Читать интересную книгу Оливье Клеман Беседы с патриархом Афинагором - Оливье Клеман

Это «нечто» было тем, что митрополит Митилен–ский Иаков назвал «чудом единства». Начиная с того момента, когда главы всех делегаций сослужили по обычаю древних соборов великую вечерню св. Пятидесятницы, «любовь изгнала страх», по выражению Писания, которое так нравилось Вселенскому патриарху, и получила свое окончательное выражение в 636

итоговом послании. Национальные и политические проблемы, противостояние Востока и Запада, не исчезнув окончательно, были в достаточной мере релятивизированы. Политические проблемы ни разу не оказывались в центре внимания. Разумеется, недоверие играло свою роль. Но оно не помешало всем работать вместе.

Великой загадкой на этой конференции была позиция, занятая митрополитом Никодимом, председателем Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата и главой русской делегации. Он показал себя прежде всего человеком Церкви: сговорчивым, способным к уступкам, как и молодой и напористый представитель Константинополя, митрополит Хризостом Константинидис. Конечно, на первом заседании владыка Никодим выступил с заявлением в строго советском духе — о мире, разоружении, колониализме. Но этим он и ограничился, и в итоговом документе конференции говорилось лишь о «мире Христовом, о мире Господа нашего».

Но если политические соображения сиграли в конечном итоге лишь второстепенную роль, проблемы экклезиологические вызвали серьезные дискуссии на первых же заседаниях при закрытых дверях. Константинополь, проявивший инициативу созыва конференции, стремился, в силу своих прерогатив, к председательству на конференции. Русские и румыны, напротив, считали, что каждая из поместных Церквей должна председательствовать в течение одного дня. Возникла опасность обычного противостояния двух концепций — единства, основывающегося на некоторой дисциплине, и слишком ревностной приверженности к многообразию. Синтез был обретен благодаря умеренности Вселенского патриарха: Константинополь будет председательствовать. Но при его представителе учреждается коллегия из шести членов, в которую входят представители старых восточных патриархатов и двух автокефальных Церквей, которые следуют по старшинству за древними патриаршими кафедрами: Церковь Русская и Церковь Сербская… Итоговый документ был выработан Константинополем, но затем подвергся переработке на коллегии и конференции.

* * *

Работа конференции заключалась в выработке «повестки дня» для предсоборного совещания. Греки в целом проявили себя консерваторами. Они удалили из этой повестки упоминание о возможности вступления в брак священникам после рукоположения, на чем особенно настаивал патриарх Афинагор, не считавший себя, однако, побежденным. Некоторые из греческих делегатов не решались даже прикоснуться к догматическим проблемам, ибо в этой области все уже было сказано… Владыка Никодим, консерватор в литургической области, проявил открытость в других областях. Вселенский патриархат стремился к открытию новых путей и к творческому обновлению святого Предания.

В том, что касалось собственно жизни православной Церкви, конференция провела важную работу по осмыслению и уточнению ее принципов с опорой на библейские истоки, святоотеческое наследие и традиционную экклезиологию. Мы, разумеется, не можем воспроизвести здесь перечень обсуждавшихся вопросов. Отметим, что комиссия «Вера, догмат и богослужение» подчеркнула, что Писание — это выражение Откровения, и что необходимо отличать Предание (как живое восприятие истины в Духе Святом) от имеющих различную значимость церковных традиций. Конференция решительно высказалась за осуществление научного издания византийского текста Нового Завета. Она высказалась за то, чтобы Библия чаще и вразумительнее звучала во время богослужения, чтобы евангельские чтения были лучше распределены, а также за введение регулярных ветхозаветных чтений (эти чтения, столь распространенные в древней Церкви, были оттеснены на задний план из–за расцвета гимнографии). Наконец она поставила проблему возврата к более широкому участию мирян и в литургической жизни и вообще во всей Церковной жизни.

Комиссии, работавшие над проблемами «церковного управления и устройства» и «взаимоотношений православных Церквей между собой», выразили пожелание, чтобы избрание епископов и предстоятелей вновь совершалось в большем согласии с преданием, и чтобы поместные Церкви согласовывали свои действия с Церковью вселенской. Они коснулись важнейших проблем: о церковных провинциях, автокефальных Церквах и об «отношениях автокефальных Церквей между собой и сВселенским патриархатом в согласии с канонами и историей».

* * *

Другая часть работы конференции, если оставить в стороне экуменические отношения, о которых говорилось в предыдущих главах, была посвящена отношениям Православия с современным миром (комиссия «Православие и мир»). Здесь опасались столкновений между Церквами, находящимися по разные стороны железного занавеса. Но ничего подобного не произошло. В программу предсоборного совещания, составленную Вселенским патриархатом, русские добавили упоминание о «вкладе Церкви в укрепление идеалов мира и братства народов», о «Православии и расовой дискриминации» и о «долге христиан в развивающихся странах». Они заменили «развитие миссий» на «распространение евангельского учения», ибо слово «миссия», по их словам, устарело в силу «колониалистического» злоупотребления в прошлом. Наконец после упорной борьбы они заменили формулировку «методы борьбы против атеизма» на слова «методы распространения православия в мире». Это удачное выражение означало изменение оборонительной зиции на положительное утверждение веры.

* * *

Конференция выявила искреннее и единодушное желание начать процесс подготовки к Собору, первым этапом которого должно стать предсоборное совещание. Итоговый документ, где так чувствуется влияние Вселенского патриарха, открывается прославлением св. Троицы, ибо Церковь есть «единство любви при исполнении нового закона», созданная «по образу единства св. Троицы». «Церковь наша создана не из стен и крыш, но из веры и жизни». Она молится «о людях», сотворенных «от одной крови», и обо всех христианах, «дабы они были едины». Послание завершается Иоанновым благословением: «Да будет с вами благодать, милость, мир от Бога Отца и от Господа Иисуса Христа, Сына Отчего, в истине и любви» (2 Ин З).

Тысячелетие

Тысячелетие первого монастыря на Афоне, Великой Лавры, основанной в 963 году, позволило патриарху Афинагору возрастить на этой судьбоносной земле плоды обновленного православного братства.

После падения Византийской империи Афон принял на себя духовное служение единству и свидетельство о вселенскости Церкви. Монахи непрестанно притекали сюда со всех концов православного мира, куда в свою очередь отправлялись афонские миссионеры, носители Духа, и цивилизации. Только революции XX века, в 1917 году в России, после окончания Второй мировой войны в Юго–Восточной Европе, смогли прервать этот двойной поток.

Восток, как мы говорили, выразил институциональные черты монашества, в меньшей степени, чем Запад. На Востоке с большей свободой раскрылись различные грани единого духовного пути, начиная с общинной жизни, слагающейся из псалмопения, «любви апостольской», социального служения, вплоть до подвига неизвестного отшельника, молитва которого обнимает собою весь мир, а Господь иногда посылает его людям, чтобы нести послушание духовного отцовства и различения духов.

Самое важное, что Афон стал местом пророческого служения монахов, местом, где Дух не знает национальных границ: очагом православного единства. Вплоть до XIV века Protos (первый), пожизненный председатель исполнительного комитета, избранного монахами, назначался императором: символ культуры, не замыкавшейся в себе самой и не утверждавшейся ни в чем человеческом. Начиная с XIV века Protos назначается Вселенским патриархом, вместе с которым Афон несет свидетельство вселенскости. Однако непредвиденным образом он становится также закваской культуры (ибо история оплодотворяется иногда теми, кто отрицает ее ради вечности) и ковчегом Предания.

* * *

Сегодня монашеская жизнь в Православии переживает кризис. В Греции и на Ближнем Востоке упадок монашеских призваний вызван прежде всего трудной исторической мутацией. Традиционные формы монашества были всегда связаны с сельской цивилизацией, находящейся сегодня на грани исчезновения. В эпоху иностранного владычества монастыри были последними убежищами для общества, находившегося под угрозой. Они едва ли могли ответить на вызов современного мира, который в восточном Средиземноморье расценивается как привнесенный извне, а не как результат нормальной эволюции структур и умов, как на Западе. В Восточной Европе ситуация еще более сложная из–за официального атеизма и агрессивного секуляризма властей. Однако вызов технической цивилизации, выродившейся в тоталитарную систему, поставил людей перед необходимостью осмыслить самое существенное. В России, как и в Румынии, в годы после Второй мировой войны произошло обновление монашеской жизни, захватывавшей часто слои интеллигентной молодежи. Встревоженные власти реагировали самым суровым образом: в Румынии реакция проявилась в 1958 году, в России на год позже. Лишь менее заметный подъем женского монашества в Сербии смог осуществиться безболезненно. Ныне мы видим знаки некоторого оживления монашества. Созерцание «в сердце масс» набирает силу в России, где еще существуют немногочисленные монашеские общины. Многое удалось сохранить в Румынии, где монастырская реформа, осуществленная патриархом Юстинианом в 1953 году, начинает приносить свои плоды. Многочисленные молодые общины сплетаются с новыми структурами, и монахи, согласно уставу, составленному патриархом, должны участвовать в экономическом строительстве «в перспективе преображения», с молитвой о тех, «кто не умеет и не хочет молиться и никогда не делал этого».