Читать интересную книгу Тамерлан - Сергей Бородин

Вот, племянник мой, как мы тяжело живём»...

Я тяжело вздохнул. Через месяц, дети мои, вашу бабушку и дядю постигло новое, ещё более страшное бедствие, как вы узнаете дальше.

Некоторое время спустя я лично был свидетелем проявления вражды крестьян с князьями. Я едва сам не принял участия в кровавой мести. Но моё образование, мысль о вас, мои дети, остановили меня. Я расскажу ниже случай, который был причиною нашего преждевременного отъезда из резиденции князя Александра.

С какой скрытой неприязнью я смотрел, вернувшись в эту резиденцию, на князя Александра, владельца моей матери и брата. Она ещё более усилилась, когда он отказал мне в просьбе переселить мать из горной трущобы в большой аул в долине реки Ту.

Бывшие с нами генуэзские купцы занялись своим делом. Ми жили в доме, где жил Александр. Князь был большой любитель охоты. Чезаре (тоже охотник) и Александр понравились друг другу. Александр устраивал охоты на медведей, вепрей и зубров, в изобилии водившихся в лесных трущобах. Нашему Джовани посчастливилось убить зубра; зато я убил самца и самку леопарда (барса). Во время охоты я не раз заезжал в родной аул. Целовал руки у моей доброй матери, слушал её рассказы, брата брал на охоту.

Аланы — весёлые люди и любители пива, которое с большим искусством варят из ячменя. Я с наслаждением проводил время в этой высокогорной прохладной летом местности[57]. Аланы — горные скотоводы, и все окрестные альпийские луга были покрыты громадными стадами грубошёрстных овец, генуэзцы и ромеи от них получали много шерсти. По вечерам я беседовал со стариками. Я знал по византийским историческим сочинениям, что аланское племя когда-то господствовало не только на всём Предкавказье, но и владело всем полевым пространством от Итиля (Волги) до низовьев Дуная и до гор Карпатских. Нашествие гуннов в IV веке положило конец этому господству, и южная часть алан была прижата к Кавказским горам. Я знал, что на алан давили хазары, а за ними кипчаки. Особенно сильным это давление оказалось в XII веке: кавказские аланы принуждены были спасаться в глубине кавказских ущелий. Я знал, что алан теснили «кабертай». Князь Александр жаловался мне, что кабертайские князья теснят алан всё дальше и дальше в горы. Вскоре я и сам убедился в этом, побывав в «Хумаре»[58].

Аланы были христианами, имели церкви и часовни, но вместе с тем сохраняли и древние языческие обычаи и верования: приносили жертвы богам — покровителю стад, путешественников, земледелия, молились духу гор и покровителю охотников. Мы посетили вместе с князем Александром местопребывание этого последнего бога: на склоне горы у опушки пихтового леса, в глухом ущелье я увидел небольшой сруб из сосновых брёвен; все его стены были украшены рогами оленей, зубров, серн, туров, джейранов, клыками кабанов, тут же у стен лежали в беспорядке сотни этих охотничьих трофеев. Князь Александр остановил меня при моей попытке проникнуть внутрь этой хижины-святилища и сам не подходил к нему ближе чем на 20 шагов. Несколько баранов было зарезано в жертву духу, а затем съедено нами и многочисленной свитой князя. Вернувшись домой, мы попали на вечернее служение в церкви близ княжеского дома, и я мог наблюдать любопытное явление: князь Александр и его спутники с таким же усердием молились в церкви, с каким часа два назад лили горному духу вино из турьего рога и бросали в костёр жирные куски баранины. Я ничего не сказал этому лжехристианину, но не мог удержаться, чтобы не сказать стоявшему рядом со мною Джовани Пиларо, что князь Александр и аланы поступают с религией подобно древним римлянам: последние, покоряя новый народ, всех его богов принимали в общество своих отеческих богов. Они рассуждали хитро: наши боги не откажут нам в помощи, но полезно иметь на своей стороне и богов покорённого народа для закрепления победы, и римляне с таким же усердием приносили жертвы этим последним.

Джовани отвечал:

— Ты, Франческо, прав: аланы, живя в горах, каждый день подвергаются горным опасностям, ну и считают, что горного духа полезно иметь на своей стороне, и поэтому приносят ему жертвы. Ты взгляни, — прибавил он, — на поясе у Александра и всех остальных висит на ремешке медвежий коготь? Видишь? Так вот, без этого когтя, говорили мне, ни один алан не решится выйти на охоту. Не медведь ли у них воплощает горного духа? — усмехнулся Пиларо.

После вечерни в большом зале нагорного каменного дома князя Александра, у ярко горевшего очага собрались родственники князя, дворяне, священник; все ели жареные куски мяса только что убитой дикой свиньи, очень вкусный сыр и ячменные лепёшки. Молодёжь стояла вдоль стен, почтительно слушая, что говорят старшие. А разговор шёл очень интересный. Мой переводчик, грек из Трапезонда, сообщил мне, что горы взволнованы рассказами про Тимур-бея, который в настоящее время опустошил Грузию и намерен идти на Северный Кавказ; что торговля алан с Имеретией и Мингрелией должна пасть; что грузинские беженцы переполнили эти страны; что сбыт аланской шерсти должен понизиться и что в этом отношении у алан одна надежда на «ромеев» (византийцев) и на ференков (генуэзцев), что поэтому с ними ссориться не следует.

К сожалению, величию Генуи был нанесён тяжёлый удар, что принудило нас, как я уже говорил выше, преждевременно уехать. И кем же? Генуэзцами. Случилось следующее. Друг Чезаре кутила Бенвенуто Сфорца был приглашён одним из родственников князя Александра на охоту; там его изрядно напоили крепким пивом[59]. Изрядно пошатываясь, он возвращался домой; на своё несчастье он увидел через плетень красивую аланку. Пьяный повеса забыл, что он не в Пьяцетте[60], а в дикой Алании: перелез через плетень и бросился к аланке; та с криком убежала в саклю. Бенвенуто — за ней. Поймал. Стал обнимать. Родственники аланки с трудом вырвали её из рук буяна, а затем жестоко с ним расправились: отрезали у него правое ухо и прибили его над дверью, а самого раздели донага и плетьми выгнали на улицу.

Окровавленный и опозоренный, Сфорца прибежал к нам. Чезаре взбесился. Но не в интересах республики было раздувать эту историю, а равно не в интересах Сфорца, которому после уха могла предстоять перспектива лишиться и головы за нарушение одного из параграфов «декрета о торговле». Поэтому Чезаре просил князя Александра замять дело. Последний захотел перед генуэзскими гостями показать свою власть над подданными а приказал отнять у обидчиков по 100 баранов с каждого рода и по 50 коров. Брат Александра Михаил с дружиною силою отобрал 600 овей и 300 коров и гнал их в резиденцию князя, но на повороте реки Копы из бокового ущелья на них напал весь клан обиженных, отбил скот и убил брата, князя Михаила. Топором ему рассекли череп надвое. Дружинников было убито трое и ранено 4. Князь рассвирепел. Сам с сильным отрядом напал на дома восставших, но успел захватить только главаря восставших крестьян; остальные с семьями бежали в горные трущобы по ту сторону хребта в верховьях реки Колора.

Утром, ещё лёжа в постели, я услышал внизу шум, крики, плач женщин. Выглянув в маленькое окошко, я увидел следующую картину: на шерстяном кавказском плаще (бурка) несли труп мужчины; огромная толпа его сопровождала, среди неё я увидел и князя Александра. Процессия направилась на гору, к церкви. Несли труп Михаила.

На следующий день были торжественные похороны: труп был погребён вблизи церкви в оригинальном склепе, сложенном из каменных плит и похожем на жилище с плоской крышей. Вся гора была покрыта народом; на угощение его пошло 8 быков и 120 овец, кроме того, на могиле была убита любимая лошадь умершего, изукрашенная пёстрыми лентами от головы до хвоста. Интересен обычай у женщин: жена покойного Михаила отрезала у себя волосы и положила на труп в знак того, что не выйдет замуж. Горе вдовы было, видимо, безгранично: глаза её безумно смотрели на труп и, казалось, ничего другого не видели. Она не выдержала.

Ночью она бросилась со скалы, и её похоронили рядом с мужем.

Убийца Михаила сидел в подвале дома князя. На другой день после похорон назначен бил над убийцей народный суд. На горной площадке под столетним буком чинно сидели двенадцать стариков. Они встали при приближении князя. Привели преступника. Это был высокий стройный крестьянин, лет тридцати семи, мой ровесник. Он с ненавистью смотрел на собравшихся судить его стариков, Он знал, что ему не миновать смерти.

Суд был короток. Переводчик мне шепнул страшный приговор, который самый старший из судей должен был объявить преступнику. Я вздрогнул. Я сидел под деревом в пяти шагах от алана, пристально смотрел на него, Солнце заливало его непокрытую голову. Он стоял, понурив голову, со связанными назад руками. Я вскочил... И тотчас пошёл просить Александра смягчить приговор. Князь, скрипнув зубами, сказал: «Нет пощады собаке!» В отчаянии я вернулся на место.