нетерпеливо зазвенел колокольчик.
— Вот опять дрелен, дрелен, — сказала Арманда.
Тут дверь наверху отворилась, и человек в халате вышел на верхнюю площадку лестницы.
— Эй, кто тут есть? — брюзгливо спросил он. — Почему черт всегда уносит... Ах, это вы? Здравствуйте, Барон.
— Здравствуйте, мастер, — ответил Барон, глядя вверх.
— Да, да, да, добрый день, — сказал человек в халате, — мне хотелось бы поговорить...
Тут он положил локти на перила, ладонями подпер щеки и стал похож на смешную обезьяну в колпаке, которая выглядывает из окна. Арманда и Барон с изумлением поняли, что он желает разговаривать тут же, на лестнице, и остались внизу. Человек помолчал, потом заговорил так:
— Я хотел сказать вот что: если бы жизнь моя... Если бы в жизни моей чередовались бы поровну несчастия с удовольствиями, я, право, считал бы себя счастливым, господа!
Арманда, напряженно сморщившись, глядела вверх. У нее пропала всякая охота подниматься. «Пятница, пятница... — подумала она. — Опять начинается эта ипохондрия!»
— Вы подумайте сами! — патетически продолжал человек. — Если никогда нет ни одной минуты ни удовлетворения, ни радости, то что же тогда? И я хорошо вижу, что мне надо выйти из игры! Я, дорогие мои, — задушевно прибавил человек, — уверяю вас, больше не могу бороться с неприятностями. Ведь у меня нет отдыха! А? — спросил он. — И вообще я полагаю, что я скоро кончусь. Что вы на это скажете, Барон? — И тут человек совсем свесил голову на перила.
На лестнице наступило молчание. Барон почувствовал, что слова человека ему крайне не нравятся. Он нахмурился, бросил беглый взгляд на Арманду, а потом сказал:
— Я полагаю, мэтр, что вам сегодня не нужно играть.
— Да, — подтвердила Арманда, — не играй сегодня, ты себя плохо чувствуешь.
Ворчание послышалось наверху.
— Ну что вы такое говорите? Как можно отменить спектакль? Я вовсе не желаю, чтобы рабочие меня кляли потом за то, что я лишил их вечеровой платы.
— Но ведь ты себя плохо чувствуешь? — сказала Арманда неприятным голосом.
— Я себя чувствую превосходно, — из упрямства ответил человек, — но меня интересует другое: почему какие-то монашки бродят у нас по квартире?
— Не обращай внимания, они из монастыря святой Клары, пришли просить подаяния в Париж. Ну пусть побудут до завтрашнего дня, они тебя ничем не будут раздражать, посидят внизу.
— Святой Клары? — почему-то изумился человек в колпаке и повторил: — Святой Клары? Ну что ж, что святой Клары? Если святой Клары, то пусть они сидят в кухне! А то кажется, что в доме сто монашек!.. И дай им пять ливров.
И тут человек неожиданно шмыгнул к себе и закрыл за собою дверь.
— Я вам говорю, что это пятница, — сказала Арманда, — с этим уж ничего не поделаешь.
— Я поднимусь к нему, — нерешительно отозвался Барон.
— Не советую, — сказала Арманда, — идемте обедать.
Вечером на пале-рояльской сцене смешные доктора в черных колпаках и аптекари с клистирами посвящали во врачи бакалавра Аргана:
Если хворый еле дышит
И не может говорить?..
Бакалавр-Мольер весело кричал в ответ:
Умный врач тотчас предпишет
Кровь бедняге отворить!
Два раза клялся бакалавр в верности медицинскому факультету, а когда президент потребовал третьей клятвы, бакалавр, ничего не ответив, неожиданно застонал и повалился в кресло. Актеры на сцене дрогнули и замялись: этого трюка не ждали, да и стон показался натуральным. Но тут бакалавр поднялся, рассмеялся и крикнул по-латыни:
— Клянусь!
В партере ничего не заметили, и только некоторые актеры увидели, что лицо бакалавра изменилось в цвете, а на лбу у него выступил пот. Тут хирурги и аптекари оттанцевали свои балетные выходы, и спектакль закончился.
— Что с вами было, мэтр? — тревожно спросил Лагранж, игравший Клеанта, у Мольера.
— Да вздор! — ответил тот. — Просто кольнуло в груди и сейчас же прошло.
Лагранж тогда отправился считать кассу и сводить какие-то дела в театре, а Барон, не занятый в спектакле, пришел к Мольеру, когда тот переодевался.
— Вы почувствовали себя плохо? — спросил Барон.
— Как публика принимала спектакль? — ответил Мольер.
— Великолепно. Но у вас скверный вид, мастер?
— У меня прекрасный вид, — отозвался Мольер, — но почему-то мне вдруг стало холодно.
И тут он застучал зубами.
Барон глянул испытующе на Мольера, побледнел и засуетился. Он открыл дверь уборной и крикнул:
— Эй, кто там есть? Скажите, чтобы живей подавали мой портшез!
Он снял свою муфту и велел Мольеру засунуть в нее руки. Тот почему-то присмирел, молча повиновался и опять застучал зубами. Через минуту Мольера закутали, носильщики подняли его, посадили в портшез и понесли домой.
В доме еще было темно, потому что Арманда только что вернулась со спектакля: она играла Анжелику. Барон шепнул Арманде, что Мольер чувствует себя неладно, в доме забегали со свечами и Мольера повели по деревянной лестнице наверх. Арманда стала отдавать какие-то приказания внизу и одного из слуг послала искать врача.
Барон в это время со служанкой раздел Мольера и уложил его в постель. С каждой минутой Барон становился почему-то все тревожней.
— Мастер, не хотите ли вы чего-нибудь? Быть может, вам дать бульону?
Тут Мольер оскалился и сказал, почему-то злобно улыбаясь:
— Бульон? О нет! Я знаю, из чего варит моя супруга бульон, он для меня крепче кислоты.
— Налить вам ваше лекарство?
Мольер ответил:
— Нет, нет. Я боюсь лекарств, которые нужно принимать внутрь. Сделайте так, чтобы я заснул.
Барон повернулся к служанке и шепотом приказал:
— Подушку с хмелем, живо!
Служанка вернулась через минуту с подушкой, набитой хмелем, и ее положили Мольеру под голову. Тут он закашлялся, и на платке выступила кровь. Барон всмотрелся, поднеся к лицу свечу, и увидел, что нос у Мольера заострился, под глазами показались тени, а лоб покрылся мельчайшим потом.
— Подожди здесь, — шепнул Барон служанке, кинулся вниз и столкнулся с Жаном Обри, сыном того самого Леонара Обри, который строил мостовую для блестящих карет, — Жан Обри был мужем Женевьевы Бежар.
— Господин Обри, — зашептал Барон, — он очень плох, бегите за священником!
Обри охнул, надвинул шляпу на глаза и выбежал из дому. У