Тогда Федор вскинулся и решил, что терять ему теперь нечего, и остановился. И сказал:
— Ладно. С вами, я гляжу, каши не сваришь. А где бы мне повидать хозяев фирмы? Мистер Джон Хоукинз ведь меня знает по предыдущему плаванию… (Хотя с чего бы ему знать? Но вдруг на эти бумажные души подействует?). Увы, здешние клерки фирмы Хоукинза оказались народом тертым: они не вздрогнули, не поразились, а сказали равнодушно: «Иди-иди, нечего нам тут заливать. Мистер Джон занят важными делами. И-ди!»
И тогда Федор, чисто по-русски осмелев от безнадежности своего положения, стал пытаться пробиться к как можно более высокопоставленным служащим фирмы. Пока наконец в одной из пыльных комнатенок клерк не сказал клерку: «Настырный какой русский! А пошлем его к самому мистеру Боутсу! В другой раз неповадно будет!» И другой с понимающим гадким смешком поддакнул: «Давай! Уж кто-кто, а наш мистер Боутс умеет так отбрить — в другой раз и не полезет к нам!»
И его отвели к главному клерку фирмы — как бы дьяку, по нашенски говоря, — которого все тут боялись.
Надобно вам сказать, что уже вид мистера Боутса был прямо устрашающе недобрым. Громадного роста пузатый дядька в темно-коричневой одежде с черным крахмальным воротником, черными пряжками на башмаках и черным широким поясом. Его обвислые щеки скрывались за пышными усами, свисающими ниже щек и цвет имеющими самый неопределенный. Как бы зеленовато-русый, но иногда, как мистер Боутс голову повернет, с более освещенной стороны как будто пшенично-светлый… И глаза тоже неуловимого оттенка, пивного какого-то, что ли. Но этот мрачный пузан неожиданно посочувствовал Федору и, как бы извиняясь за это перед своими подчиненными, пояснил им: Э-э, я понимаю положение — прямо скажем, незавидное — этого молодого человека: как раз в его возрасте или чуть постарше я испытал в Голландии, в Дордрехте, что это такое — быть «нежелательным иностранцем». Так рекомендательное письмо вам мог бы написать капитан Фрэнсис Дрейк? Хм-м, человек он молодой, но в нашей фирме уже известный. И вы уверены, что мистер Дрейк охотно дал бы о вас благожелательный отзыв?
— Конечно! — воскликнул Федор. И, сникнувши, добавил тихо:
— Вот только он сейчас в Ирландии, и я понятия не имею, как с ним связаться. Хотя ведь можно попросить миссис Мэри…
— Хм-м, так вы и в дом мистера Дрейка вхожи?
— Ну да, — сказал Федор и честно выдавил (очень не хотелось это говорить, это ж все равно что на суде против самого себя свидетельствовать!):
— Вхож-то вхож, но это, говоря по чести, мало что значит: мы все, кто с мистером Фрэнсисом плавал больше, чем по одному разу, туда вхожи. Хотя я стараюсь там не бывать, пока хозяина нету.
— Не-ет, молодой человек, это вовсе не мало значит. Кстати, правильно ли я вас понял, что вы не один раз плавали с мистером Дрейком?
— Ну да. Три последних плавания подряд, считая от…
— Стоп-стоп-стоп, молодой человек! Не надо пояснять, я вас понял. Мистер Браун, будьте любезны, позовите мистера Доркинга. Пусть зайдет, как освободится.
Самый юный из трех клерков, писавших или переписывавших бумаги за барьерчиком, поспешно кинулся в коридор, а устрашающий мистер Боутс невозмутимо продолжал:
— Да, кстати: у нас же еще одно дельце. Если вы плавали с мистером Дрейком, ваше имя внесено в судовые роли, верно?
И он испытующе уставился на Федю маленькими пивными глазками в сетке морщин разнообразной глубины и направления. Федор совершенно спокойно выдержал его взгляд, ибо судовую роль «Лебедя» помнил совершенно точно: чернильное пятнышко у буквы «а» в фамилии капитана, сгиб между фамилиями плотника Кокса и кока Питчера, свою фамилию, имя и прозвище (в скобках). А мистер Боутс, не отрывая цепкого взгляда от Федоровых глаз, рявкнул:
— Эй, кто-нибудь там! Бегом в архив! Принести сюда судовые роли «Лебедя», «Паши» и…
— «Дракона», — подсказал Федор и по взгляду, почти заговорщическому, почти подмигивающему, понял, что хитроумный мистер Джереми Боутс и не думал забывать название второго судна сверхтайной экспедиции 1569-1570 годов. И закончил, почти уверенный, что этот страховидный добряк знает то, что он сейчас скажет, заранее. Хоть и непонятно откуда:
— Только, вообще-то, это вовсе ни к чему. Я плавал на «Лебеде» и совсем недолго на «Паше», когда капитан перешел на него.
— Ну хорошо. Подождем. Значит, вы всегда плавали на флагмане, всегда рядом с мистером Дрейком. И если капитан переходил на другое судно, он брал с собою вас Так?
— Да, так.
— Не слугу, не посыльного, а матроса?
— Да. Вначале — просто юнгу.
— Вам это не казалось странным?
— Не мое дело, мистер Боутс. Я предоставил капитану Дрейку самому решать, кто ему нужен и зачем, — нахально сказал Федор. Уж тут-то его не собьешь, уж что такое флотская дисциплина, он сызмала знает!
Принесли пропыленные свитки. Что ж, мистер Боутс мог из этих бумаг сделать вывод о том, что московит в этом документе значился. Как его… Тэд Зуйофф (Рашенсимен). И, как водилось в фирме братьев Хоукинзов, после каждого рейса рукою капитана ставились против каждой фамилии членов экипажа цифры: оценки за рейс по десятибалльной системе. Против фамилии Зуйоффа стояли три цифры: 6, 7, 8. Это означало не только то, что молоденький русский морячок действительно участвовал и в последнем вест-индском плавании Дрейка, и в обоих подготовительных, с особою миссией, плаваниях. Это еще и то означало, что мнение капитана Дрейка, известного своей привередливостью к экипажам и слабостью к парням из Девоншира при видимом отсутствии иных слабостей, об этом щенке был неизменно высокого мнения. Более того, мнение его об этом щенке улучшалось тем более, чем лучше он его узнавал!
У мистера Джереми Боутса был почти научный склад ума: он, к примеру, каждый год тщательно записывал (и никогда эти записи не терял) дату первого снегопада и первого весеннего дождя, день зацветания вязов и появление на рынке первых примул. И он подумал вот о чем: иноземец, совсем юный, которого уже ценит мистер Дрейк, — а уж кто-кто, а мистер Джереми Боутс умел разбираться в людях ибо перевидел их на службе отцу и сыновьям Хоукинзам многие сотни. И он предвидел великую будущность капитана Дрейка.
Разумеется, о том, сколь высокого мнения капитан Дрейк об этом юном иноземце, мистер Боутс сообщать мальцу не стал.
Но вот тот ли это Зуйофф-Рашенсимен? Чтобы твердо убедиться в этом, нужна была еще одна, последняя, проверка. Ее-то и надлежало произвести мистеру Доркингу, вызванному, а точнее — приглашенному минут сорок пять назад.
5
Доркинг вошел не как подчиненный, а как равный к равному. Надо сказать, что место этого молчаливого джентльмена в служебной иерархии фирмы Хоукинзов, а тем более — выполняемые им функции оставались загадкой для коллег. Сидел мистер Доркинг один в узкой каморке, до потолка заваленной бумагами и темной. Обед приносил с собой и съедал в одиночестве — так что по съедаемому им ежедневно никто не мог определить, богат он или беден, женат или холост. Судя по манерам — холост и к тому же пьянчуга. Но судя по внешнему виду — какая-то довольно домовитая женщина, о нем заботилась-таки.