со словами из своего семинарского прошлого: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры: к вам обращаюсь я, друзья мои...». Однако из состояния паники Сталин и его сподвижники вышли нескоро. Согласно недавно скончавшемуся советскому историку Волкогонову где-то в начале июля Сталин решил обратиться к болгарскому послу с просьбой снестись с Берлином и сообщить, что Сталин готов
414
капитулировать Германии, сдав ей Молдавию, Прибалтику и часть Украины и Белоруссии (очевидно до границ 1939 года. -Д. П.). Но болгарский посол — к позору Сталина и Кo — отказался, заявив, что «никогда Гитлер не победит русских ... если вы отступите хоть до Урала, то все равно победите». Как правильно указывает Волкогонов, ни один русский царь не дошел до такого позора, как Сталин и его сподвижники в вышеупомянутом ходатайстве. Правда, сам Волкогонов допускает, что, поскольку архивный материал, на который он ссылается, основан на устных свидетельствах, в нем могут быть и некоторые домыслы[8].
Нормального человека поражает наглость Сталина. Черчиллю — в ответ на его предложение союза и любой помощи, которую Англия сможет оказать Советскому Союзу, — Сталин ставит условия. Так, в ответ на предложение Черчилля от 7 ноября 1941 года отправить в Москву британскую военную миссию Сталин отвечает, что он согласится встретиться с британцами, только если они готовы приступить к обсуждению целей войны и планов, касающихся устройства послевоенного мира. В противном случае «мне очень трудно будет найти время для встречи». Сам будучи готовым к сепаратному миру с Германией, Сталин чуть ли не до конца
415
1944 года не доверял союзникам, подозревал их в желании заключить сепаратный мир с Германией. Даже поднимал об этом вопрос на Тегеранской конференции, узнав, что представители немецкой армии входили в контакт с западными союзниками в нейтральных Швейцарии и Швеции[9]. Условием союза Сталин ставит признание западной границы СССР 1941 года, которую он называет «Линией Керзона», что не совсем верно. Британский министр иностранных дел лорд Керзон предлагал границу по Западному Бугу лишь примерно до Бреста, дальше предполагалось автономное государство Восточная Галиция, но такие детали Сталина не интересовали. К 1943 году Черчилль фактически согласился на границу по линии Керзона с продлением ее по советскому проекту. Сначала Черчилль настаивал на том, чтобы Львов оставался в Польше. Но на Тегеранской конференции в ноябре 1943 года и Рузвельт, и Черчилль фактически приняли советскую версию будущей границы, хотя формального договора по этому вопросу еще не было. Рузвельт тянул с официальным решением до президентских выборов 1944 года, поскольку не хотел терять голоса американских избирателей польского происхождения. Черчилль считал, что полная независимость Полыни важнее, чем вопрос о границах, и что у Сталина можно будет выторговать эту независимость за соглашение о линии Керзона. Как мы знаем, Польша не получила ни тех границ, на которых первоначально настаивали западные союзники, ни независимости. Последний «бой», проигранный Западом, имел место на Крымской конференции в феврале 1945 года. Как известно, к тому времени большая часть Полыни была уже занята советскими войсками, и в Люблине был сформирован временный комитет из коммунистов и их попутчиков, который выполнял функцию временного правительства. И вот на Крымской конференции Сталин настаивал, чтобы западные союзники
416
признали Люблинский комитет законным временным правительством вплоть до выборов, которые состоятся вскоре после окончания войны. Черчилль же и в меньшей степени Рузвельт настаивали сначала на том, чтобы польское правительство состояло из членов довоенного правительства, бежавшего в Англию, — имеется ввиду польское эмигрантское правительство в Лондоне. Западные союзники выражали готовность включить в это правительство и нескольких представителей Люблинского комитета. Но Сталин стоял на своем, играя на том, что лондонские поляки бежали из Польши и оставили свой народ на произвол судьбы, а люблинцы — представители воевавшей Польши, бывшие всю войну с народом. Это не совсем верно, ибо часть люблинцев, включая будущего президента Берута, находились во время войны в Москве. Однако, играя на этом и на роли советской армии в освобождении Польши, Сталину наконец удалось перевернуть карты: теперь речь уже шла о признании Англией и Соединенными Штатами Америки Люблинского «правительства», пополненного несколькими представителями лондонского польского эмигрантского правительства. Черчилль этому сначала сопротивлялся, соглашаясь лишь на то, чтобы правительство Польши создавалось как бы с нуля из представителей всех политических партий Польши, основой которого должны стать лондонские поляки. Но глава американского Госдепартамента Стеттиниус подготовил для Рузвельта проект, по которому люблинский комитет преобразовывался в правительство. Британский министр иностранных дел Идеи отреагировал на американскую инициативу замечанием, которое было обращено скорее к Стеттиниусу, чем к Молотову: «Вряд ли кто-либо в Великобритании поверит, что Люблинское правительство является представителем польского народа ... такая точка зрения разделяется большинством населения и США и Европы. Именно поэтому британская делегация не хотела простого добавления [лондонских поляков] к Люблинскому правительству и подчеркивала необходимость начать [составление польского правительства] с нулевой точки»[10]. Но делать было уже нечего:
417
Рузвельт со Стеттиниусом были очарованы Сталиным до такой степени, что Рузвельт сказал Миколайчику, польскому премьер-министру в изгнании, что Сталин, во всяком случае, не империалист (!), в то время как британского премьера Рузвельт, по-видимому, считал империалистом. Во всяком случае, так он реагировал на предложение Черчилля разделить Восточную Европу после войны на сферы влияния между западными союзниками и СССР, на что Сталин согласился на переговорах с Черчиллем в Москве в 1942 году. Когда Рузвельт услышал от Черчилля об этом соглашении, он выступил категорически против, считая это актом империализма со стороны Черчилля. Беда в том, что у Рузвельта не было альтернативной программы, из-за чего западными союзниками не была выработана конкретная программа устройства послевоенной Европы до самой Крымской конференции, на которой советская сторона фактически диктовала свои условия и получила то, что требовала, согласно словам Сталина, сказанным им второму лицу югославских коммунистов Миловану Джиласу:
«Каждый [правитель] распространяет свою политическую систему на то расстояние, на которое простирается власть его армии»[11].
Сталин согласился с тем, что постоянное правительство будет установлено в Польше только после «свободных демократических выборов», но добавил, что только демократические партии смогут участвовать в выборах. Тут Запад подвела семантика. Западные союзники понимали под фашистскими такие тоталитаристские партии, как нацисты и итальянские фашисты. Сталин же, заявив, что фашистские партии не будут допущены до участия в выборах, имел ввиду все правые партии.
Польские выборы состоялись в январе 1947 года. Известно, что подавляющее большинство голосов было подано за Крестьянскую партию, возглавляемую Миколайчиком, поскольку