У Нинхаймера от негодования раздулись ноздри.
— Сэр, эта книга должна была стать вершиной моей ученой карьеры. А вместо этого она выставила меня перед всем миром жалким недоучкой, извращающим точки зрения моих многоуважаемых друзей и коллег, последователем нелепых и… мм… устарелых взглядов. Моя репутация ученого безвозвратно погублена. Как бы ни закончился этот процесс, ни на одной научной конференции я уже не смогу… мм… смотреть коллегам в глаза. Я лишен возможности продолжать работу, которая была для меня делом всей моей жизни. У меня отняли… мм… цель жизни, уничтожили ее смысл.
Защитник, как ни странно, и не подумал остановить свидетеля; в продолжение всей его речи он рассеянно разглядывал свои ногти. Дождавшись паузы, он вкрадчиво произнес:
И все же, профессор Нинхаймер, учитывая ваш теперешний возраст, вряд ли вы могли надеяться заработать до конца своей жизни — не будем мелочны — скажем, больше чем полтораста тысяч. И тем не менее вы хотите, чтобы суд присудил вам впятеро большую сумму.
— Нинхаймер совсем потерял контроль над собой.
— Да разве у меня погублен только остаток жизни?! Я даже не представляю, сколько поколений социологов будет указывать на меня, как… мм… на дурака или безумца. Мои подлинные достижения будут погребены и забыты. Я погублен не только до конца дней моих, но на все грядущие времена, потому что всегда найдутся люди, которые не поверят, будто в этих искажениях повинен робот…
В этот момент робот И-Зет 27 встал. Сьюзен Кэлвин и пальцем не шевельнула, чтобы его удержать. Она сидела, глядя вперед с безучастным видом. Защитник испустил еле слышный вздох облегчения.
Мелодичный голос робота прозвучал громко и отчетливо:
— Я хочу объяснить всем присутствующим, что это действительно я вставил определенные абзацы в корректуру, те абзацы, смысл которых прямо противоположен смыслу оригинала…
Даже обвинителя настолько потрясло зрелище семифутовой громадины, обращающейся к суду, что он не смог разразиться протестом против столь явного нарушения судебной процедуры. Когда он наконец пришел в себя, было уже поздно. Нинхаймер вскочил с искаженным от ярости лицом и в исступлении крикнул:
— Черт тебя побери! Тебе же было велено молчать…
Он захлебнулся и умолк. Молчал и робот.
Обвинитель был уже на ногах и требовал признать судебную ошибку, связанную с вопиющим нарушением процедуры.
Судья Шейн отчаянно барабанил своим молоточком.
— Тихо! Тихо! Нарушение процедуры, бесспорно, имело место, но все же в интересах правосудия я попрошу профессора Нинхаймера закончить свое выступление. Я отчетливо слышал, как он сказал роботу, что тому было велено молчать. Профессор Нинхаймер, в своих показаниях вы ни одним словом не обмолвились, что приказывали роботу о чем-то молчать!
Нинхаймер безмолвно глядел на судью.
— Приказывали ли вы роботу И-Зет Двадцать Семь молчать или нет? — продолжал судья. — А если приказывали, то о чем именно?
— Ваша честь… — хрипло начал Нинхаймер и не смог продолжать.
Голос судьи стал резким:
— А может, вы в самом деле поручали роботу произвести определенные вставки в текст корректуры, а затем приказали ему молчать об этом распоряжении?
Яростные протесты обвинителя были прерваны выкриком Нинхаймера:
— Что толку отрицать?! Да! Да!
И он бросился бежать из зала, но был остановлен в дверях приставом и, безнадежно закрыв лицо руками, опустился на стул в последнем ряду.
— Мне совершенно ясно, — сказал судья Шейн, — что робот И-Зет Двадцать Семь был доставлен сюда с целью устроить свидетельскую ловушку. И если бы не то обстоятельство, что вследствие этого было предотвращено серьезное нарушение правосудия, я был бы вынужден высказать адвокату защиты порицание. Теперь, однако, нет и тени сомнения, что истец повинен в обмане, что, на мой взгляд, совершенно необъяснимо, поскольку он прекрасно понимал, что губит этим поступком свою научную карьеру…
Решение суда, естественно, было вынесено в пользу ответчика.
Доктор Сьюзен Кэлвин приехала к профессору Нинхаймеру, жившему холостяком в университетской квартире. Молодой инженер, привезший ее в академический городок, предложил сопровождать ее и дальше, но она презрительно посмотрела на него.
— Боитесь, как бы он не набросился на меня с кулаками? Подождите меня здесь.
Однако настроение Нинхаймера было отнюдь не воинственным. Он торопливо укладывал вещи, стремясь уехать прежде, чем весть о решении суда разнесется по всему университету.
— Приехали предупредить меня о встречном иске? Сквозь вызывающий вид профессора просвечивала безнадежность.
— Зря утруждали себя. У меня нет ни работы, ни денег, ни будущего. Мне даже нечем оплатить судебные издержки.
— Если вы нуждаетесь в сочувствии, то не ищите его у меня, холодно ответила Сьюзен Кэлвин. — Никто, кроме вас, не виноват, что вы оказались в таком положении. Не бойтесь, мы не собираемся предъявлять встречный иск вам или университету. Мы даже сделаем все, что в наших силах, чтобы избавить вас от тюрьмы за лжесвидетельство. Мы не мстительны.
— Вот почему меня до сих пор не арестовали за дачу ложных показаний. А я-то не мог понять… Впрочем, зачем вам мстить? — с горечью заключил он. — Ведь вы добились всего, чего хотели.
— Да, кое-чего нам удалось добиться, — ответила Сьюзен Кэлвин. Университет по-прежнему будет пользоваться услугами Изи, но арендная плата будет существенно повышена. Кроме того, исход процесса послужит своего рода негласной рекламой, которая позволит сдать в аренду еще несколько роботов модели И-Зет, не опасаясь повторения подобных неприятностей.
— Зачем же тогда вы пришли ко мне?
— А затем, что я еще не получила того, что надо мне. Я хочу узнать, почему вы так сильно ненавидите роботов. Ведь даже выигрыш процесса не спас бы вашу репутацию. И никакие деньги не возместили бы вам эту потерю. Неужели вы погубили себя только затем, чтобы дать выход своей ненависти к роботам?
— Так вас и человеческая психология интересует? — с ядовитой усмешкой осведомился Нинхаймер.
— Да, в той степени, в какой от поведения людей зависит благополучие роботов. С этой целью я изучила основы человеческой психологии.
— Настолько хорошо, что поймали меня в ловушку.
— Это было несложно, — ответила Сьюзен Кэлвин без тени рисовки. Вся трудность заключалась в том, чтобы не повредить при этом мозг Изи.
— Очень похоже на вас — беспокоиться о машине больше, чем о живом человеке. — Он посмотрел на нее с презрительным негодованием. Ее это не тронуло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});