Читать интересную книгу Дитте - дитя человеческое - Мартин Андерсен-Нексе

— Надо подумать о том, кто же останется с детьми! — сказала она озабоченно.

— Я присмотрю за ними, — ответила Эльза. — Все равно я слишком устала, чтобы ехать с вами.

— Ты, дитя? — воскликнула фру Ванг, словно с облаков упала.

— Да ведь она у нас за хозяйку была несколько лет, одна-одинешенька со всем справлялась! — с гордостью пояснил Ларc Петер.

. — Так вот вам мой план, — сказала фру Ванг, — сегодня вечером мы, взрослые, едем в Тиволи, а завтра днем Дитте поведет родителей и всех детей, включая наших, в Зоологический сад и город им заодно покажет. Потом вы вернетесь сюда, поужинаете с нами, переночуете опять и уже послезавтра уедете.

— Нет. И я хочу в Зоологический сад! Недоставало только, чтобы я дома остался! — сказал Ванг с самым обиженным видом.

— Ну, так и я не отстану! — заявила фру Ванг. — Но тогда уж не прогневайтесь, ужин будет очень поздний!

XVIII

ДИТТЕ СРЫВАЕТ РОЗЫ

Наконец наступило и настоящее лето. Жара стояла такая, что прямо видно было, как горячий воздух струится сверху волнами, стелется над землей так, что просто рябило в глазах. Только детям жара была нипочем. Они валялись на траве, уплетали зеленый крыжовник, красную смородину и болтали. Презабавно топали друг за дружкой четверо детишек в деревянных башмаках, мал мала меньше, каждый старше другого на один год. Фредерик укатил на велосипеде купаться.

Фру Ванг и Дитте сидели за шитьем на открытой веранде, под кабинетом Ванга. Слышно было, как он там расхаживает и возится со своей трубкой. Вот он выколотил ее о перила балкончика и вернулся к себе. Обе женщины молчали, прислушиваясь к его шагам. Так он мог шагать целый день, мог и повозиться с чем-нибудь, даже поболтать и все-таки думать при этом свое. Внутренняя работа шла в нем независимо от внешнего мира; это вид-по было по выражению его глаз, — Ванг напоминал лунатика. И не следовало его будить. Фру Ванг в шутку называла его «одержимым».

Они шили для Дитте платье из муслина в цветочках, случайно купленного фру Ванг очень дешево. Женщины проворно работали иглою. Из-за жары обе надели туфли на босу ногу.

— Заодно чулки побережем! — пошутила фру Ванг.

— А разносчики-то? — возразила Дитте колеблясь.

— Ишь, какая важная дама, — поддразнила ее фру Ванг. — Очень нам нужно считаться с разносчиками! Да ведь они будут думать, что на нас шелковые чулки телесного цвета. Теперь в моде такие, чтобы похоже было на голые ноги.

На балкончик опять вышел Ванг, выколотить трубку.

— Только не на обновку нашу! — окликнула его снизу жена.

— Ах, извините! — Он перегнулся через перила, чтобы взглянуть на них, потом спустился вниз. — Как мило вы сидите тут и работаете, словно две добрые сестрички! И совсем забыли про несчастного хозяина дома! Чаю сегодня так и не дадут? А ведь жарко! — сказал он, весело поглядывая на обеих.

Дитте отбросила работу и вскочила.

— Ой, что же это я, совсем память потеряла! — воскликнула она и побежала в кухню.

— Или о женихах замечталась! — шаловливо крикнула ей вслед фру Ванг.

— Настоящий ребенок! Но как к ней идет это мечтательное выражение лица! Право, можно влюбиться!

— Я бы и влюбилась, будь я мужчиной, — серьезно промолвила фру Ванг.

Дитте, стоя в дверях кухни, спрашивала:

— Дети! Дети! Чего хотите: чаю или крыжовенного киселя?

— Киселя! — отвечали они. — Только не процеженного, а с кожуркой!

— Так бегите в беседку!

Голос Дитте звучал так звонко и весело. Скоро она принесла чай.

— Как тебе нравятся наши новые чулки? — фру Ванг выставила ногу. — И сам бы мог, кажется, заметить да сказать что-нибудь!.. Шелковые!

— Красиво! — ответил Ванг. — Только ведь они чертовски дороги!

Обе женщины расхохотались.

— Ах ты, простак! А еще говорят, что поэты…

Ванг запрокинул голову жены и заглянул ей прямо в лицо:

— Что говорят о поэтах?.. И что мне за дело до этого?

— Разве ты не поэт?

— Я — живой человек! Вот и все, но этого и достаточно. Все по-настоящему живые люди вместе с тем и поэты.

— Ну, я тоже настоящий человек, хоть и не поэт!

— Ты балаболка, настоящая балаболка! — Он поцеловал жену в глаза и ушел.

— Он не любит, когда его называют поэтом, — сказала фру Ванг вполголоса. — Он терпеть не может искусства и художников, как вы, может быть, заметили. Называет их парикмахерами. Сам он выбивается из сил, чтобы писать правду, одну неприкрашенную правду. Неужели это в самом деле так трудно? Но он говорит, что все мы начинены фальшью и должны учиться у простого парода.

— У нас? — с ужасом воскликнула Дитте. — Но мы понятия не имеем о том, как надо сочинять!

— Пожалуй, именно поэтому… Не знаю хорошенько. Ванг ведь все больше молчит. И не подумаешь, что он бунтарь, правда? Но за ним следят, поверьте. И непременно забрали бы, если бы могли. Пока его книги только замалчивают, насколько можно, по… дайте срок, о нем скоро заговорят… Они отнимут его у меня, Дитте!

— За то лишь, что он стоит за бедняков?!

Дитте понять этого не могла и широко раскрыла глаза.

— Беднякам принадлежит будущее! Они хотят либо сбросить с себя лохмотья, либо нарядить в лохмотья богачей. А если что-нибудь начнется, муж вмешается… я уверена! О Дитте, ничего в мире не пожалела бы я для него!

Фру Ванг наклонилась над столом и положила голову на руки. «Какие у нее красивые руки! И вся она такая красивая, милая!» — думала Дитте, стоя над нею и осторожно гладя густые темные волосы. Она ничего не поняла, но ей так хотелось утешить фру Ванг. Прибежал кто-то из детей, чтобы показать что-то, и фру Ванг засмеялась и опять стала прежней.

Дети беспрестанно прибегали — то один, то другой. Инге ловила божьих коровок, поднимала кверху на кончике пальца и пела им песенки, пока они вдруг но оживали и не улетали, неожиданно расправив крылышки. Карапузик приплелся показать толстого розового червяка, который извивался у него в смуглом кулачке.

— Вкусно! — заявил он, хотя в рот положить червяка вовсе не собирался, а хотел только испугать мать и Дитте, чтобы они завизжали от страха.

— Ты перестанешь дразнить нас, разбойник? — грозно сказала мать.

Дитте ничего не слышала и не видела, впав в глубокую задумчивость. Она вспомнила свое детство. В какой нищете они жили! Сколько ни бились, из нищеты не вылезали. Словно злой тролль пожирал за ночь все, что они успевали наскрести за день. И вот нашелся человек, который осмеливается высказать правду… Сами бедняки ведь не умеют! А его за это в тюрьму! Дитте затрепетала от ужаса и безграничного восхищения.

— Ну, что же, пойдем примерим? — расслышала она голос фру Ванг.

Они пошли в спальню, там было зеркало. Дитте сняла с себя платье. Белые руки заблестели на солпце, щеки горели, во взгляде еще читались мысли, навеянные тем, что она сейчас слышала. Дитте стояла, подняв руку, пока фру Ванг что-то прилаживала на ней.

— Вы ни дать ни взять сказочная принцесса, которую наряжают на бал! — сказала фру Ванг, повертывая ее кругом. — Сидит отлично, да и немудрено — фигура у вас чудесная. Бегите теперь к моему мужу и покажитесь!.. Ты погляди только, какая у нас Дитте нарядная! — крикнула она.

Дверь у Ванга стояла настежь из-за жары. Дитте вошла, вся пунцовая от радости и смущения.

— Да вы прелесть какая нарядная и красивая! — сказал он, любуясь ею. — Это надо отпраздновать! — Он взял ее за талию обеими руками и высоко приподнял к потолку. — Теперь вы должны угостить нас шоколадом! — весело прибавил он.

Дитте не могла оторвать от Ванга глаз. У нее голова кружилась. Какой же он сильный, и вообще… Его очки поблескивали, а за ними, как за оконными стеклами, в глубине самых зрачков таилось одиночество тюрьмы… Теперь и Дитте разглядела это. Она соскользнула прямо в его объятия, прижалась, закрыв глаза, губами к его губам и кинулась бежать по лестнице.

Дитте потом и сама не знала, она ли поцеловала Ванга или он ее, но, во всяком случае, она ни на что на свете не согласилась бы променять этот поцелуй. Она вообще не желала никакой перемены: все вокруг казалось ей насыщенным такою теплотою и сладостью, все предметы излучали сияние любви. Каждый день и ночь были чудом, опьяняющею грезой. Она открывала глаза по утрам с радостною уверенностью, что ее ждет день, полный счастья, и закрывала их по вечерам, до краев переполненная ожиданием чего-то необычайного, чудесного. она мысленно обнимала все бытие, и оно, в свою очередь, заключало ее в свои объятия.

Дитте родила ребенка, по никогда еще но отдавалась мужчине по любви. Ею двигали чувства материнской нежности и самопожертвования, но только не любовные. Это чувство еще не просыпалось в ней до сих пор. Но какая-то неведомая сила разбудила его; сила эта постучалась в сердце Дитте не за тем, чтобы взвалить на нее новое бремя, но чтобы увлечь ее легкой, чудесной игрой. В ее душе давно смутно звучали нежные мелодии, теперь громко запела вся ее кровь. Казалось, что поет целый хор, бесконечное праздничное свадебное шествие, и сердце ее резво прыгало и порхало, словно пташка. Дитте приходилось крепко прижимать его рукою, чтобы заснуть.