— Да, в ее честь, и еще мне нравится Малая Медведица. И звучит это приятно. Лучше, чем «Артур»,[37]«Большая Медведица»! — И она игриво толкнула своего брата.
— А мне нравится мое имя, — запротестовал он. — Оно сильное и смелое!
— Так и есть, Артур, — Кордула потрепала его волосы, забавляясь тем, как они торчат в разные стороны. — Знаешь, это ведь Олеандра предложила тебя так назвать.
— Правда? — с недоверием переспросил он. — А я и не знал…
— Да, так оно и было… — Кордула улыбнулась более приятному воспоминанию, подобному легкому белому облачку, которое стало предвестником окончания шторма. — Это произошло еще там, на поле лепестков. Твой отец сначала нашел ее и лишь потом меня. Мы с ним обнялись и расцеловались, после чего я сразу спросила его, что же нам, всем оставшимся в живых, теперь делать. Он ответил: «Мы плывем домой». Он рассказал, что договорился о нашей переправе на одной из галер. Места там должно было хватить и на нас, и на наших слуг. «Включая новую служанку», — сказал он тогда. Когда я спросила его, о ком идет речь, он кивнул, и из-за Гермеса показалась Олеандра. Сначала ей было очень неловко, и она стала говорить о том, что не хотела бы выглядеть неблагодарной, ведь няню для ребенка выбирает мать, а не отец. Потом она заглянула мне в глаза и вежливо спросила: «Примете ли вы меня в услужение, госпожа?» А я ей ответила: «Что за странный вопрос, Олеандра. Ты же не спрашиваешь, примет ли лето солнечный свет?» Она так крепко меня обняла! Потом взяла тебя на руки и сказала: «Знаете, а мне всегда хотелось присматривать за маленьким мальчиком!» И я никогда не забуду, что было дальше. Она посмотрела на вашего отца и сказала: «Вам не кажется, госпожа, что пришло время дать этому мальчику имя? Ему нужно сильное, смелое имя, такое как Артур или Виктор». Я посмотрела на вашего отца и тут же поняла, что мы с ним думаем об одном и том же. — Она снова потрепала кудри сына и крепко его обняла. — Мы одновременно с ним сказали: «Артур». Так ты получил свое имя. Я помню, как Олеандра повторяла его снова и снова, укачивая тебя на руках: «Артур, Артур, Артур». Вы знаете, как она это иногда делает. Потом она посмотрела на нас и сказала: «Это идеальное имя для него. Большой Медведь появился следом за Малой Медведицей».
— Я соскучилась по Олеандре, — захныкала Бриттола. Ее губы снова задрожали. — Почему она от нас ушла?
— Она прожила с нами долгие, счастливые годы и просто хотела сохранить их в своей памяти именно такими… Она не хотела становиться для нас обузой, став слишком старой для того, чтобы работать. А в этом госпитале в Коринии ей хорошо. Он стоит рядом с дворцом, с которым у нее тоже связано много хороших воспоминаний, и…
— Если хотите, мы завтра можем ее проведать! — Голос Моргана заставил их всех вздрогнуть.
Он стоял в дверях, широко улыбаясь и держа в руках сапоги для верховой езды, которые снял, чтобы подкрасться к ним незамеченным и устроить сюрприз. Дети взвизгнули от восторга и бросились обнимать отца.
— Да, Артур, я помню день, когда мы дали тебе имя, будто это было только вчера, — сказал он, беря на руки дочь и подводя детей обратно к матери. — Тебя крестили тем же вечером. Это сделал епископ Клематий в маленькой часовне, которая так и стоит в рощице возле Северных ворот Кельна.
— Церемония получилась прекрасной, — отозвалась Кордула, поцеловав мужа. — К нам тогда присоединились многие горожане и потом мне рассказывали, что они восприняли это торжество как праздник возрождения после того ужаса, свидетелями которого они стали.
— А в самом конце церемонии, — подхватил Морган, аккуратно укладывая детей в кровати и хорошенько укрывая их одеялами, — епископ сказал: «В ближайшие годы на свет появится великое множество Урсул и Артуров. Так и должно быть! Мы должны наполнить мир этими именами, в память о славных женщинах, таких как твоя мать, последовавшая за славной и отважной Урсулой».
Историческая справка
В немецком городе Кельне, позади центрального вокзала, недалеко от Урсула-штрассе, упрятанная на скромной мощеной площади, называемой Урсула-плац, стоит современная церковь Святой Урсулы. Отреставрированная в шестнадцатом веке, она вполне достойна того, чтобы на нее взглянуть, особенно если вы окажетесь в тех местах. Но, возможно, вам даже захочется просто остановиться на Урсула-плац, закрыть глаза и попытаться представить себе, что же именно произошло здесь полторы тысячи лет назад, за тысячу лет до возведения церкви. Эта самая земля под безымянными камнями мостовой, пролегавшей от центральных ворот старинного Кельна — «величайшей драгоценности Рима к северу от Альп», — по-прежнему хранит память о чем-то ужасном, происшедшем здесь в древние времена.
Что бы ни случилось на этой земле, скорее всего, произошло оно где-то между четвертым и пятым веками нашей эры. Это было время падения Рима, германских нашествий, хаоса, ввергшего всю Западную Европу в темные средние века. Эти времена вообще были щедры на страшные события, лишь единицы которых, однако, в точности описаны в сохранившихся хрониках. Судя по всему, подобные трагедии тогда казались делом обычным, и поэтому в исторических записях далеко не каждому из них посвящался подробный рассказ.
Войдя в церковь, сразу же поверните направо — и вы окажетесь в Золотой палате. Видите кости, уложенные в буквальном смысле от пола до потолка? Видите черепа, принадлежавшие женщинами, принявшим страшную, мученическую смерть? Они были завернуты на средневековый манер и подготовлены к продаже как древние мощи. В огромной братской могиле, над которой построена эта церковь, находилось столько тел, что она стала настоящей фабрикой по поставке содержимого для рак, более чем способной удовлетворить спрос бурно развивающейся церковной индустрии. Несколько сот лет люди приезжали в Кельн именно за мощами Урсулинок. В самом деле, если сравнивать их по популярности, в этом смысле Урсула и ее «девственницы» были чем-то вроде средневекового Элвиса Пресли!
Вернемся же в Палату. Там, на хорах, в стене размером с большой телевизионный экран, вмурован загадочный камень Клематия с надписью, плохо поддающейся расшифровке. Судя по всему, она была сделана вскоре после самих страшных событий и предоставляет нам лишь историческое свидетельство о зверствах, произошедших на этом месте. Кроме упоминания единственного имени реально существовавшего человека, имевшего связь с этими событиями, Клематия, и туманных упоминаний о мученичестве девственниц, она не говорит ничего о том, кем они были и как оказались в этих местах. Но уже самого этого факта более чем достаточно! Перед нами свидетельство того, что здесь действительно произошло какое-то событие, унесшее жизни тысяч женщин.