— Ладно, сеньор д’Эстиньо, не будем укорять судьбу за невежливое обращение с нами, — примирительно молвил Гяур, чувствуя себя виноватым в том, что поставил в неловкое положение «старожила» этой плавучей тюрьмы. — Давайте лучше подумаем, как спастись.
— Что вы предлагаете? Перебить всю команду? Впрочем, бегать-то вы научились.
— Если станете оскорблять меня, дуэль придется вести на кулаках. И не сомневайтесь, что я окажусь сильнее. Но вернемся к побегу. Да, если понадобится, то и перебив команду. Только что двое из команды сбежало, убив при этом третьего. С оставшимися двенадцатью мы могли бы справиться.
— Это правда? — оживился д’Эстиньо. — Их стало на трое меньше? Любопытно. Хотя… четверых вооруженных вполне достаточно, чтобы спокойно подвесить нас на рее.
— Командор не предлагал вам стать членом экипажа?
— С какой стати? Он ведь знает, что я никогда не соглашусь служить под его пиратским флагом.
— А мне предлагал. Как только узнал, что потерял сразу троих, так и предложил. И я еще подумаю. Возможно, даже соглашусь.
— Когда вам, как старшему по чину, доверят набросить на меня петлю, не забудьте расщедриться на кусок мыла, — мрачно съязвил д’Эстиньо.
— Еще вчера я хотел просить вас о том же, — отомстил ему Гяур. — И не уверен, что оказали бы мне такую любезность.
— Какой прок от подобных воспоминаний? — примирительно проворчал д’Эстиньо. — Как и от мести друг другу.
В таком случае, будьте готовы в любую минуту поддержать меня. И действовать нужно решительно.
Еще около часа прошло в молчании. Гяур слышал, как, стоя у расположенного почти под потолком окна, выходившего на темный уголок нижней палубы, капитан бормотал нечто похожее на молитву. Но самому ему не хотелось ни молиться, ни вспоминать обо всем том, о чем не грех вспомнить даже перед смертью. Просто он уже прошел через все это: всепоглощающий страх, молитвы, надежды… И теперь доверялся только одному: своему яростному желанию вырваться отсюда. Он полагался только на себя и молился только самому себе. Еще прилежнее и доверительнее, чем Господу.
И его час настал. Открылась дверь, и на верхней из пяти ступенек, ведущих на палубу, появился тот самый моряк с совиными мешочками под глазами, который конвоировал его к шлюпкам. Пока тело убитого на берегу моряка вытаскивали из воды и предавали земле, Гяур успел выяснить у словоохотливого матроса, что его зовут Хансеном и что по национальности он фриз, из тех, чьи предки когда-то давно осели во Фландрии. Прежде чем оказаться в шайке Морано, он служил на галеоне «Сантандер» и сумел спастись во время его гибели.
— Ты, чужеземец, — незло обратился он к полковнику, — тебя требует к себе командор.
Когда он сказал это, Гяур, стоявший у трапа, успел подняться на первую ступеньку и столь же вежливо спросить:
— Только меня одного?
— Разве я назвал еще кого-то?
— Ты не мог бы попросить командора, чтобы он пригласил нас обоих — меня и капитана д’Эстиньо?
— Он требует тебя одного.
— Но командор предлагал нам службу в команде «Кондора». Ты ведь сам слышал это.
— И что, вы оба согласны? — удивился Хансен, не заметив, как Гяур поднялся еще на одну ступеньку.
— Ты разве против? — улыбнулся Гяур.
Хансен хотел что-то ответить, но Гяур метнулся к нему, захватил одной рукой за пояс, другой — за руку и, рванув на себя, с невероятной силой швырнул на пол. Еще мгновение и, оказавшись рядом с моряком, полковник выхватил его пистолет и палаш, передал д’Эстиньо нож, и руки его, словно огромные клещи, сомкнулись на шее Хансена.
— Пощади, — успел прохрипеть худощавый, болезненного вида моряк. — Я помогу, пощади, — взмолился он, чувствуя, что пленник слегка ослабил пальцы.
Д’Эстиньо в это время успел выглянуть на палубу, прикрыть дверь и остаться у нее на посту.
— Ты действительно решил помочь нам? — уперся коленом ему в грудь Одар-Гяур. — Если сделаешь это, капитан д’Эстиньо возьмет тебя в свою команду, и то, что ты оказался в пиратской шайке бывшего командора, простится тебе, как мелкий грешок уличной девке. Правильно говорю, господин капитан?
— Я назначу его шкипером. Слово офицера, — подтвердил д’Эстиньо, довольный тем, что князь обратился к нему, как к капитану.
— Слышал?
— Что я должен сделать?
— Командор Морано ждет нас в одиночестве?
— Похоже, что так.
— А ты поведешь нас обоих. Затем по одному вызовешь в каюту еще двоих-троих матросов. Из тех, с кем столковаться не удастся. Остальным предложим поступить на службу под командование капитана д’Эстиньо. На этом же корабле, который отныне опять становится кораблем испанского военного флота и на котором ты будешь назначен шкипером. Такой расклад карточной колоды устраивает тебя?
— Что ж, это по-божески, — согласился Хансен, чувствуя у своей глотки холод пистолетного ствола.
— Тогда не будем терять времени и раздражать командора. Вперед, капитан д’Эстиньо, теперь нас трое против одиннадцати. Не такая уж большая разница. По-моему, стоит рискнуть.
— Если только этот негодяй не предаст.
— Нож пока останется у вас. Пистолет — под полой моего камзола, если, конечно, шкипер Хансен не возражает.
— Я согласен. Можете взять и мой палаш, но только это вызовет подозрение. Не могу же я вести вас к каюте капитана обезоруженным. Сдохни я на берегу, в двадцати милях от моря, если решусь предать вас.
— А что, кажется, шкипер говорит довольно рассудительно, — неожиданно пришел ему на помощь д’Эстиньо.
— Вам виднее, капитан. Отныне это моряк из вашей команды.
49
— Так что именно судья ответил полковнику Хмельницкому?
— Рассмеялся ему в лицо.
— Но он… должен был сказать какие-то слова.
— И он говорил их. Но только те, что я уже пересказал вам. Полковника поразили не столько они, сколько смех. Судья в самом деле нагло смеялся ему в лицо. Смеялся только потому, что уже не в состоянии был сдержаться.
Тайный советник короля приближался к Маньчжуре с таким омертвевшим лицом, словно в следующее мгновение должен был выхватить кинжал и проткнуть ему горло. Осознав это, сотник пытался подхватиться со своего низенького кресла, стоявшего в углу, у двери — куда Коронный Карлик усаживал каждого своего посетителя, независимо от ранга и положения в обществе, но советник тихо и властно приказал:
— Сидеть! Мне нужны слова. Ты повторишь их… Чтобы, как на суде. На Страшном суде. Но должен понять, что смех судей меня сейчас не интересует. Как и их плач. Нужны слова.