Читать интересную книгу Астарта. Корабль чокнутых трупов - Марк Романов

Одинокая капсула, выброшенная из мертвого корабля по направлению к строю чужих осталась для всех присутствующих незамеченной.

– Это еще не все, – нахмурился Директор, вглядываясь в панораму на экране.

– Конечно, люди же идут в последний бой, – обронил Маттершанц, – а значит, они идут туда все.

Он оказался прав. Между пиратами и кораблем Кардиналов, усиленным чужими трепыхалась на последнем издыхании база Протектората. Насколько могли видеть Директор и его соратники, с третьей стороны до сих пор увлеченно происходила схватка Романова и древнего врага хозяев «Золотых Пирамид», а вот с тыла, оглушая всю электронику невнятными боевыми кличами, неслись на старом грузовозе остатки военного звена воинствующих женщин. Их корабль прямо по пути начинал преображаться. Сбрасывая маск-поле, выстреливая в космос пластинами камуфляжного покрытия, придававшего судну схожесть с древним грузовиком, произведенным до эры тайм-приводов, он словно обтесывался, перетекая из острой формы граней в плавные очертания настоящей боевой единицы.

– Внеклассовый корабль, молодцы, – с радостью заявил Директор, – изобретательные люди.

– Мои исследования доказали в свое время, – скромно вставил реплику Маттершанц, – что самые гениальные творения люди всегда притворяли в жизнь от долгосрочного воздержания.

Директор и его помощник непонимающе уставились на собеседника.

– Я вам потом объясню подробней, – быстро сказал он. – Смотрите дальше, мы рискуем пропустить самое интересное.

Брошенная, было, база Протектората ожила, засветившись изнутри. Лиловые струи энергии брызнули во все стороны через пробоины и дырки от стыковки корабля Ричарда, существенно помявшего опорные стойки, швартовочные платформы и шлюзы гнезда детей полковника.

Яркое лиловое свечение, затопившее мертвые куски железа и пластика, словно вдохнуло в них новую жизнь. Сигнальные огни покинутой базы вспыхнули ровным рядом; энергия, шифры и коды доступа потекли по сросшимся энерговодам и инфокабелям, запуская систему боевого режима и поднимая защитные силовые щиты.

– Кто теперь ею управляет? – восхищенно произнес Шиффс, позабыв о том, что стоит скорбеть и делать вид, будто ему страшно жаль.

– Ее хозяева, – пожал плечами Директор. – Дети вернулись домой, чтобы защитить отца.

– Им было некуда больше возвращаться, – деревянным голосом произнес Маттершанц, – у них больше нет ничего, кроме колыбели, из которой они уже выросли.

В этот момент лиловая масса, в которую превратился полковник Романов, внезапно сжалась, немного померкла и вспыхнула так ярко, что даже Директор, чьи глаза давно уже не были человеческими в привычном смысле этого слова, зажмурился, отводя взгляд от экрана. По пирамидальному кораблю прошла легкая дрожь, словно Романов мог их задеть даже в том текучем состоянии, в котором «Золотые Пирамиды» пребывали вне времени.

– Потрясающе… – только и выдал Шифс. И это был один из тех редких случаев, когда Маттершанц готов был с ним полностью согласиться.

Лиловое пятно, тем временем, рассыпалось на миллиарды светящихся точек, облаком окутало черную гидру Строителя, поглощая ее без остатка. Некоторые светлячки плоти и крови Романова гибли безвозвратно, навсегда похороненные в непроницаемой темноте Строителя… Но большинство все же сумело охватить гидру кольцом, потом перебросить поперечные и продольные линии света через гибкое текучее тело Строителя и замкнуться в светящуюся сеть, в которой бессильно бился самый грозный враг бездомных ныне помощников, запертых внутри своих золотистых кораблей.

– Вот это и есть начало конца, – объявил Директор. – Теперь нет силы, способной противостоять этому существу.

Он вздохнул, невесело улыбнувшись своим мыслям.

– Кхе-кхе, – откашлялся Маттершанц, – а про зернышко в ботинке вы забыли?

Директор посмотрел на Шиффса, тот только непонимающе пожал плечами.

Маттершанц медленно подошел почти вплотную к обзорному экрану, ласково и осторожно провел кончиками пальцев по поверхности, и остановил руку на едва видимой серебристой точке, устремившейся по направлению к Романову.

– Можно вытерпеть мозоли, можно смириться с давлением, малым или большим размером обуви, но никто еще не смог смириться и забыть о крошечном зернышке под пяткой, попавшем туда совершенно случайно, – перевел он на свой язык древнюю поговорку про камешек в ботинке.

Лиловая сетка, стянувшая в одну точку черную гидру Строителя, выпустила навстречу неожиданному противнику тонкий щуп энергии. Серебристая точка не обратила это никакого внимания, продолжая приближаться к самому сердцу лиловой каши перед нею.

– Что это? – спросил Директор, кивнув на нового игрока на шахматной доске сражения.

– Капитан Морган, я думаю, – скрипнул зубами Шиффс, который понял, что Маттершанц снова оказался прав в глазах Директора.

– Да, именно он, – подтвердил тот. – А вернее, то, во что он превратился.

– Разве Ричард Морган подвергся изменению Романова? – недоуменно спросил Шиффс.

– Хуже, друг мой, – без тени иронии сказал Маттершанц, – его сохраненные эмоции, память и чувства превратили его в человека, способного разрушить целый мир, все миры на своем пути.

– Но ради чего?

– Ради жизни своих друзей и любимых, – безразлично пожал плечами Директор. – И это значит…

– Это значит, что такой силе противостоять невозможно, – закончил за него Маттершанц. – Остается только надеяться, что капитан Морган не захочет заодно стереть из памяти еще и нас, вернувших его в эту жизнь когда-то. Ему, знаете ли, может и не понравиться тот факт, что мы сделали из него запасное оружие для убийства не то Строителя, не то Романова, не то самого себя.

Глава 66

Полковник Романов.

Конец Вечности

Когда земля обернется пеплом, над непрочитанными стихами

Остановись, и мой друг, подумай – ведь в прахе этом испачкан ты…

Вдыхая дым, разносимый ветром, ты попираешь его стопами,

В плену у страсти, увы, безумной… В твоих следах не растут цветы.

Когда душа осыпает листья, как будто осень уже настала,

И в дверь уже холода стучатся, ледовой коркой сковав мечты —

Продолжи бег своей тонкой кистью, чтобы нам песня в ушах звучала,

И вдосталь крыльев – к тебе домчаться! Пускай во тьму, но туда, где ты…

Во имя странной далекой цели, терзая дух разрушенья болью

И принося только ад и пламень, ты повторяешь дорогу дней…

Собою жертвуя на дуэли, засыпав зла пепелище солью

Заложишь ты основанья камень… Но станет мир на тебя бедней.

Эрик Рыжая Задница,«Погребальная песня по другу»

Сложно идти, когда песок, заполняющий весь мир до горизонта, затягивает твои стопы, замедляя и сковывая шаг. Когда дюны, шуршащие под сухим обжигающим ветром, не дают и клочка благодатной тени, а горячее фиолетовое солнце, распухшее, и нависающее над тобой в зените, выжигает даже мельчайший намек на жизнь, смерть, влагу и огонь, дерево и металлопласт… Сложно дышать воздухом, которого нет. Ветер, несущий песок и пепел – им невозможно насытиться, он бесплотен, и более всего напоминает пыль на вкус.

Впереди, мучительно далеко… и так близко, что, казалось, протяни руку – и коснешься ее, высится башня. Древняя, гордая, несломленная тысячелетиями, из насмешливого белого, струящегося молочным цветом, камня, выщербленного, но крепкого. «Она же должна быть черной!» – хочется закричать самому себе, и этому вывернутому наизнанку миру, который не существует нигде и никогда, кроме как здесь и сейчас… Но кричать не стоит. Бесполезно. Никто не ответит. Только корона молний, восстающая над разрушенными зубцами, усилит свечение и треск на мгновенье. И все.

Цепочка следов тянется назад, ровной дугой рассекая зернистое тело пустыни, покинутое, полое и выскобленное до костей, если бы они только были у песков, тем самым призрачным ветром, который дует тут всегда…

«Если бы ветер не толкал тебя в спину, дошел бы ты? – всплывают давно забытые слова незнакомого и чуждого языка. – А если бы башня уже рухнула?»

«Дошел бы. Дополз. Если выжил бы от поцелуя огня, заключенного в песочном пекле. – Стиснув осколки зубов, подтягивался бы на руках. Нужно дойти».

Дракон, обернувший стальное тело, испещренное шрамами и горящими ранами, вокруг башни, крепче сжал свои кольца, и впился когтями в камень. Скрежет огласил бы пустыню, и вопли раздавленных стен – но все происходит в кромешной тишине. Звуки умерли здесь даже раньше, чем родился мир…

Чему тут можно радоваться? К кому испытывать симпатию – к башне, которая прорастает извне, из глубин и времен, и уже готова разродиться вспышкой, испепеляющей солнца? Или к израненному умирающему зверю, который из последних сил впивается в тело врага, стремясь если не победить, то хотя бы унести его с собой за Грань?