— У нас мало времени. Нет, не у нас. У меня. Но если хочешь знать... Это пустотная сфера — самая надёжная на свете ловушка. Из неё невозможно выбраться.
— Совсем?
— Никто не пробовал. Вернее, пробовали, но... Не рассказали, как получилось, потому что... Не выжили.
Замечательная новость! Драгоценная, что же ты молчишь?!
«Признаться, я немного удивлена... Или даже не «немного»... Чтобы кто-то прикоснулся к древнему оружию, столько веков презираемому и запертому в самых глубоких кладовых памяти... Уму непостижимо!..»
Говори яснее: что ЭТО такое?
«Её создали ещё до первого Разрушителя, очень и очень давно... Об имени умельца позволь умолчать, он благополучно сгинул при посредстве своего же детища, а если вкратце припомнить действие... В Пласте выбирается слой, из которого насильственно выжигаются Пряди в количестве, достаточном, чтобы создать сильное разрежение... Но оставленное без изменения формы пространство довольно быстро возвращается к своим первоначальным качествам, если же свернуть его сферой, образуется участок, отделённый от прочего мира со всех сторон стенкой Пустоты...»
Но пространство ведь всё равно постепенно принимает прежние свойства?
«Именно, принимает... Оно начинает сжимать область разрежения, пока... Не раздавит полностью, но всё, что оказалось внутри сферы в самом начале, погибнет, потому что...»
Сжимаясь, слой Пустоты будет становиться всё толще, всё разрушительнее, и в результате поглотит оказавшихся внутри.
«Да, любовь моя... Такими ловушками много баловались в древности, пока не решили обзавестись Разрушителями, и жизнь каждого дракона вдруг стала бесконечно бесценной...»
То есть этим чудовищным способом драконы убивали...
«Себе подобных...»
Пресветлая Владычица... Ну конечно! Когда у одного сокровища много владельцев, каждый стремится урвать себе кусок побольше, а что для этого нужно сделать? Верно — избавиться от лишних претендентов. Отсечь, загнать в угол, смять Пряди в бесформенный комок... Жестоко. Чудовищно. Расчётливо. Но кто и, главное, с какой целью решился на совершение убийства подобным образом?
— Эл, у тебя есть враги?
Недовольное бурчанье отвлечённого от серьёзных дел:
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что кто-то хочет убить и, скорее всего, тебя, ведь моя смерть не принесёт Домам ничего хорошего.
Он зло дёрнул подбородком:
— Не знаю. Таких, чтобы опустились до запретных знаний... Вряд ли. Но это уже неважно.
— Почему?
— Нас не хотят убить. Нас уже убили.
А ведь верно. Убили. И никто во внешнем мире даже не может предположить, что происходит сейчас на крошечном пятачке земли, убывающем с каждым вдохом. Когда всё закончится, останется только небольшая лысая вмятина в земле да обломанные ветки ближайших сосен.
— Но я всё равно попробую!
Он погрозил бы небесам, если бы мог их видеть.
— Попробуешь?
— Пока не стало совсем поздно, есть шанс. Правда, очень маленький.
В голосе кузена отчётливо слышится решимость, но эхом на каждый звук откликается неуверенность, а если один ум не может решить задачу, нужно удвоить силы! Вскакиваю и цепляюсь за чешуйчатый локоть. Больно, фрэлл подери! Но пальцы потерпят.
От меня делают попытку избавиться:
— Не мешай!
— А ну-ка, рассказывай! Иначе не отпущу.
Элрон смерил меня взглядом, наверняка красноречиво высказывающим сомнения по поводу моих возможностей, но остатки света, заблудившиеся в чешуйках брони, позволили различить только, в какую сторону смотрит кузен.
— Пока Пустота не стала слишком плотной, можно постараться её... наполнить. Другого способа нет.
— Наполнить?
Элрон кивает, отворачиваясь.
— Как?
— Неважно. Я попробую это сделать, а ты молись, чтобы у меня получилось.
— Сначала скажи, как ты собираешься действовать!
— Тебе лучше не знать.
«Да, любовь моя, это неприятное занятие... И очень печальное зрелище...»
Говори немедленно!
«Он будет наполнять Пустоту тем, что ему доступно... собой...»
Вдох останавливается в груди, и вовсе не из-за тугости воздуха.
Всё верно. Голодную пасть можно только накормить, но не заткнуть. Стало быть, Элрон собирается отдать себя на съедение? Вместо того, скажем, чтобы пожертвовать мной? Хотя, я-то не могу стать достойной пищей...
— Почему ты хочешь это сделать?
— Потому что могу, — теперь он кажется совершенно спокойным, даже расслабленным — именно таким, каким и подобает быть существу, принявшему окончательное решение. — Мы всё равно погибнем, попытаюсь я или нет. А так, кто знает? Вдруг тебе удастся выжить?
Мне? Но зачем? Элрону пристало бы думать о своей жизни, а уж никак не о...
— Хочешь меня спасти?
— Только не надо таращить глаза!
— Мне казалось, ты должен предпочесть совсем другое, но не приносить жертву ради...
Элрон усмехнулся:
— Всё ещё помнишь детские глупости?
Помню. Если напрягусь, смогу перечислить все обиды, заставлявшие злиться и глотать бессильные слёзы. Но это часть того «меня», который родился и дожил до сегодняшнего дня.
— Это всё, что у меня есть.
— Да, всё, что есть... А я ведь ненавидел тебя именно за память. За дыры в ней. Пока не понял: прошлое должно оставаться в прошлом.
Прошлое? Какое? Чешуя тускнеет, и серо-синие глаза становятся последним прибежищем света в сгущающемся мраке небытия. Но не только. Ещё они — замочная скважина, ключ к которой нет времени подбирать, но можно заглянуть внутрь и увидеть...
...Кажется, огонёк свечи сам по себе плавает в воздухе, мерно качаясь из стороны в сторону, но это иллюзия, созданная усталыми глазами, — не надо было столько читать без перерыва. Хотя, а что ещё прикажете делать? Ожидание утомляет ещё больше, чем самый напряжённый труд, а все дела давно сделаны, не осталось и самого завалященького.
— Ненавижу!
Он снова пришёл. В который уже раз? Десятый? Сотый? Надо было развлечения ради ставить зарубки на столе. Ну, попортил бы вещь, так всё равно скоро отвечу за все свои прегрешения.
— Убийца!
Хоть бы разучил что-то новенькое, малыш. Оскорбления и обвинения хороши своей новизной, а от повторений быстро теряют остроту и способность хоть чуть-чуть оцарапать сердце.
— Ты заплатишь!
Конечно. А разве я отказывался? Благо в кошельке судьбы ещё звенят монеты, на которые удалось купить новую жизнь для Нэмин’на-ари. Как хочется взглянуть хоть одним глазком... Нет, не дозволено, сердце клинка начнёт биться, только разрушив мою плоть. Можно было поторговаться, не спорю. Можно было выпросить и больше, чем мне досталось, но совесть не позволила. А спустя несколько дней после окончания торгов я узнал, что у моей совести есть живое воплощение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});