Еще левее за отдельным маленьким столиком безумолку трещали, периодически срываясь на неискренний смех, три девицы в ярких цветастых нарядах чуточку потрепанно-затасканного вида. Косметики на лица оказалось наложено столько, что вопрос об их профессиональной принадлежности отпадал при первом же взгляде. Наверняка, любвеобильные жрицы досуга. А ведь если смыть с размалеванных личиков несколько слоев «штукатурки», то вполне возможно, что в результате под косметическими наростами обнаружится изначальная привлекательность хозяйки. Но это их выбор, Мериду мало интересующий.
А еще в зале ели, пили, пировали, гуляли, пытались запевать недружными голосами, пьяно хватали друг друга за грудки всё, кому было не лень притащить сюда свои задницы, начиная от неграмотных лапотников и заканчивая богатыми купцами. Вот только магов по-прежнему ни одного не было видно!
— Да нет же, Горок, мы бы по своей воле проклятую ведьму ни в жисть не отпустили целехонькой, — девушка уже доедала рагу, когда до её ушей долетел заинтриговавший обрывок разговора соседей по столу. Семеро мужиков простоватой внешности в еще более простецкой одёжке, явно не богачи и не торговцы, досыта наевшись и уже изрядно нахлебавшись горячительного, вплотную занялись общением. Спиртного перед ними оставалось еще много, а под разговор оно приятнее пьется, чем в тишине. — Знаешь, сколько она нам пакостей наделала?
— Откуда ж мне знать, дружище, коли я, почитай, годков пять в вашей селухе не бывал. Мы щас с братаном всё больше на юге в Замшелом лесу охотимся. Там живности столько развелось, что за ней даже гоняться не приходится. Чапаешь по чаще, хвать кого-нить за ухи, хребтом об ствол и в мешок. Верно, Каян? — столь косматый и бородатый охотник, что кроме волос на лице только осоловелые глаза виднелись да мясистый нос торчал над усами, подтверждающее кивнул головой и влил очередную стопку горлодерки куда-то в кустистые заросли. Видать, мимо рта не промазал, так как следом за сивухой в дебри волос отправился ядрёный огурчик. — А в ваших краях все пятки обобьешь, пока хотя бы облезлого зайца повстречаешь. Так еще и гоняйся потом за ним полдня. И чо, эта срань много у вас нашкодничать успела?
— А то! — тряхнув русыми вихрами, вскинулся еще один собеседник, до того захмелевший, что в причиненных им пакостях усмотрел повод для гордого выпячивания груди. — Но мы ж её… ик, спыймали опосля.
— Да брешете, поди! Откуда в вашем засранном захолустье ведьме появиться? — с хрустом дожевав огурец, басовито прогудел бородач и вновь потянулся к початой литровой бутыли. — У нас тут в Уходвинске и то, кажись, ни одной нет.
— Так то у вас! А вот у нас, мля пеньковая, своя выросла!
— Дык, выходит, она ваша деревенская что ли? — с пьяненьким смешком поинтересовался менее заросший охотник.
— Сам ты деревня неумытая! У нас посёлок… Нет, её залётным ветром жене корчмаря надуло годков 15 назад, — обиженно огрызнулся крепыш-селянин, с досады тут же залпом осушив кружку крепкого пива и с громким стуком поставив её обратно на столешницу. — А я тебе, Горок, о чём уже целую сгоревшую свечу толкую? Может помнишь рыжую Айку, корчмареву дочку?
Горок, ничуть не расстроившись от своей точно подмеченной неумытости, кивнул головой, запустив еще более грязную лапу в большую плошку с квашеной капустой.
— Пока она мелкая была, росла, кажись, как все. Никаких особливых причуд мы за ней не замечали. А выросла — и понеслось!
— Куда понеслось? Без меня? — оторвав голову от столешницы тонким осипшим голоском пропищал самый молодой из кампании. Его мутный взгляд мазнул по собеседникам и уткнулся в недопитую бутыль, приобретя некоторую осмысленность. — Вот теперь понеслась. Наливай!
— Тебе уже хватит, — пробасил косматый Каян, но на донышко кружки бедолаге всё же наплескал, после чего переместил бутыль из пределов досягаемости хлюпика, от греха подальше — к себе поближе. — Ну… так это… на костер ведьму — и вся недолга! Коли житья вам от неё нет.
— У-у, какое там житьё, — сменив гордость на нытьё, промычал белобрысый. — Эта стервячка только пуд… полд… подлянки, — с трудом выговорил мужик, — нам творила. Зимой вот аккурат в канун Лютника-пересмешника я в корчме вечером зависал… Ик. Ой!.. Так эта Айка ставит передо мной заказанный жбан, закусь всяку разну и тихо так, чтоб никто не слышал, говорит: ты, мол, дядька Куся завтра отсидись дома, на Солёную Глушицу рыбачить, как собирался, не ходи. Дескать, поскользнешься и руку сломаешь. А лёд на озере еще тонкий, удара твоим телом не выдержит. Утонешь, короче. А у самой, чертовки, глаза блестят, будто лихорадкой мается, и веснушки на роже такие честные-честные…
— А ты чо?
Мужики дружно подняли кружки, чокнулись и, наскоро закусив, вопросительно уставились на рассказчика.
— Чо, чо?! — передразнил собутыльников светловолосый селянин, скорчив горестную гримасу, словно его изжога с утра замучила. — Дурень я, что ей поверил! На следующий день, коль на Солёную Глушицу не пошел, так решил белок в Белоборском урочище настрелять. Закинул лук за спину, прихватил колчан, обул лыжи и отправился в прямо противоположную сторону от озера. Так возле Елковской протоки в овраге и ногу сломал, и лыжи потерял. Да и сам насилу оттуда выбрался. Хорошо, хоть шею не свернул. А как уж домой приполз под вечер даже и не помню. Вишь, чо стерва вытворяет?! Не мытьем, так катаньем возьмет, лишь бы всё по её словам вышло, как по писанному, без задёва. Это, значит, чтоб мы её боялись…
— А м-м-м-мы с-с-со свояк-к-к-ком…
— Да сиди уж, не мыкай! Знаю я твою историю, только пока ты её расскажешь — петухи яйца нести начнут, — криво усмехнулся крепыш-селянин, подвинув жбан с пивом под нос заики. — Пей лучше!.. Они со свояком отмечали в корчме его удачную покупку. Он тут у вас в Уходвинске лошадь у какого-то бродяги эльфа за полцены сторговал. Хорошая коняга, крепкая, молодая, справная. Как не посидеть? Ну и засиделись они допоздна, чуток лишка перебрав «Жадинки». Свояк возьми, да и ущипни с пьяных глаз легонько ведьму ради шутки за мягкое место, когда она им очередной полуштоф подавала. А эта стерва так их обоих взглядом опалила, что-то едва слышно сквозь зубы процедив, что родственнички, струхнув не на шутку, быстренько допили остатки и решили поскорее ноги из корчмы уносить. Ан не тут-то было! Тыкались, мыкались и пыкались по селу вплоть до самого утра, словно слепые кутята. Мой дом с ихними хатами на одной улице. Так сам слышал, не брешу, как они трижды то с песнями, то с матюгами мимо проходили. И только когда рассвело, эти двое горемык смогли отыскать дорогу до своих хибар. А там их уже другие радости поджидали: из Шоба жена колотушкой до полудня пыль выбивала, как только не устала! А у его свояка купленная лошадь бесследно из амбара исчезла, точно и не было её там и в помине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});