Все пятеро пожирали мои запасы с жадностью давно не евших людей. Та, которая с цветочками, случайно подняла глаза, заметила меня и испуганно вскрикнула. Двое мужчин — один из них полицейский, без шлема, с обвисшими от истощения и давно не бритыми щеками, другой — типичный пожилой клерк, без пиджака, в жилете и грязном стоячем воротничке — вздрогнули и бросили на меня быстрый взгляд затравленных животных. Простоволосая женщина и третий мужчина (у него большая розовая лысина и желтые усы на нездоровом костистом лице) продолжали жрать, не обратив на меня никакого внимания.
Я отодвинулся от иллюминатора, но потом заставил себя снова приблизиться к нему. Эти опустившиеся существа возбуждали во мне какое-то болезненное любопытство. Неужели все лондонцы так быстро опустились?
Но только я успел прильнуть к прозрачной толще иллюминатора, как клерк вдруг сжал грязные кулаки и, рванулся к иллюминатору с такой стремительностью, что я на какой-то миг забыл о том, что нахожусь за надежным прикрытием, и отпрянул в глубь цилиндра.
Мне стало стыдно своего малодушия, и я вернулся на свой наблюдательный пункт. Рядом со мной пристроился один из марсиан. Доверчиво полижи в мне на плечо одно из щупалец, он уставился на пленных.
Сейчас уже все пятеро лондонцев размахивали кулаками перед самым иллюминатором. Судя по их широко раскрытым ртам и ненавидящим лицам, они выкрикивали какие-то проклятия и угрозы. Несчастные пигмеи! Против кого они выступают! Если бы они могли понять, кого они удостоились лицезреть, перед тем как превратиться в продукт питания!
Мне было стыдно перед марсианином за их вульгарное поведение и совершенно непристойный вид.
Впрочем, не прошло и минуты, как они снова принялись уничтожать мои запасы.
На Темзе ни суденышка. На берегу ни души. У наших ног мертвый Лондон.
Очень хочется пить. Я чихаю почти беспрерывно.
Вдруг в моей голове возникает глупейшая мысль; интересно, подвержены ли марсиане насморку?…
Я с досадой щупаю свои обросшие щеки. Завтра утром — неделя как меня в последний раз брил Моррисон. Интересно, жив ли он? Куда он делся? Не удивлюсь, если он, пользуясь суматохой, скрылся, захватив все более или менее ценное, что есть в моей квартире.
Воскресенье, 28 июня. Вечер
Они пришли в форменное остервенение — эти люди в корзине. Насытившись и утолив свою жажду, они схватили бутылки и пытались разбить стекло иллюминатора. Оно, конечно, выдержало, не дав ни трещины, ни вмятин, но бутылки одна за другой разлетались вдребезги. В том числе и еще непочатые. Их руки были в крови от бесчисленных порезов. Покончив с бутылками, они стали колотить по иллюминатору кулаками, оставляя на нем кровавые следы. Сквозь него уже почти ничего не видно. Нет, один уголок, самый верхний, остался чистым. Им до него невозможно было дотянуться. Поэтому мне удалось увидеть (марсианину, видимо, надоело, и он ушел), как клерк стал рвать на полосы скатерти, в которые была увязана провизия, скатывать эти полосы в жгуты и связывать в самодельную веревку. Чтобы удлинить ее, обе женщины порвали свои юбки и тоже скрутили из них жгуты, Бесстыдницы! Остаться в нижних юбках перед посторонними мужчинами! Боже, как тонок еще слой культуры на наших людях!
Потом в ход пошли подтяжки и пояса мужчин. Связав из всего этого канат, клерк прикрепил его к краю корзины, а свободный конец перебросил наружу.
Им нельзя было позволить убежать. Они могли своей безответственной болтовней создать нам немалые затруднения. Я жестом привлек внимание моих марсиан к готовящемуся побегу. Странно, почему они так вяло передвигаются? Во много раз медленней, чем тогда на пустоши близ Уокинга. Но вот один из них дополз, наконец, до какого-то выступа на стене, нажал кнопку. Я вижу, как словно нехотя вздымается по ту сторону цилиндра щупальце и невыносимо медленно плывет в воздухе к корзине.
Но бунтовщики (я их иначе не могу уже назвать) заметили, что щупальце пришло в движение. При помощи клерка (он переплел перед собой обе свои ладони, и остальные становятся на них, как на скамейку) они один за другим перемахивают через высокий край корзины и, ухватившись за канат, начинают спускаться. Своих шлюх они пустили первыми! Джентльмены, с позволения сказать! Я вижу только напружившийся край каната, закрепленный торопливым узлом. Неужели он выдержит всех пятерых взрослых человек? Он не должен, не имеет права выдержать!.. Слава богу, не выдержал! Оборвался!..
А вспотевший и обезумевший от ужаса клерк пытается подпрыгнуть до края корзины и не может. Не те годы, сэр! Опершись спиной о стенку, он как завороженный смотрит на медленно приближающееся беспощадное щупальце. Вот оно, наконец, достигло цели, попыталось (да, только попыталось) схватить бешено сопротивляющегося клерка… Впервые за все время моего пленения я вижу, как человеку удается отбиться от щупальца!.. После нескольких бесплодных попыток оно бессильно падает, глухо звякнув о цилиндр…
Что-то неладное творится с нашей машиной…
Ужасно хочется пить…
Кажется, вторник, 30 июня
Два дня во рту не было ни крошки пиши, но голода я совсем не чувствую. Мне очень хочется пить.
Удивительно, что все четверо марсиан совершенно не движутся. Они обмякли на полу, как четыре большие кучи темно-бурого, тускло лоснящегося студня. Они только изредка вздрагивают, словно сквозь них пропускают гальванический ток… Отвратительно пахнет. Душно. Очень жарко. Хоть бы дождь пошел и остудил раскаленные стенки и крышку цилиндра.
Непонятно, почему мы не движемся, почему стоят на месте и остальные боевые машины? Три из них находятся в пределах нашей видимости. Почему над одной из них вьются тучи воронья? Почему марсиане третьи сутки обходятся без пищи и даже не пытаются напасть на меня? Потому, что они видят во мне своего союзника? Вряд ли. Они не настолько сентиментальны. Они вообще не сентиментальны… У меня мелькнула смешная мысль: а вдруг они заболели?… Чем? Насморком? Все? Все сразу — ив нашей и во всех других машинах? Фу, глупости какие!..
Скорее всего они все-таки отдыхают. Они, очевидно, как и люди, нуждаются в отдыхе, но только через значительно большие промежутки времени, нежели жители Земли… Ну конечно, это так, это именно так… А вот я, пока они будут изволить отдыхать, определенно погибну от жажды, если они не вберут хотя бы на полчаса треножник или не спустят меня на Землю любым другим путем…
Четверг, 2 июля (?)
Я схожу с ума от жажды…
Теперь они, кажется, совсем уснули. У них глаза стали какими-то невидящими. Смотрят сквозь меня тяжело, неподвижно, как тот мастер по кровяным колбасам, когда я с ним впервые встретился. Они очень редко, судорожно и очень слабо вздыхают. Где-то совсем близко, над самой моей головой, все время, ни на секунду не умолкая, звучит душевыматывающий, громкий, как пароходный гудок, монотонный вой: «Ула-ула-ула-ула-ула!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});