окошки отзывчиво принимали подарок неба, отражали ещё розоватый оттенок робких линий. Не знаю, кто пробуждал этот маленький посёлок, а вместе с ним и мой родной город, и кто служил вокруг него круглыми часами на прикроватной стойке, но время давало о себе знать.
Жизнь пока не била ключом, как это бывало в полдень, но первые мгновения дня застали каждого в мягких объятиях уютной постели. Плавные движения рук, локоны кудрявых волос, раскиданные на белоснежной ткани, сомкнутые темные ресницы и белые пятна по телу.
И я вдруг поняла, что в этот короткий миг оказалась совершенно счастлива, ведь новый день – это новый шанс.
Шанс начать всё сначала.
– Уже проснулась, солнышко?
Джозеф неспешно поднялся на локоть и поцеловал в самый кончик моего носа. Его глаза стали неожиданно светлыми: голубые-голубые, как вода в чистом озере при ярком свете солнца. И сам парень весь казался светлым – из него впервые лился такой сильный свет, что мне хотелось лишь широко улыбаться и безостановочно целовать любимого человека. А тот выглядел наконец-то в хорошем состоянии, немного порозовевшим и явно пришедшим в себя после вчерашнего, как бы об этом ни напоминали красные линии на руках, точно маленькие реки крови.
– Я хочу быть счастлива с тобой, пока мы ещё с тобой живы.
Мне не хотелось портить это прекрасное утро и яркий рассвет, который я видела впервые за несколько лет, но душевные проблемы желали, наконец, освободить мою шею от удушающей петли.
– Прости, что я… вчера хотел лишить тебя этой возможности, – решил всё же попросить прощения Джозеф вопреки своим старым словам. – Я… одно время очень часто хотел с собой покончить. Но каждый раз меня останавливала Филис, а в последний раз неудачная попытка спасти девочку из пожара…
Сердце невольно ёкнуло в груди от воспоминания того страшного момента, когда я думала, что навсегда лишилась Джозефа…
– Я понимаю, тебе тогда было очень больно, но сейчас… это было глупо, – нежно лаская его руку, я заглянула в его красивое лицо. – Жестоко так говорить, но… мы ведь с тобой и так скоро умрём. Так почему бы не прожить последние дни в счастье и совершенно забыть обо всём? Ведь знаешь, иногда мне кажется, что если бы люди порой что-то прощали любимому человеку, они были бы куда счастливее. И если бы каждый помнил о том, что он может умереть в любой день, то, возможно, делал бы всё возможное для своего счастья.
– Как жаль, что это осознание приходило только тогда, когда ты уже близок к смерти, – тяжело вздохнул собеседник и сжал мою руку в ответ. – Я-я больше не буду пытаться снова…
– Я тебя за всё прощаю.
Его пышные брови в удивлении поднялись, а пальцы разжали мою ладонь. Джозеф вдруг стал выглядеть как человек, который неожиданно что-то для себя осознал – и это произошло так быстро и чётко, что он на несколько секунд выпал из реальности, полностью отдавшись мыслям и чувствам.
– Я понимаю, что я ужасный человек, но с другой стороны… – он водил пальцем по линиям на моей ладони. – Я понимаю, что у нас самая настоящая любовь. Да, возможно, это звучит глупо, но ты сама подумай: мы любим друг друга так сильно, что не можем жить раздельно. Знаешь, это напоминает мне любовь в книгах. Неужели такое может быть и в реальности? Неужели мы с тобой – это просто пример этого? Даже как-то не верится. Но знаешь… если ты меня простила за всё, это очень серьёзный для тебя шаг, потому что я знаю тебя. А если я не смог быть ни с кем, кроме тебя, значит, мне и вправду нужна только ты…
– Ты пытался быть с кем-то другим? – вновь перебила его я.
Джозеф смутился под моим изумлённым взглядом, хотя даже не посмотрел на меня, а всё так же продолжал касаться пальцев.
– Да, одно время я хотел найти другую, когда ты была с Элроем, но… знаешь, во всех своих девушках я искал тебя. Не поверишь, но так оно и есть. Мне должно быть стыдно за это, я и сам знаю, но не осуждай меня. Я не думаю, что когда-нибудь перестану это делать или напрочь тебя забуду, хотя в этом уже нет смысла, потому что мы с тобой будем вместе до конца своих жизней. Нет. У меня было не столь много отношений, сколько бессмысленных связей, но факт остаётся фактом: каждая напоминала мне тебя. У одной были глаза, схожие с твоими, которыми я любовался, пока ты рассматривала леса Колдстрейна, попивая при этом как всегда глинтвейн. Другая умела отлично готовить. Конечно, ты не так хорошо умеешь готовить, как я, но никто не делал такие вкусные оладушки, какими ты баловала меня каждое утро летом, но блинчики получилась у неё весьма неплохие. Наверное, главный ингредиент в рецепте твоих оладьей – твоя чистая и искренняя любовь, потому что вкуснее их я в жизни ничего не пробовал. Я ведь прекрасно знаю, как ты любишь, когда я восхищаюсь твоими маленькими навыками готовки. Моя третья девушка так же неумело шутила, как и ты, а четвёртая имела длинные рыжие волосы, которые она завязывала в пучок, схожий на тот, что ты делала, когда умывалась, а ещё одна вечно злилась, когда я не называл её «солнышко», как ей нравилось. Да я и не мог, в принципе, потому что солнце в моей жизни восходило лишь единожды – ты настолько сильно въелась мне в сердце, что я хочу искренне тебе сказать, что ты – лучшее, что случилось со мной. Я хочу, чтобы ты знала о том, что для меня ни одна женщина на этой земле не сравнится с той, которую я по-настоящему любил. Я невероятно рад, что ты показала мне, какой бывает любовь, и очень благодарен тебе за это. Всегда помни, что ты достойна самого лучшего, и я всегда буду тебя любить, что бы ни случилось.
– И я тебя тоже.
Мы медленно наклонились друг к другу и поцеловались – долго, тепло, нежно, вмещая всю любовь, что билась в наших сердцах, лечила души и текла в жилах. А я и представить себе не могла, что этими губами Джозеф когда-то целовал других девушек, но когда он рассказывал свою историю, я заметила, что говорил он всё это несерьёзно – так, будто все его бывшие были лишь временной промокашкой, чтобы избавиться от лишних чёрных красок эмоций. Хотя бы на время. Я поняла,