Накинул кафтан и вышел из землянки.
Городок спал. Только часовые ходили вдоль засеки да чей-то одинокий костер сиротливо трепыхался у одной землянки.
Степан подошел к костру… Двое в дым пьяных казаков, обнявшись, беседовали:
– А ты мне ее покажь.
– Кого?
– Эту-то.
– А-а. Не, она для нас – тьфу!
– Кто?
– Эта-то, Манька-то.
– Какая Манька?
– Ну, эта-то!
– А-а! А мы ее обломаем…
– Кого?
– Ну, эту-то.
Степан постоял, послушал и пошел дальше.
Прекрасен был этот рассветный час золотого дня золотой осени.
Свежий ветерок чуть шевелил листья вербы и тальника. Покой, великий, желанный покой объял землю.
Степан вошел в землянку, где поселились Иван Черноярец со Стырем.
Иван легко отнял голову от кафтана, служившего ему подушкой. Спросил несколько встревожено:
– Что?
– Ничего, погутарить пришел. – Степан глянул на спящего Стыря, присел на лежак к Ивану.
– Сон чудной видал, Ваня: вроде мы с отцом торгуем у татарина коня игренева. Хороший конь!.. А татарин цену несусветную ломит. Мы с отцом и так и этак – ни в какую. Смотрю я на отца-то, а он мне мигает: «Прыгай-де на коня и скачи!» У меня душа заиграла… Я уж присматриваю, с какого боку ловчей прыгнуть. Хотел уж прыгнуть, да вспомнил: «А как же отец-то тут?» И проснулся.
– Было когда-нибудь так?
– С отцом – нет, с браткой Иваном было. Однова послал нас отец пару коней купить, мы их силком отбили, а деньги прогуляли. Отец выпорол нас, коней возвернул.
Ивану жалко, что недоспал. Зевнул.
– Ты чего, пришел сон рассказать?
Степан долго молчал, сосал трубку, думал о чем-то.
– Утро ясное, – сказал он вдруг. – Не в такое б утро помирать.
– Ох… – удивился Иван. – Куда тебя уклонило.
– Вот чего. – Степан сплюнул горьковатую слюну. – Прибери трех казаков побашковитей – пошлем к Никону, патриарху. Он в Ферапонтовом монастыре сидит: с царем их мир не берет. Не качнется ли в нашу сторону?
– Какой из попа вояка?
– Не вояка надобен – патриарх. Будет с нами, к нам народ без оглядки пойдет. А ему, думаю, где-нигде – тоже заручка надобна.
– Приберу, есть такие.
– Пошли их потом ко мне: научу, как говорить. Письма никакого писать не будем. Казаки чтоб надежные были, крепкие. Могут влопаться – чтоб слова не вымолвили ни с какой пытки.
– Есть такие.
– Ишшо пошлем в Запороги – к Ивану Серику. Туда с письмом надо, пускай на кругу вычтут.
– Тада уж и к Петру…
– К Дорошенке? Подумать надо… Хитрый он, крутится, как черт на огне. Посмотрим, у меня на его надежды нет.
– Тимофеич, пошли меня к патриарху, – сказал вдруг Стырь. – Я сумею.
– Ты не спишь, старый?
– Нет. Пошлешь?
– Пошто загорелось-то?
– Охота патриарха глянуть…
– Чего в ем? Поп и поп.
– Самый высокий поп… Много я всякого повидал, а такого не доводилось. Пошли.
– Опасно ведь… схватить могут. А схватют – милости не жди: закатуют. Охота на дыбе свою жисть кончать?
– Ну, кому-то и там надо кончать… Я пожил.
– Охота – иди. По путе проведайте про Ларьку с Мишкой – где они?
Замолчали. Долго молчали.
– Досыпайте, – сказал Степан. Поднялся и пошел из землянки.
– Думы одолели атамана, – сказал Иван.
– Думы… – откликнулся Стырь. – Думы – они и есть думы.
– И тебя одолели?
– Меня чего? А охота мне. Ванятка, патриарха глянуть – прям душа заболела.
– Да зачем он тебе?
– А хрен его знает, охота глянуть, и все. По спине его охота, окаянного, похлопать: «Ну, что, мол, владыка?»
– Гляди ты!
Степан сидит на берегу, задумчиво смотрит вдаль.
Солнце выкатилось в ясное небо… Первые лучи его ударили в вербы; по всему острову вспыхнули огромные желтые костры солнца.
Далеко отсюда думы Степана…
Сзади к нему неслышно подкрался Афонька и крикнул над ухом, пугая.
– Ах ты, черноглазик!.. Испужал. Садись. Чего рано так?
– Я завсегда так.
– Не спится?
– Выспался.
– Мать чего делает?
– Поисть готовит.
– Мгм.
– Ты кого думаешь?
– Так… Сказки любишь?
– Мне баба Матрена много их сказывает.
– Ну, слушай, я тебе другую скажу. Бабка таких не знает.
– Скажи.
– Шел один человек, казак, – начал Степан, по-прежнему задумчиво глядя в далекую даль, – шел из плену домой. Долго шел, пристал. Одежонкой поободрался, голодный… Ну а домой охота – идет.
Где-то на берегу разговаривают Корней Яковлев, войсковой атаман, и Степан.
– Ну, здорово, крестничек, – молвил матерый, хитрый и умный Корней, с любопытством глядя на крестного сына. – Как походил? Счастливо, говорят…
– Счастливо.
– Слава богу.
– Чего ж на остров-то не приехал? – спросил Степан. – Аль крадисся от кого?
– Да ведь и ты чего-то не в городок – свой выкопал. Чего ба?
– Ну? – спросил Афонька. – Идет он.
– Ну, идет, – продолжает Степан. – И застигла его гроза. А дело в горах было, а в горах грозы страшные…
Корней и Степан продолжают разговаривать. Только не слышно их разговора, а слышен рассказ Степана:
– Как даст-даст – небо пополам колется. И дождь проливной… Худо казаку. Укрылся он под скалой, огонек разложил – греется…
Постепенно сказка «ушла» – теперь слышно, как говорят Корней и Степан.
– Худое ты затеваешь, Степан. Страшное. Так никто не делал.
– А я тебе про свою затею не говорил. Откудова ты взял?
– Вижу. Пошто казаков не распушшаешь?
– А ну крымцы нападут? Али турки?
– Что ж теперь, два войска держать?
– На ваше войско надежа плохая. Никудышное войско.
– Снова хитришь. Всегда было хорошее, теперь – на, плохое. Другое у тебя на уме: опять на Волгу метишь? Сломишь голову, по-свойски говорю, Степан. Тебя жале-ючи говорю. Поверь мне, старому: два раза судьбу не пытают.
– Я, можа, ее ни разу ишшо не пытал…
– Ну? – опять спросил Афонька.
– Да. Где я остановился?
– У огонька сидит, греется.
– Сидит, греется у огонька. И слышит позадь себя голос: «Откудова путь держишь, путник?» Оглянулся, видит: старый-старый старик, ажник зеленый весь – из норы вылез…
Разговор Корнея со Степаном опасно резок.
– Ты продаешь его! – гремит голос Степана. Он смотрит на Корнея пристально и гневно. – Сам продавайся с потрохами вместе, а Дон я тебе не отдам! Всех вас, пузатых, вышибу! С царем вместе. Не для того здесь казачья кровушка лилась, не вами воля добыта – не вам продавать ее за царевы подарки. Не дам!
– Ну а дальше-то? – голос Афоньки.
Степан долго сидел молча, переживая разговор с Корнеем.
– Где остановились-то?
– Старый-старый старик из норы вылез.
– Вылез, подсел к огоньку. «Ты русский?» – спрашивает. «Русский, христианин». – «Не из казаков ли?» – «Из казаков». – «А меня не признаешь?» – «Нет, дедушка, не