться с читкой важной статьи, надо было самому прочитать ее заранее и продумать в ней каждое слово. Впрочем, даже и без поручения Дубровки Андрею не терпелось прочитать эту статью: хотелось как можно скорее узнать, что говорит Москва о предстоящем разгроме врага.
- Дни и ночи - Константин Симонов - О войне
- Жизнь и судьба - Василий Семёнович Гроссман - О войне / Советская классическая проза
- Сердце сержанта - Константин Лапин - О войне
- Тринадцатая рота - Николай Бораненков - О войне
- Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев - О войне