— Ты знаешь, куда летишь, Вычислитель?
— В субпространство.
— Координаты пути?
— Я их вычислил.
— Хочу проверить тебя. Вспомни.
Я вижу образ далекой звездной системы. Видит его и Астроном, потому что образ возникает четко в белом пространстве зала.
— Найди планету.
Я вижу нечто вроде снимка Земли, сделанного из космоса советскими космонавтами. Голубые океаны. Ясные очертания материков. Знакомый контур Африки.
В ту минуту я еще не знал, что знаю теперь. — облик планеты для меня нов.
Но он манит.
Астроном улыбается.
— Зовут вселенские дали? И меня. Но я уже стар — всего три года до финиша. Таких уже не посылают в космос.
— Уже давно никого не посылают. Почему?
— Ты знаешь из кристаллических хроник, когда и как началось угасание науки. Закрылись специальные школы. Не делают кристаллов для записей. Остались считанные безумцы, вроде меня и тебя, которые копаются в научном навозе прошлого.
— И нашли жемчужину, вроде этой планеты с кислородной жизнью.
— В Совете по ликвидации научных хозяйств надо мной посмеялись. Я напомнил им о возможности встречи с иной формой разума. Мне ответили: кому нужен чужой разум, когда избыток своего тяготит. Но перед Советом мудрейших меня поддержал Навигатор.
Рядом с Астрономом в пушистом морозном облаке возникает абрис человека, геометрически скроенного из наклонных и вертикалей. Он еще выше меня. В его устремленном на меня взоре читаю: “Не задавай ненужных вопросов”.
Я мысленно отвечаю, почтительно склонив голову: “Готов слушать”.
— Мы — тридцатилетние — смертники, — говорит он. — Десять лет до срока — это недолго. Но одни предпочитают протянуть их, прозябая в равнодушии ко всему на свете, другие согласны посчитать завтрашний день последним, если он откроет новые горизонты. Ты из таких, и твоя работа меня устраивает. Я видел твои вычисления — они вселяют уверенность. Ты летишь.
Я все же отваживаюсь спросить:
— Триста лет уже никого не посылают в космос. Что же побудило Совет изменить традиции?
Встревоженный взгляд Астронома предупреждает: вопрос вне компетенции Вычислителя. Однако Навигатор не замечает или не хочет замечать нарушение регламента.
— Я говорил с Восьмым из Совета: он занимается ликвидацией остаточных последеianii пауки. Я напомнил ему об угасании нашей цивилизации, о сокращении рождаемости, близком к полному прекращению, о сорокалетнем пределе жизни, о вирусе равнодушия, убивающем все. Я спросил: что может снова разжечь угасающий костер жизни? Только молодость и силы другой планеты. Такую планету нашли астрономы, а мы, навигаторы, предлагаем проверить находку. “Разве есть еще навигаторы?” — устало спросил он. Я ответил: “Поколение за поколением передавали свои знания друг другу. Нам, последним, под тридцать- мы еще успеем вернуться”.
Я мысленно представил себе этот разговор с членом Совета и, сдерживая улыбку, спрашиваю:
— И это его убедило?
— Не это. Его равнодушные глаза спрятали мысль, но я угадал ее. Он просто обрадовался возможности убрать нескольких беспокойных с планеты. Отказ мог только умножить наше число, согласие уменьшало его. А возвращения корабля, даже если мы и вернемся, он все равно не дождется.
Восьмой из Совета был учеником моего отца. Навигатор знал об этом.
— Он хочет говорить с тобой, — добавил он. — Не пугайся: вопрос уже решен. Но о моей догадке можешь упомянуть.
3…Опять белый морозный туман — он не мешает в комнатах, как и на улице. Я вижу створки двери — высокий белый прямоугольник, перечеркнутый посредине, как рейсфедером по чертежной линейке. И слышу: чей-то бесстрастный голос предупреждает:
— Восьмой сейчас примет вас, Вычислитель.
Восьмой говорит знакомым голосом, который я уже слышал в неоднократных посылках прошлого. Он выглядит не старше меня.
— Но у меня в запаснике жизни всего один год, — говорит он, заканчивая мою мысль. — Уже появились предупреждающие сигналы.
— Какие?
— Шестое чувство. Я уже ощущаю, как истончаются кровеносные сосуды в мозгу и как нарастает давление потока крови. Это не обычное кровяное давление, а пиршество разума. Мысль словно становится быстрее и чище. Яснее ассоциации. Стройнее выводы. Потом — последняя вспышка, несколько часов наивысшего ускорения — и конец.
— Я знаю. У моего отца была такая же ночь, — просто говорю я.
Мне легко с ним, хотя ледок равнодушия холодит отношения.
— Ты знаешь, зачем я тебя вызвал? — спрашивает он.
— Нет.
— Для того чтобы сказать тебе, что ты умрешь раньше меня.
— Вы забыли добавить: “быть может”.
— Нет, я забыл добавить: “непременно”.
Я молчу, не ощущая ни почтения, ни страха. Пусть объясняет.
— У нас уже давно не знают о космической навигации, — равнодушно говорит он. — Разучились. И строить корабли, и вычислять координаты путей. Тем более в субпространстве.
— Я вычислил.
— Не уверен в их точности, хотя, как математик, ты ученик своего отца.
— Вы тоже.
— Я был им раньше тебя и давно разучился.
— И довольны?
— Равнодушен. Большинство счетно-вычислительных устройств давно демонтировано, а кто будет в уме решать дифференциальные уравнения в частных производных? И кого заинтересуют сейчас непрерывные дроби либо числа в минус двадцатой степени? Любителей цифровых игр или чудаков вроде тебя. К счастью, их становится все меньше и меньше.
— К счастью? Потому вы и разрешили полет?
— Да. Навигатор понял. Но я сделал это и ради тебя. Познаешь наивысший взлет мысли на орбитах иных галактик.
— Спасибо, Восьмой.
— Иди. Мне только хочется, чтобы я не ошибся.
4Но он ошибся. Наивысший взлет мысли я познал не на пути к Земле и не на ее орбите, а много лет спустя в сумрачный морозный вечер у открытого окна в моей квартире в новосибирском Академгородке.
Я часто размышлял о трагедии моей планеты. Почему угасла такая высокоразвитая цивилизация? Я слишком мало знаю об ее истории, да что там история — о своей жизни там я почти ничего не помню. И только здесь, на Земле, я кое в чем разобрался: мне подсказали это труды Шкловского, Брейсуэлла и фон Хорнера. Последний, например, приводит такие причины гибели возможных цивилизаций во Вселенной: полное уничтожение жизни на планете, психическое или физическое вырождение ее обитателей, потеря интереса их к науке и технике. Мне кажется, вторая и третья причины наиболее подходят к тому краху, о котором говорил мне Восьмой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});