Читать интересную книгу Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Лоренс Стерн

— — Всё до последнего слова совершенная правда, — воскликнул дядя Тоби, — все, что ты собираешься сказать. — —

«Ничто не вечно на этом свете, Трим».

— — Но когда этот залог твоей любви и памяти, дорогой Том, износится, — проговорил Трим, — что нам тогда сказать?

— Сказать больше нечего, Трим, — отвечал дядя Тоби. — Хотя бы мы ломали голову до Страшного суда, все равно, Трим, мы ничего бы не придумали.

Признав, что дядя Тоби прав и что напрасны были бы все усилия человеческого ума извлечь более высокую мораль из этой шапки, капрал не стал больше утруждать себя и надел ее на голову, после чего провел рукой по лбу, чтобы разгладить морщину глубокомыслия, порожденную текстом и наставлением вместе, и, придав лицу своему прежнее выражение, вернулся в прежнем тоне к истории о короле богемском и семи его замках.

Продолжение истории о короле богемском и семи его замках

— Жил-был король в Богемии, но в какое царствование, кроме как в его собственное, не могу сказать вашей милости. — —

— Я этого вовсе и не требую от тебя, Трим, — воскликнул дядя Тоби.

— Это было, с позволения вашей милости, незадолго до того, как перевелись на земле великаны; — но в каком году от рождества Христова?..

— — Я бы и полпенса не дал за то, чтобы это узнать, — сказал дядя Тоби.

— — Все-таки, с позволения вашей милости, история от этого как-то выигрывает. — —

— — Ведь это твоя история, Трим, так и украшай ее по твоему вкусу; а год возьми любой, — продолжал дядя Тоби, с улыбкой посмотрев на капрала, — год возьми какой тебе угодно и приставь его к ней — я тебе предоставляю полную свободу. — —

Капрал поклонился; ведь все столетия и каждый год каждого столетия от сотворения мира до Ноева потопа, и от Ноева потопа до рождения Авраама, через все странствования патриархов до исхода израильтян из Египта — — и через все династии, олимпиады, урбекондита[417] и другие памятные эпохи разных народов мира до пришествия Христа, и от пришествия Христа до той минуты, когда капрал начал свою историю, — — весь этот необъятный простор времени со всеми его пучинами повергал к его ногам дядя Тоби; но, подобно тому как Скромность едва дотрагивается пальцем до того, что обеими руками подает ей Щедрость[418], — капрал удовольствовался самым худшим годом из всего этого вороха; опасаясь, как бы ваши милости из большинства и меньшинства не повыцарапали друг другу глаза в пылу спора о том, не является ли этот год всегда последним годом прошлогоднего календаря, — — скажу вам напрямик: да; но совсем не по той причине, как вы думаете. — —

— — То был ближайший к нему год — — от рождества Христова тысяча семьсот двенадцатый, когда герцог Ормондский вел такую скверную игру во Фландрии. — Вооружившись им, капрал снова предпринял поход в Богемию.

Продолжение истории о короле богемском и семи его замках

— В тысяча семьсот двенадцатом году после рождества Христова жил-был, с позволения вашей милости — —

— — Сказать тебе правду, Трим, — остановил его дядя Тоби, — я бы предпочел любой другой год, не только по причине позорного пятна, замаравшего в этом году нашу историю отступлением английских войск и отказом прикрыть осаду Кенуа[419], несмотря на невероятное напряжение, с которым Фагель[420] продолжал фортификационные работы, — но и в интересах твоей собственной истории; ведь если в ней есть, — а некоторые твои слова внушают мне это подозрение, — если в ней есть великаны — —

— Только один, с позволения вашей милости. — —

— — Это все равно что двадцать, — возразил дядя Тоби, — — ты бы лучше лет на семьсот или восемьсот отодвинул ее в прошлое, чтобы обезопасить ее от критиков и других людей, и я бы тебе посоветовал, если ты будешь еще когда-нибудь ее рассказывать — —

— — Коли я проживу, с позволения вашей милости, столько, чтоб хоть один раз досказать ее до конца, я больше никогда и никому не стану ее рассказывать, ни мужчине, ни женщине, ни ребенку. — — Фу-фу! — сказал дядя Тоби, — но таким ласковым, поощрительным тоном, что капрал продолжал свою историю с большим жаром, чем когда бы то ни было.

Продолжение истории о короле богемском и семи его замках

— Жил-был, с позволения вашей милости, — сказал капрал, возвысив голос и радостно потирая руки, — один король богемский…

— — Пропусти год совсем, Трим, — сказал дядя Тоби, наклоняясь к капралу и кладя ему руку на плечо, как бы в знак извинения за то, что он его остановил, — — пропусти его совсем, Трим; история может отлично обойтись без этих тонкостей, если рассказчик не вполне в них уверен. — — Уверен в них! — проговорил капрал, качая головой. — —

— Ты прав, — отвечал дядя Тоби; — не легко, Трим, человеку, воспитанному, как ты да я, для военного дела, который редко заглядывает вперед дальше конца своего мушкета, а назад дальше своего ранца, не легко такому человеку все это знать. — — Где же ему это знать, ваша милость! — сказал капрал, покоренный манерой рассуждения дяди Тоби столько же, как и самим его рассуждением, — у него довольно других забот; когда он не в деле, не в походе и не несет гарнизонной службы — ему надо, с позволения вашей милости, чистить свой мундир — самому бриться и мыться, чтобы всегда иметь такой вид, как на параде. Какая надобность солдату, с позволения вашей милости, — торжествующе прибавил капрал, — смыслить что-нибудь в географии?

— — Ты, верно, хотел сказать в хронологии, Трим, — отвечал дядя Тоби; — ибо знание географии и для солдата совершенно необходимо; он должен быть основательно знаком со всеми странами, в которые приведет его долг службы, а также с их границами; он должен знать каждый город, местечко, деревню и поселок со всеми ведущими к ним каналами, дорогами и окольными путями; с первого же взгляда, Трим, он должен назвать тебе каждую большую или малую реку, через которую он переходит, — в каких горах берет она начало — по каким местам протекает — до каких пор судоходна — где ее можно перейти вброд — и где нельзя; он должен знать урожай каждой долины не хуже, чем крестьянин, который ее обрабатывает, и уметь сделать описание или, если потребуется, начертить точную карту всех равнин и ущелий, укреплений, подъемов, лесов и болот, через которые или по которым предстоит пройти его армии; он должен знать, что каждая страна производит, ее растения, минералы, воды, животных, погоду, климат, температуру, ее жителей, обычаи, язык, политику и даже религию.

— Иначе разве мыслимо было бы понять, капрал, — продолжал дядя Тоби, разгорячась и поднимаясь на ноги в своей будке, — как мог Мальборо совершить со своей армией поход от берегов Мааса до Бельбурга; от Бельбурга до Керпенорда — (тут уж и капрал не мог дольше усидеть на месте); от Керпенорда, Трим, до Кальсакена; от Кальсакена до Нейдорфа; от Нейдорфа до Ланденбурга; от Ланденбурга до Мильденгейма; от Мильденгейма до Эльхингена; от Эльхингена до Гингена; от Гингена до Бальмерсгофена; от Бальмерсгофена до Шелленберга, где он прорвал неприятельские укрепления, форсировал переход через Дунай, переправился через Лех, — проник со своими войсками в самое сердце империи, пройдя во главе их через Фрейбург, Гокенверт и Шенефельд до равнин Бленгейма и Гохштета?[421] — — Какой он ни великий полководец, капрал, а шагу ступить бы не мог, не мог бы сделать даже дневного перехода без помощи географии. — — Что же касается хронологии, Трим, — продолжал дядя Тоби, снова спокойно усаживаясь в караулке, — то я, признаться, думаю, что солдат легче всего мог бы обойтись без этой науки, если бы не надежда, что она когда-нибудь определит ему время изобретения пороха, ибо страшное его действие, подобно грому все перед собой низвергающее, ознаменовало для нас новую эру в области военного дела, изменив самым коренным образом характер нападения и обороны, как на суше, так и на море, и потребовав от военных такого искусства и ловкости, что не жаль никаких усилий для точного определения времени его открытия — и установления, какой великий человек и при каких обстоятельствах совершил это открытие.

— Я не собираюсь, — продолжал дядя Тоби, — вступить в спор с историками, которые все согласны, что в тысяча триста восьмидесятом году после рождения Христа, в царствование Венцеслава[422], сына Карла Четвертого,

— некий священник, по имени Шварц[423], научил употреблению пороха венецианцев в их войнах с генуэзцами, но, несомненно, он не был первым, ибо, если верить дон Педро, епископу Леонскому… — Как это вышло, с позволения вашей милости, что священники и епископы столько утруждали свои головы порохом? — Бог его знает, — отвечал дядя Тоби, — — провидение отовсюду извлекает добро. — Итак, дон Педро утверждает в своей хронике о короле Альфонсе, завоевателе Толедо, что в тысяча триста сорок третьем году, то есть за целых тридцать семь лет до вышеупомянутой даты, секрет изготовления пороха был хорошо известен, и его уже в то время с успехом применяли как мавры, так и христиане, не только в морских сражениях, но и при многих достопамятных осадах в Испании и Берберии. — Всем известно также, что монах Бекон[423] обстоятельно писал о порохе и великодушно оставил миру рецепт его изготовления еще за сто пятьдесят лет до рождения Шварца — и что китайцы, — прибавил дядя Тоби, — еще больше сбивают нас с толку и запутывают все наши расчеты, похваляясь, будто это изобретение было им известно за несколько столетий даже до Бекона. — —