– В чем дело? – спросил он, подходя к ней. – Что такое?
– Боюсь, я не смогу поесть, – всхлипнула она. – Я знаю, что ты хочешь, чтобы я… Конечно, я попытаюсь… Но запах…
Ларри пересек гостиную, сдвинул половинки стеклянной двери по стальным направляющим, закрыл на защелку.
– Вот так! – небрежно воскликнул он, надеясь, что его раздражение останется незамеченным. – Лучше?
– Да! – с жаром откликнулась Рита. – Гораздо лучше. Теперь я смогу поесть.
Он подошел к плите и помешал яичницу, которая уже начинала пузыриться. На полке нашел терку, несколько раз провел по ней куском американского сыра, посыпал им яичницу. Он слышал, как Рита двигается у него за спиной, и мгновением позже квартиру заполнила музыка Дебюсси, слишком легкая и слащавая на вкус Ларри. Такую классическую музыку он не жаловал. Если уж есть желание послушать классическое дерьмо, так надо брать что-то серьезное, Бетховена, или Вагнера, или кого-то такого. Чего, нах, заниматься ерундой?
Раньше она как бы невзначай спросила, чем он зарабатывал себе на жизнь… и Ларри не без негодования подумал, что небрежность, с которой задавался вопрос, обуславливалась тем, что Рита никогда не сталкивалась с такой проблемой, как заработать на жизнь. «Был рок-н-ролльным певцом, – ответил он, удивляясь, насколько безболезненно дался переход к прошедшему времени. – Пел в одной группе, потом в другой. Иногда записывался в студии». Она кивнула, и они закрыли тему. У него не возникло желания рассказать ей о песне «Поймешь ли ты своего парня, детка?» – потому что песня осталась в прошлом. Между той жизнью и этой разверзлась такая огромная пропасть, что он еще не мог оценить ее масштабов. В той жизни он убегал от торговца кокаином; в этой – похоронил человека в Центральном парке и воспринимал это (более или менее) как само собой разумеющееся.
Он положил яичницу на тарелку, добавил чашку растворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей нравилось (сам Ларри придерживался мнения дальнобойщиков: «Если тебе нужна чашка сливок с сахаром, зачем просить кофе?»), и принес к столу. Она сидела на пуфике, обхватив пальцами локти, лицом к стереопроигрывателю. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.
– Кушать подано, – позвал он.
Она подошла к столу с вымученной улыбкой, посмотрела на яичницу, как бегун – на штангу, и принялась за еду.
– Вкусно, – кивнула она. – Ты был прав. Спасибо.
– На здоровье, – ответил он. – А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать девятой и повернем на запад. Переберемся в Нью-Джерси по тоннелю Линкольна. Потом двинемся по Четыреста девяносто пятому шоссе на северо-запад до Пассейика и… яйца нормальные? Часом, не тухлые?
Она улыбнулась:
– Отличные. – Подцепила на вилку еще один кусок и отправила в рот, запив глотком кофе. – Как раз то, чего мне не хватало. Продолжай, я слушаю.
– От Пассейика мы будем идти на запад, пока дороги в достаточной степени не расчистятся. Потом сможем ехать. Думаю, повернем на северо-восток и направимся в Новую Англию. Сделаем такой крюк, понимаешь? Вроде бы путь более длинный, но, по-моему, это избавит нас от многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. В Киттери, Йорке, Уэллсе, Оганквите, а может быть, в Скарборо или Бутбей-Харбор. Как тебе такой план?
Он говорил, глядя в окно. А когда обернулся и увидел ее, на мгновение страшно перепугался. Подумал, что Рита сошла с ума. Она по-прежнему улыбалась, но ее лицо застыло в маске боли и страха. На нем выступили крупные капли пота.
– Рита? Господи, Рита, что…
– …извини… – Она вскочила, перевернув стул, и побежала к двери. По дороге споткнулась о пуфик, на котором сидела, слушая Дебюсси, тот повалился на бок и покатился, словно большая шашка. Рита сама чуть не упала.
– Рита!
Но она уже метнулась в ванную, и Ларри слышал громкие, скрежещущие звуки, свидетельствующие о расставании с завтраком. Он раздраженно хлопнул рукой по столу, потом поднялся и пошел за ней. Боже, как он ненавидел, когда людей рвало. Всегда возникало ощущение, будто рвет тебя самого. И от запаха американского сыра в ванной его действительно чуть не вывернуло наизнанку. Рита сидела на ярко-синих кафельных плитках пола, подложив под себя ноги, ее голова зависла над унитазом.
Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой посмотрела на него. Лицо ее было белее мела.
– Извини меня, Ларри. Я просто не могла есть. Действительно. Пожалуйста, извини.
– Господи, но если ты знала, что все этим закончится, то зачем же пыталась?
– Потому что ты хотел, чтобы я поела. А мне не хотелось, чтобы ты на меня сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.
Ему вспомнилась прошлая ночь. Рита занималась с ним любовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте и почувствовал легкое отвращение. Словно попал на тренажер. Он кончил быстро, чуть ли не в порядке самозащиты, но она оставила его в покое лишь значительно позже, тяжело дыша, неудовлетворенная. Потом, когда Ларри уже засыпал, она придвинулась к нему, и снова он ощутил запах ее сухих духов – гораздо более дорогих в сравнении с теми, которыми пользовалась его мать, когда они вместе ходили в кино. Рита прошептала ему на ухо слова, которые разом разбудили его и не давали уснуть еще два часа: Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишь меня одну?
До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша, что он даже поразился. Она привела его сюда после ленча в день их встречи, и все произошло совершенно естественно. Он помнил мгновенный приступ отвращения, который испытал, когда увидел, как обвисли ее груди и как выпирают голубоватые вены (ему сразу вспомнились варикозные вены матери), но совсем забыл об этом, когда ее ноги поднялись, а бедра сжали его с удивительной силой.
Медленно, рассмеялась она. Так будут последние первыми, и первые последними[81].
Он уже находился на грани оргазма, когда она оттолкнула его и взяла пачку сигарет.
Какого черта? – удивленно спросил он, а его Джон Томас негодующе раскачивался в воздухе.
Она улыбнулась.
У тебя ведь одна рука не занята, так? У меня тоже.
Они пустили в ход свободные руки, пока курили, и она весело болтала о всякой всячине – хотя ее щеки становились пунцовыми, и дыхание учащалось, и слова начинали путаться.
Пора. Рита взяла его сигарету и загасила вместе со своей. Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты закончить начатое. А если не сможешь, я скорее всего тебя порву.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});