К вечеру колымага уже спускалась по последним уступам Альп. По сторонам высились огромные одинокие ели. Остов колымаги во многих местах от сильной тряски разошелся, но все же крепко держался на своих грубых деревянных колесах. Горный проход заканчивался у равнин Джинсленда, и, выбравшись из него, наши путники могли считать, что они благополучно перевалили через Альпы. Решено было здесь заночевать.
12-го с рассветом маленький отряд, охваченный неослабевающим воодушевлением, снова двинулся в путь. Все стремились как можно скорее достичь цели, то есть того места на берегу Тихого океана, где произошло крушение «Британии». Конечно, только там можно было с пользой начать поиски следов потерпевших крушение, а не здесь, в этом пустынном Джинсленде. И Айртон настаивал, чтобы Гленарван поскорее отправил «Дункану» приказ идти к восточному побережью, где яхта могла быть очень полезна при поисках. По мнению боцмана, надо было воспользоваться дорогой из Люкноу в Мельбурн. Позднее послать нарочного будет трудно, ибо дальше со столицей нет прямого сообщения.
Мнение боцмана казалось обоснованным, и Паганель советовал обратить на него внимание. Географ тоже думал, что яхта могла бы быть очень полезна при подобных обстоятельствах и что позднее, миновав Люкноускую дорогу, они не смогут уже сообщаться с Мельбурном.
Гленарван был в нерешительности. Быть может, он и послал бы приказ «Дункану», чего так усиленно добивался Айртон, если бы против этого плана чрезвычайно энергично не восстал майор. Мак-Наббс доказывал, что присутствие Айртона необходимо для экспедиции: он ведь знал окрестности побережья, и если отряд случайно нападет на следы Гарри Гранта, то боцман лучше всякого другого сумеет повести отряд по этим следам; наконец, только он, Айртон, сможет указать то место, где произошло крушение «Британии». Словом, майор стоял за то, чтобы путешествие продолжалось без изменений. Он нашел единомышленника в лице Джона Манглса. Молодой капитан указал Гленарвану и на то, что его распоряжения легче будет переслать на «Дункан» из бухты Туфольд морским путем, чем теперь с гонцом, который будет принужден проехать верхом двести миль по дикому краю.
Майор и капитан одержали верх. Гленарван решил послать гонца по прибытии в бухту Туфольд. Майору, наблюдавшему за Айртоном, показалось, что у того был довольно разочарованный вид. Но Мак-Наббс ни с кем не поделился своими наблюдениями, а, по обыкновению, оставил их при себе.
Равнины, простиравшиеся у подножия Австралийских Альп, едва заметно понижались к востоку. Монотонное однообразие их ровной поверхности кое-где нарушали рощи мимоз, эвкалиптов и различных пород камедных деревьев, а также кусты растения гастролобиум грандифлорум с его ярко окрашенными цветами. Часто дорогу пересекали небольшие горные речки, вернее сказать — ручьи, берега которых густо заросли мелким тростником и орхидеями. Их переходили вброд. Вдали видно было, как убегали при приближении отряда стаи дроф и казуаров, а через кусты перепрыгивали кенгуру, подобные движимым резинкой картонным плясунам. Но всадники не очень-то помышляли об охоте, а их истомленным лошадям тоже было не до этого.
К тому же стояла удушливая жара. Воздух был насыщен электричеством. И животные и люди испытывали на себе его влияние. Все они, усталые, молча двигались вперед. Тишину нарушали лишь окрики Айртона, подгонявшего измученных быков.
От двенадцати часов до двух отряд ехал по любопытному лесу из папоротников. Конечно, будь наши путешественники менее истомлены, они пришли бы в восторг. Эти древовидные растения вышиной футов в тридцать были в полном цвету. Не только лошади, но и всадники, не нагибаясь, проезжали под склоненными ветвями гигантских папоротников, и порой колесико чьей-нибудь шпоры позвякивало, ударяясь об их стволы. Под неподвижными зонтами зеленой листвы царила прохлада, на которую никому не пришло в голову пожаловаться. Паганель, как всегда экспансивный, испустил несколько столь звучных вздохов удовольствия, что вспугнул ими стаи попугаев и какаду; те принялись оглушительно болтать.
Географ продолжал ликовать и восторженно покрикивать, как вдруг на глазах у своих спутников закачался и рухнул вместе с лошадью на землю. Что с ним приключилось: головокружение или припадок удушья от слишком высокой температуры?
Все бросились к нему.
— Паганель! Паганель! Что с вами? — крикнул Гленарван.
— Со мною то, что я остался без лошади, милый друг, — ответил географ, высвобождая ноги из стремян.
— Что, ваша лошадь…
— …пала, словно пораженная молнией, совершенно так же, как лошадь Мюльреди.
Гленарван, Джон Мангле и Вильсон осмотрели животное. Паганель не ошибся: лошадь внезапно околела.
— Странно! — проговорил Джон Мангле.
— Очень странно… — пробормотал майор.
Гленарван не мог не быть озабочен этим новым злоключением. Ведь в таком пустынном крае нельзя было пополнить убыль в лошадях. А если здесь была налицо эпидемия, то дальнейший путь экспедиции окажется весьма затруднительным.
Еще до наступления вечера слово «эпидемия» подтвердилось: издохла третья лошадь, на которой ехал Вильсон, а за ней — что было, быть может, еще более тяжелым ударом — пал также и один из быков. Теперь в распоряжении экспедиции оставалось только три быка и четыре лошади.
Положение становилось серьезным. Всадники, лишившиеся лошадей, могли, конечно, на худой конец идти пешком: ведь немало скваттеров до них пробиралось таким же образом через этот пустынный край. Но если придется из-за гибели быков бросить колымагу, как быть тогда с путешественницами? Смогут ли они пройти пешком оставшиеся до бухты Туфольд сто двадцать миль?
Встревоженные, Гленарван и Джон Мангле осмотрели уцелевших лошадей. Быть может, окажется возможным предотвратить новые жертвы? При этом осмотре не было обнаружено не только признаков какой-либо болезни, но даже и слабости. Лошади казались вполне здоровыми и бодро выносили утомительное путешествие. Гленарван начал надеяться, что эта странная эпидемия ограничится четырьмя павшими животными.
Такого же мнения держался и Айртон. Боцман признался, что он ровно ничего не понимает в этом молниеносном падеже скота.
Маленький отряд снова пустился в путь. По временам то один, то другой пешеход по очереди садился отдохнуть в колымагу. Вечером после небольшого перехода, всего в десять миль, сделали привал и расположились лагерем. Ночь прошла благополучно в рощице из древовидных папоротников, между которыми носились огромные летучие мыши, метко названные летучими лисицами.