Читать интересную книгу История России с древнейших времен. Книга VIII. 1703 — начало 20-х годов XVIII века - Сергей Соловьев

Шафиров был немедленно же отправлен назад в турецкий обоз, чтоб поскорее заключить мир на этих условиях. Договор был написан и скреплен 12 июля. Шафиров дал знать Петру, что русское войско может беспрепятственно выступить из лагеря.

Легко представить себе радость русских, когда они узнали о заключении мира; радость была тем сильнее, чем меньше было надежды на такой исход. «Если бы, — говорит один из служивших в русском войске иностранцев, — если бы поутру 12 числа кто-нибудь сказал, что мир будет заключен на таких условиях, то все сочли бы его сумасшедшим. Когда отправился трубач к визирю с первым предложением, то фельдмаршал Шереметев сказал нам, что тот, кто присоветовал царскому величеству сделать этот шаг, должен считаться самым бессмысленным человеком в целом свете, но если великий визирь примет предложение, то он, фельдмаршал, отдаст ему преимущество в бессмыслии».

У войска, у офицеров и генералов радостное чувство не могло очень уменьшиться и после, когда прошло первое впечатление. Но другое было с царем. Прийти с тем, чтоб своим появлением поднять все христианское народонаселение, прогнать турок из Европы или по крайней мере предписать им мир; вместо того заключить позорный мир, отказаться от Азовского моря, от южного флота, который стоил таких трудов и издержек. Как освободиться от упреков, зачем небольшое войско заведено так далеко в чужую сторону, без обеспечения насчет продовольствия, по слухам, что народонаселение примет русских как освободителей? Зачем повторена была ошибка Карла XII, который с такими же надеждами на козаков вошел в Малороссию? И все это бесславие после «преславной виктории»! Петр привык уже писать к своим письма с известиями о победах; а теперь о чем он должен известить их?

Говорят, что 10 июля, когда не было надежды, что визирь согласится на мир, когда предстояли или смерть, или плен, Петр отправил следующее письма Сенату: «Господа Сенат! Извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены и что я без особливые божии помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы по собственноручному повелению от нас, было требуемо, покаместь я сам не явлюся между вами в лице моем; но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшего мне в наследники».

Это письмо заподозревается. Оно не сохранилось в подлиннике; оно заключает в себе странность: Петр велит Сенату выбрать достойнейшего ему наследника, тогда как был законный наследник, царевич Алексей Петрович, у которого с отцом не было еще, по-видимому, никаких неприятностей. Но, несмотря на сильные, по-видимому, возражения против достоверности письма, мы не считаем себя вправе решительно отвергать эту достоверность. Здесь главные вопросы: могло ли письмо по своему языку и слогу принадлежать Петру? Могло ли оно принадлежать ему по его взгляду на свои отношения к государству и собственному семейству? Могли ли быть побуждения сочинить подобный акт? Могли ли быть побуждения уничтожить его в подлиннике? На первые два вопроса всякий, знакомый с языком и слогом писем Петра и с его взглядами, может ответить утвердительно: для Петра на первом плане было его дело, дело преобразования, все другое на втором плане. Для сочинения подобного акта мы не найдем побуждений; сочинена была духовная Екатерины I Бассевичем, духовная Петра II Долгорукими: везде побуждения открыты и ясны; но кто и для чего сочинил бы приведенное письмо от Прута? При последующей смене линий царствующего дома, при свержении правителей никогда не раздавался голос о возможности выбрать кого-нибудь на престол не из особ царствующего дома и не по отношению к этим особам; но при отсутствии закона о порядке престолонаследия, т.е. до самого конца XVIII века, были побуждения скрыть, уничтожить подлинный акт, уполномочивавший Сенат выбрать царя мимо царевича, выбрать достойнейшего, особенно когда этот акт исходил от Петра Великого, к памяти которого питали такое благоговение. Ничье право не утверждалось на этом акте, следовательно, некому было его выдумывать; но могли опасаться, чтоб акт не послужил опорою для какого-нибудь притязания, следовательно, имели побуждение уничтожить его. Не нужно, впрочем, и настаивать много на побуждения, могшие заставить уничтожить подлинное письмо: при тогдашней невнимательности к сохранению актов письмо от Прута могло легче других затеряться, ибо, как чрезвычайно любопытное, возбуждало внимание, переходило из рук в руки, тогда как бумаги, не возбуждавшие любопытства, не трогались и сохранились. Разве все письма Петра дошли до нас в подлинниках? Что же касается до отношений Петра к сыну, то в 1710 году уже было известно даже в Германии, что царевич окружен людьми, возбуждающими в нем ненависть ко всем новизнам. Неужели не знал этого отец? Петр мог думать, что с течением времени, особенно вследствие брака на иностранной принцессе, молодой человек изменит свои взгляды; но 10 июля 1711 г., когда дело шло о восшествии на престол Алексея таким, каким он был тогда, мог ли Петр считать его достойнейшим, способнейшим поддержать величие России и дело преобразования в таких ужасных обстоятельствах? Нет сомнения, что если бы несчастие случилось, то царевич Алексей был бы провозглашен царем. Петр не мог в этом сомневаться; но в такую страшную минуту по своему взгляду на отношения свои к родной стране он мог желать очистить свою совесть, уполномочивая Сенат выбрать достойнейшего.

Адмирала Апраксина Петр должен был уведомить первого о заключении мира, потому что Апраксин должен был исполнять тяжелые его условия — разорить и сдавать туркам Азов и Таганрог. «Хотя я николи б хотел, — писал Петр, — к вам писать о такой материи, о которой ныне принужден есмь, однако ж понеже так воля божия благоволила и грехи христианские не допустили. Ибо мы в 8 день сего месяцу с турками сошлись и с самого того дни даже до 10 числа полуден в превеликом огне не точию дни, но и ночи были, и правда, никогда, как и начал служить, в такой дисперации не были (понеже не имели конницы и провианту), однако ж господь бог так наших людей ободрил, что, хотя неприятели вяще 100000 числом нас превосходили, но однако ж всегда отбиты были, так что принуждены сами закопаться и апрошами яко фортецию наши единые только рогатки добывать, и потом, когда оным зело надокучил наш трактамент, а нам вышереченной, то в вышереченной день учинено штильштанд, и потом сгодились и на совершенный мир, на котором положено все города, у турков взятые, им отдать, а новопостроенные разорить: и тако тот смертный пир сим кончился. Сие дело есть хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однако ж, чаю, сим лишением другой стороне великое укрепление, которая несравнительною прибылью нам есть».

Через несколько времени в тех же самых выражениях Петр известил Сенат и приближенных к себе людей о прутских событиях. Сохранился ответ Меншикова из Петербурга: «С радостными слезами всевышнему богу благодарение воздали за такое его божеское милосердие, еже вашу милость в том бывшем случае сохранить и сию войну (которая ко утверждению места сего не без повреждения б была, ежели б продолжилась) в такой скорости окончить изволил; что же о лишении мест, к которым многой труд и убытки положены, и в том да будет воля оные места нам давшего и паки тех мест нас лишившего спасителя нашего, который, надеюсь, что по своей к нам милости либо паки оные по времени вам возвратить, а особливо оный убыток сугубо наградить изволит укреплением сего места, которое правда воистинно несравнительною прибылью нам есть. Ныне же молим того же всемогущего бога, дабы сподобил нас вашу милость здесь вскоре видеть, чтоб мимошедшие столь прежестокие горести видением сего парадиза вскоре в сладость претворитись могли».

14 июля русское войско выступило из несчастного прутского лагеря и поспешно направило путь к Днестру. Для Петра продолжались бессонные ночи. Главная забота его теперь состояла в том, чтобы «сим лишением другой стороне было великое укрепление», чтоб обратить все свои силы и силы союзников против Швеции и принудить ее поскорее к заключению выгодного для России мира. Но для этой цели ему необходимо было действовать заодно с королем Августом и проводить свои войска чрез польские владения; а во второй статье Прутского договора говорилось, чтоб царю к польские дела не вмешиваться; Петр боялся интриг Карла XII, который опять мог поднять Порту на Россию, боялся, что турки возьмут уступленные им места, а шведского короля не вышлют и по его наущению опять начнут войну. Чтоб не быть обманутым, царь писал Апраксину не отдавать Азова туркам, прежде чем получит от Шафирова известие, что султан подтвердил Прутский договор и Карл XII выслан из турецких владений. В том же смысле Головкин писал к Шафирову. Положение подканцлера было очень затруднительно. Визирь говорил ему, чтоб царь помирился с шведским королем. «Жаль мне его, — говорил визирь, — что лет с десять уже своим безумием от своего государства отлучен». «Сам виноват», — отвечал Шафиров. Визирь не переставал просить его, чтоб начал переговоры с шведским королем; Шафиров отвечал, что не имеет указа и полномочия; визирь настаивал, чтоб послать за указом к царю; Шафиров обещал писать, но заметил, что с царем в союзе против шведов король датский, без согласия которого мириться нельзя. На письмо свое к царю об этих переговорах с визирем Шафиров получил ответ от Головкина: «Царское величество повелел мне к вам ответствовать: во-первых, о вольном проезде короля шведского чрез его цар. в-ства земли его величество соизволяет против того, как вы о том визирю объявили, и, сверх того, изволяет для проезду его королевской персоны и сущих при нем шведов дать по 500 подвод. Писали вы о предложении визирском, дабы между его цар. в-ствоми королем шведским учинить мир, и для того б прислать к вам полную мочь: и ваша милость можете о том визирю объявить (ежели паки упоминаться о сем будет), что его цар. в-ство как прежде, так и ныне от благополучного мира не отрицается и всегда оный учинить готов, токмо того его в-ству учинить невозможно, не сообща о том союзникам своим; а ежели он, король шведский, совершенно с их царским и королевским величествы миру желает, то б назначил место и выслал своего полномочного министра для трактования того миру, куды его цар. в-ство и его союзники своих вышлют, в чем его цар. в-ство всякое удовольствование показать обещает. Что же принадлежит о походе его цар. в-ства с войски, и ваша милость изволите объявить, что его в-ство, высокою своею особою, токмо с полками гвардии своей изволит итти прямо в Ригу, не мешкав нигде, кроме обыкновенных наслегов; а господин генерал-фельдмаршал, со всем главным войском переправившись Прут, где удобнее, пойдет прямым путем к Киеву; а чтоб Польши не занимать, и того учинить весьма невозможно, понеже оная лежит, почитай до Очакова, и обойтись никуды ся не мочно, только захватится самый малый Польши край, яко Немиров, Браславль и прочие; а идучи Польшею, нигде мешкать не будут, в чем извольте визиря обнадежить».