В дверях, ведущих на смотровую площадку, стояла Иммаколата. Яркий свет не щадил ее. Он показывал раны инкантатрикс во всей их чудовищной красе, высвечивал и ее слабость, и ее ненависть. Шедуэллу было противно смотреть на нее.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Пришла побыть с тобой, — ответила она. — Мне не нравится это место. Здесь разит древней наукой.
Он пожал плечами и повернулся к ней спиной.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Шедуэлл, — сказала она. — Поверь мне, это неразумно.
Коммивояжер давно не слышал собственного имени, и ему не понравилось даже само его звучание. Имя возвращало его назад, к той жизни, которую он перестал воспринимать как свою.
— Что именно неразумно? — спросил он.
— Попытка прорваться в Вихрь.
Он ничего не ответил.
— Ведь именно это ты замышляешь?
Иммаколата по-прежнему легко читала его мысли, слишком легко.
— Возможно, — отозвался он.
— Это будет чудовищной ошибкой.
— Да неужели? — спросил Шедуэлл, не сводя глаз с Ореола. — И почему же?
— Даже семейства не понимали, что создают, когда запускали Станок, — ответила она. — Он непознаваем.
— Не существует ничего непознаваемого, — проворчал он. — Только не для меня. Больше не существует.
— Ты по-прежнему человек, Шедуэлл, — напомнила Иммаколата. — Ты уязвим.
— Заткнись! — бросил он.
— Шедуэлл…
— Заткнись! — повторил он, оборачиваясь к ней. — Я не желаю больше слушать твои пораженческие мысли. Я уже здесь. И я завоевал Фугу.
— Мы завоевали ее.
— Ладно, пусть мы. Что ты хочешь в благодарность за услугу?
— Ты знаешь, чего я хочу, — сказала она. — Чего я всегда хотела. Медленного уничтожения.
Он улыбнулся. Он давно подготовил этот ответ и, когда настало время произнести его, не стал торопиться.
— Нет, — сказал он. — Нет, ничего не получится.
— Ради чего мы преследовали их все эти годы? — спросила она. — Ради того, чтобы ты смог получить прибыль, а я — отомстить.
— Обстоятельства переменились, — заявил он. — Ты должна это понимать.
— Ты хочешь править Фугой. Я права?
— Я хочу не только этого, — уточнил он. — Я желаю познать творение. Я хочу того, что заключено в Вихре.
— Он разорвет тебя на куски.
— Сомневаюсь, — сказал он. — Я никогда еще не был сильнее.
— В склепе, — произнесла Иммаколата, — ты сказал, что мы вместе уничтожим их.
— Я солгал, — небрежно ответил Шедуэлл. — Я сказал тебе то, что ты хотела услышать, потому что нуждался в тебе. Теперь ты вызываешь во мне отвращение. Когда я стану богом, у меня будут другие женщины.
— Так ты собрался стать богом? — Кажется, она искренне изумилась. — Да ты же торгаш, Шедуэлл. Ты жалкий коммивояжер. Это мне поклоняются!
— Ах да, — усмехнулся Шедуэлл. — Я видел твоих приверженцев. Кучи костей и горстка скопцов.
— Я не позволю себя дурачить, — сказала она, наступая на него. — И особенно тебе.
Шедуэлл давно знал, что этот момент когда-нибудь настанет и Иммаколата поймет, как ее использовали. Он готовился к возможным последствиям, спокойно и методично переманивал на свою сторону союзников инкантатрикс, увеличивая ряды собственных защитников. Однако у нее по-прежнему оставался менструум. Отнять его было невозможно, а сила его была чудовищна. Шедуэлл увидел сейчас свечение менструума в ее глазах и невольно содрогнулся.
Но он овладел собой и шагнул к Иммаколате, провел рукой по ее лицу, касаясь коросты и шрамов.
— Надеюсь, — пробормотал он, — ты не собираешься меня убивать?
— Я не позволю себя дурачить, — повторила она.
— Но смерть есть смерть, — сказал он успокаивающим тоном. — Я всего лишь чокнутый. Ты знаешь, как мы слабы. Мы не можем воскреснуть.
Его прикосновения стали более настойчивыми. Она такое ненавидит, он знал. Иммаколата — вечная девственница, она вся состоит изо льда и сожалений. Еще недавно она запросто сожгла бы ему кожу на пальцах за подобную вольность. Но Гнойная Мамаша была мертва, Карга бесполезна по причине собственного безумия, а некогда могущественная инкантатрикс ослабела и устала. Они оба это знали.
— Все эти годы, дорогая, — проговорил Шедуэлл, — все эти годы ты держала меня в ежовых рукавицах и постоянно искушала.
— Мы договорились, — сказала она. — Мы вместе…
— Нет, — произнес он таким тоном, словно объяснял ребенку его ошибки. — Ты использовала меня, чтобы жить среди чокнутых, потому что на самом деле ты их боялась.
Иммаколата хотела возразить ему, но он схватил ее за горло.
— Не перебивай, — велел он.
Она повиновалась.
— Ты всегда презирала меня, — продолжал Шедуэлл. — Это я знаю. Но я был тебе полезен, я исполнял все твои приказы. До тех пор, пока чувствовал желание коснуться тебя.
— Так ты этого хочешь сейчас? — спросила она.
— Когда-то, — продолжал он почти скорбно, словно оплакивал потерю, — когда-то я бы убил за одно то, чтобы ощутить биение жилки у тебя на шее. Вот так. — Он немного усилил хватку. — Или за то, чтобы погладить тебя вот так…
Шедуэлл провел второй рукой по ее груди.
— Не делай этого, — сказала Иммаколата.
— Магдалена мертва, — напомнил он. — Кто же теперь будет рожать детей? Старая Карга не может, она бесплодна. Нет, любимая. Нет. Думаю, это придется делать тебе. Придется тебе наконец расстаться со своей непорочностью.
Иммаколата отшвырнула его от себя и, возможно, убила бы на месте, но отвращение, звучавшее в его голосе, насторожило ее. Она быстро взяла себя в руки. Убийственная сила сосредоточилась во взгляде инкантатрикс. Откладывать месть на потом опасно. Она держала его за дурачка, однако он заставил ее пожалеть о собственном высокомерии. Когда Иммаколата подняла голову, чтобы выплюнуть менструум ему в лицо, он произнес имена, которые несколько часов назад записал на сигаретной пачке.
— Затрещина! Бутыль! Красотка! Богиня! Потеря! Хана!
Ублюдки явились на его зов, вскарабкавшись по лестнице. Они больше не были убогими, обделенными любовью созданиями, выкормленными грудью Магдалены. Новый хозяин холил и лелеял их, откормил и сделал могучими.
Свет потух на лице Иммаколаты, едва она услышала их у себя за спиной. Она обернулась, когда они просачивались в двери.
— Ты сама отдала их мне, — напомнил Шедуэлл.
Она закричала при виде ублюдков, ставших огромными и мощными. От них несло убоиной.
— Я кормил их кровью вместо молока, — пояснил Шедуэлл. — И они полюбили меня.
Он прищелкнул языком, и твари сгрудились вокруг него. Теперь они нашли применение своим отросткам и щупальцам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});