занимает.
Молчание нарушила Наталка:
— Вы сейчас думаете об этом старике, Николай Александрович?
— Вы не ошиблись.
— Я тоже. Мне так жалко этого дедушку. Он такой несчастный... В клинике нам показывали алкоголиков, они всегда производят на меня тяжелое впечатление. И этот... Вряд ли он больше недели продержится на рыбной ловле.
— А что с ним может случиться? — Николай обернулся и посмотрел на рыбака. Взгляды их на какое-то мгновение встретились.
— То же, что и с его другом. Опять запьет, или, как он выразился, попадет в циклон...
— Не попадет! — Николай оборвал Наталку на середине фразы, потом замялся и виновато продолжал: — Да, да... Говорите. Я перебил вас. Я слушаю...
Наталка подумала, что старик Николаю уже надоел, и перевела разговор на другое.
— Мы, кажется, собирались сегодня в кино? — спросила она.
— Мы не можем сегодня пойти в кино. Извините меня. Я сейчас нахожусь на работе и к вам смог вырваться ненадолго.
Глядя себе под ноги, Наталка проговорила:
— И из этих немногих минут вы мне уделили всего лишь десятую долю...
— А девять десятых?
— Девять десятых — старику. Вы скажете, что это работа? Профессиональная тренировка, психоанализ или что-нибудь в этом роде?
Николай мягко улыбнулся:
— Вы совершенно правы. Беседа со стариком — это моя сегодняшняя работа. И не рядовая работа. Если можно так выразиться, то это венец большой оперативной разработки. Вы можете меня поздравить: встреча с этим интересным стариком, на котором замкнулась запутанная операция, есть результат двухмесячного напряженного труда. — Николай взглянул на часы: — Еще раз прошу прощения. Вам куда сейчас?
Раскрыв от удивления рот, Наталка сбивчиво ответила:
— Мне... Мне в институт...
— Это не так далеко. На ваше счастье, вот и такси... — Он поднял руку.
Шофер затормозил так, что колодки надсадно, металлически взвизгнули. Николай быстро открыл дверцу и помог Наталке сесть. Она пыталась было возражать, но он, поняв ее смущение, оборвал:
— Не волнуйтесь, счетчик набьет не больше трех рублей. — Николай протянул шоферу пятерку: — Прошу вас, довезите, пожалуйста, девушку до медицинского института.
— А как же?.. — Наталка смущенно замялась.
— Завтра в это же время жду вас в Летнем саду у скульптуры Беллоны. До свидания. — Последние слова он произнес, когда машина уже тронулась.
Трудно было Николаю сдерживать волнение и радость. Два месяца в составе оперативной группы уголовного розыска ленинградской милиции он ищет старика со вставленным металлическим горлом.
В прошлом это был крупнейший контрабандист. В 1916 году свои же «друзья» в одесских катакомбах во время карточной игры перерезали ему горло и бросили истекать кровью. Но он каким-то чудом остался жив. В двадцатые годы за ним долгое время охотилась прокуратура Владивостока, и, когда один из следователей уже решил, что Туман (это была кличка контрабандиста) у него в руках, след преступника внезапно оборвался. Через неделю на имя прокурора города пришло письмо, в котором в самых вежливых и деликатных словах Туман извинялся, что причинил «отцам города» столько беспокойства. Он успокаивал прокурора тем, что, покидая Владивостокский порт и побережье Японского моря, клятвенно обещает никогда больше по «собственному желанию» не осчастливить своим присутствием «берега Тихого океана».
А в тридцатом году, в июньский полдень, по территории Одесского порта ходил высокий, лет сорока мужчина с темным шарфом на шее. На голове у него был черный цилиндр, на ногах — черные лакированные башмаки. По манере снимать перчатку и играть тростью его можно было принять за аристократа. Но это был уже не Туман, а Виталий Александрович Сухаревский. В паспортном столе милиции при прописке он отрекомендовался научным работником, который по совету московских врачей вынужден на длительное время бросить серьезную исследовательскую работу и отправиться лечиться на юг. Он выбрал Одессу и поселился неподалеку от порта, поближе к морю.
Однако курс лечения профессора Сухаревского не затянулся. Не прошло и двух месяцев, как однажды ранним утром, когда морской берег выглядел еще пустынно-безлюдным и волны однообразно накатывались на молчаливые камни, два работника уголовного розыска постучали в дверь маленького домика, в котором жил неразговорчивый московский профессор. Через несколько минут из дома вышли трое. Щедрый жилец, оплативший комнату за полгода вперед, больше не вернулся. Хозяйка подождала несколько дней и пустила нового квартиранта.
Дальнейшие похождения Тумана занимали два объемистых тома. Когда Николай знакомился с ними, временами ему казалось, что он читает не уголовное дело, а увлекательный детективный роман, герой которого, доходя порой до безрассудной удали и смелости, за всю жизнь не выпил ни одной рюмки водки, не выкурил ни одной папиросы.
И это Николаю казалось особенно странным. Как-то не укладывались в сознании два столь полярных начала: с одной стороны, дерзкий и тонкий преступник-авантюрист, с другой — аскет в быту.
Теперь Туману перевалило уже за шестой десяток. Два года назад он вернулся из Магадана и поселился под Ленинградом у родной сестры, тоже, как и он, бездетной и доживающей свой век в полном одиночестве. Сестра работала в аптеке и на скромное жалованье содержала неработающего братца.
Может быть, и замкнулась бы на этом преступная цепь в судьбе Тумана-Сухаревского, если б не злополучная бриллиантовая брошь, которая два месяца назад была похищена двадцатилетним малограмотным Сердюковым у старой, еле передвигающей ноги вдовы бывшего придворного генерала Родыгнна, любимца Николая II. Верный воинской присяге, Родыгин в 1917 году погиб, защищая «царя и отечество», а его вдова на долгие месяцы слегла в постель и не смогла выехать из России, когда после Октябрьской революции и гражданской войны в Европу хлынул поток эмигрантов из дворян, купцов, фабрикантов. Более тридцати лет прятала вдова Родыгина драгоценности, похищенные ее мужем из царских покоев во время штурма Зимнего.
Стоимость бриллиантовой броши по реестру царского имущества, перешедшего в собственность народа, исчислялась в 300 тысяч рублей. Вместе с брошью у старухи были похищены золотые кулоны, перстни, кольца, браслет — ее фамильные ценности.
Больше всего Николая Захарова волновала бриллиантовая брошь — это была собственность государства.
И эту брошь теперь ищут... Ищут около двух месяцев. Вначале след из Ленинграда переметнулся в Сочи. Пришлось подключить к расследованию сочинскую прокуратуру.
Установили, что, похитив драгоценности, Сердюков решил покутить на Черноморском побережье. Золотой кулон он сдал в скупку в Сухуми, два перстня и браслет продал в Гагре. Все эти ценности нашли сравнительно легко. А вот бриллиантовая брошь точно канула в Черное море. На одном из допросов Сердюков показал,