Читать интересную книгу Диомед, сын Тидея - Андрей Валентинов

– А п-почему смеетесь? – поразился Зевс. – Смеяться нельзя, я этот... в-вождь вождей!..

Ну что бы мы без тебя делали, богоравный Атрид?

– Дили-ладо! Дили-дили!

А мы Гектора убили!

Лигерон, ты наш отец!

Скоро Трое и конец!

Хей-я-я! Хей-я-я!

– Не расслабляться, ребята, не расслабляться! Ишь загуляли! Мальчики всякие, девочки... Вы что думаете, война кончилась?

– Ну и скучный же ты, Тидид! Слушай, лучше приходи вечером ко мне, я тебя одну девочку уступлю. Девочку-лидиечку! Она такое умеет, такое!.. Куда там дулькам нашим!

– Басилей Эвриал Мекистид! Еще раз такое услышу, всех твоих девок-дулек на костре испеку. А ты, Сфенел, тоже хорош!..

– А-а... А что я?

– Ребята, мы еще не победили, Гектор – еще не Троя!

– Ой, и скучный же ты, Тидид!

– Ну что, дядюшка Терсит, вижу, глаз уже заживает?

Моргаешь помаленьку?

– Моргаю, хи-хи, моргаю, своего не упущу! Не любишь ты меня, племянничек, не любишь, хи-хи! Мог бы дружка своего заставить и побольше мне пеню выплатить! Жадный ты!

– Да ну? Все по обычаю было, родичи собрались, Одиссей, обидчик.твой, извинился. Сколько ему велели, столько он и выплатил.

– Мало, хи-хи, мало!

– Ну и проглот же ты!

– Проглот, проглот. Курица, и та к себе гребет, хи-хи!

– Ха-ха, дядюшка!

– Мы у шатра станем, рядом станем, всю ночь смотреть будем, чужака этого выследим. Всех наших соберу, всех куретов...

– Не вздумай, Мантос! Пусть лучше на Трою смотрят.

– Э-э! А что Троя? Была Троя – нет Трои. Тихо они сидеть будут, тихо умирать! Все так думают, все это знают...

– Вот именно – думают. Победа еще лежит на коленях у богов, родич!

Да, победа все еще лежала на коленях у богов. На коленях у НИХ. ОНИ ушли после того, как мы заключили перемирие с дядей Психопомпом, наглым аэдом лже-Эринием.

...Перемирие – не мир. Не на чем мне с НИМИ мириться!

Ушли – смотреть с меднокованого неба, как мы умираем. А вокруг неслышно, весенним треснутым льдом, таял Кронов Котел. Отступал, освобождал проходы в Номос. Еще пара недель – и мы будем просто людьми, залитыми кровью людьми на залитой кровью земле.

Если выживем. Если не сделаем в последнем безумии последний шаг, отделяющий нас от НИХ. Бездна по-прежнему дышит рядом, у самых ног. И плещет совсем рядом невидимая река, такая добрая, привычная. Доброе, привычное безумие.

Плещет, плещет... Все еще лежало на коленях у богов.

– Окружаю-ю-ю-ют! Враги-и-и-и!

Крик ударил по ушам, многоголосый, со всех сторон.

– Окружили-и-и! Бежи-и-и-им!

Я ткнулся спросонья в упругий теплый полог шатра, помянул Дия Подземного с Мантосом заодно (ищи теперь выход в темноте!), нащупал перевязь с мечом. А крики становились все громче, все отчаяннее.

– Враг в лагере! Бежи-и-им! К корабля-я-ям!!!

Вот вам и решившие тихо умереть троянцы! Чуяло сердце, чуяло!

– К бою! К бою! Стройся! Арго-о-ос!

За пологом шатра – очумелые полуголые люди. Полуголые, голые – но с оружием. Все-таки научил я их чему-то.

А крик уже рвался до самых темных небес. Крик, вопли, предсмертный хрип.

– Всадники, Диомед. Верховые!

Эвриал – без шлема, в панцире на голое тело.

– Дозорных, сонь проклятых, лично придушу! Проморгали!

Капанид – в шлеме и хитоне. Босой... Нет, в одной эмбате – левой.

– К бою-ю-ю-ю-ю!

Вот так! И дозорные хороши, и разведка. Хоть бы предупредили, что у Приама есть конница!

– Арго-о-о-о-ос!

А Смерть была уже рядом, совсем близко, между шатров, – серая, почти незаметная во тьме смерть на гривастых невысоких конях. Смерть с короткими копьями, с кривыми длинными мечами... Смерть шла прямо на меня. На мое копье.

Успел присесть – дротик просвистел возле самого уха. Присесть, выпрямиться, развернуться в прыжке... Спасибо тебе, дядя Эгиалей! Выучил!

Смерть кулем упала у моих ног. Дернул гривой конь, заржал гневно, ударили в землю копыта...

Уже убегая, уже выкрикивая запоздалые команды, я вдруг понял – не так. Что-то не так со Смертью! Не выдержал, оглянулся...

Не поверил своим глазам.

Женщина...

Думать было некогда, удивляться некогда, Смерть царила повсюду, и наскоро выстроенные аргивяне могли только отбиваться, отмахиваться копьями, не в силах помочь остальным.

В лагере шла резня. Шла, шествовала, катилась глиняным пифосом по муравейнику. Смерть была умна – главный удар пришелся по микенцам, которые в последние дни слишком рьяно подражали своему ванакту-винопийце. И теперь они умирали, даже не успев надеть на пьяные головы свои рогатые шлемы.

– Амазонки-и-и-и! Спасайся, кто може-е-е-е-ет!

Амазонки? Девы-воительницы из сказок? Говорили мне на Кипре, что будто бы и вправду живут какие-то амазонки возле моря Мрака. Неужто они? Да какая сейчас разница! Смерть не мужчина, не женщина. Она просто Смерть.

– Держаться! Держаться! Арго-о-ос! Этолия-я-я! Кур-р-р-р!

Невысокие гривастые кони раз за разом налетали на нас, выбивая из неровных рядов новые жертвы. В горячем воздухе свистели не только дротики и стрелы – волосяные арканы безошибочно падали, жадной змеей обвиваясь вокруг шеи, сбивая с ног, удавливая, утаскивая под конские копыта.

Мы умирали. И все-таки я приказал наступать. Наобум, в ночь, прямо на сваленные шатры. Где-то совсем рядом шум был особенно силен, значит, там тоже дерутся, там тоже не хотят пропадать зазря.

Я не ошибся. Прямо посреди разоренного лагеря мирмидонцев свирепствовал Малыш. Голый, в съехавшем на левое ухо легком шлеме, с огромной кривой махайрой[68], он раненым медведем бросался прямо на копья, сбивал коней с ног, разрубал врагов одним ударом, наискось. Его кололи копьями, били булавами, но Лигерон был жив, был неутомим, был страшен.

Смерть встретилась со Смертью.

– Дядя Диомед! Я иду! Я иду!

Малыш понял все правильно. Мрачные аргивяне, воющие от злобы куреты и осмелевшие муравьи-мирмидонцы двинулись навстречу друг другу, сминая вражье толпище. Всадник (всадница?) на белом, украшенном драгоценным чепраком, коне рванулся навстречу Лигерону, взмахнул копьем...

Кривая махайра рассекла ночь.

– Хей-я-я! Аре-е-е-ей!

И Смерть дрогнула. Малыш хорошо выполнил мой приказ – бить по вождям. Даже Смерть без вождя теряет силу.

– Фтия-я-я! Агро-о-ос! Этолия-я-я! Победа-а! Побе-да-а-а!

Но до победы было еще далеко.

– Слушай, Тидид! Так они и вправду – женщины? Все? Во дела!

– Что, уважили тебя, Эвриал? Сами пришли!

– Да катись ты!..

Мы отбились только под утро. Уцелевшие воительницы уходили за Скамандр, уволакивая на арканах пленных. Догонять не было ни сил, ни возможности. Только конники Фоаса рванули было вслед, потоптались по речному песку... вернулись.

Убитых было страшно даже считать. А смотреть на тех, кто попал в руки врагу, – и того подавно. А еще говорят, что женщины добрее мужчин! Мы хотя бы не выкалывали глаза, не отрезали носы...

Деипилу, зазевавшемуся и попавшему под аркан, вспороли живот. Лучше бы я и вправду отдал троянцам бедолагу толстозадого! Добряк Капанид долго стоял над страшным трупом, булькал горлом, сопел, смахивал слезы кулачищем.

...А у эхалийских шатров так же плакал, размазывая слезы по круглому лицу, великий лекарь Подалирий Асклепиад. Даже волшебные руки Целителя не смогли спасти Махаона, его брата...

Мы тоже не щадили. Пленниц насиловали до смерти, рвали на части, распинали на земле, прибивая ладони кинжалами, толпились вокруг, злобно гогоча, натужно смеясь. Амазонки умирали молча, без крика, без стона. Трупы насаживали на колья. Никто не вмешивался. На сей раз обычаи войны покинули Троаду.

Я не был ранен. Но в эту ночь, ночь Смерти, моя кровь все же пролилась. Моя – кровь моего рода...

Дядюшка Терсит лежал рядом с мертвой царицей – всадницей, сбитой с коня страшным ударом кривой махайры Лигерона. И та же махайра разнесла незадачливому добытчику череп. Малыш только руками развел – то ли старый дурак случайно подвернулся (говорили, будто порывался в самой буче шлем драгоценный с амазонки убитой сорвать), то ли в боевом безумии Лигерон уже не различал ни своих, ни чужих.

Узнал Пелид, что дядю моего убил, – расплакался...

Переглянулись куреты, и калидонцы переглянулись. Даже помереть не смог дядюшка Терсит без того, чтобы не нагадить. Ведь, как ни крути, теперь по всем обычаям Лигерон Пелид – мой кровник! И это не затрещина, за которую можно заплатить пеню. Это – убийство...

Я должен мстить малышу из-за дядюшки Терсита? Ну, знаете!

Прощай, дядюшка Терсит! Найдется ли в каком-нибудь из миров тот, кто тебя оплачет? Хайре!

А над Троей стоял крик. Но уже не печальный, не горестный. Ликовала Крепкостенная, справив кровавые поминки по шлемоблещущему Гектору. Дрогнули крылья у Ники-Победы, готовой вспорхнуть с ИХ колен...

* * *

– Как думаешь, Диомед, это и есть то самое НЕЧТО, о котором Гелен говорил?

– Не знаю, Лаэртид. Боюсь, это пока присказка – сказка еще впереди. Одно хорошо: теперь никого не надо будет уговаривать ставить дозорных.