вышла в сени и долго ждала Анисью Федотовну, которая, наконец, явилась с салопом и шляпкой.
— Ну, вот! скорее, чтоб не увидали, — сказала она. — Не забудьте! на Козьем болоте, в доме мещанки Пряженцовой.
— Хорошо, хорошо! — сбегая с лестницы, отвечала Полинька.
Она взяла извозчика и поехала. Дорога была продолжительная; наконец они въехали на Козье болото — огромную мрачную площадь, среди которой местами блестели едва заметные точки — отражение огней, светившихся в окнах жалких домиков, окружавших площадь.
Полинька с трудом нашла дом мещанки Пряженцовой. Ее встретила какая-то старуха и грубо спросила:
— К кому пришла? кого надо?
— Я от Анисьи Федотовны, — отвечала робко Полинька.
— А, а! к больному? кажись, перестал стонать… кто он таков — прах его знает, толку от него не добьешься!
— Пустите меня скорее, — перебила Полинька словоохотливую старуху.
— Погоди, сейчас! надо, его спросить.
— О, нет! не говорите, что я пришла: скажите, что Анисья Федотовна.
— Это зачем! ишь ты какая! ну, да пойдем, пойдем; чай, ничего не услышит и не увидит.
И старуха повела Полиньку через темные сени. Она раскрыла двери в небольшую комнату, тоже темную, и начала кашлять так страшно, что Полинька сдивилась, откуда вдруг у ней появился кашель.
— Фу ты, проклятый! чуть не задушил! — бормотала старуха.
В другой комнате послышался стон. Старуха усмехнулась:
— Ну, опять затянул свою песню! вот так и день и ночь все напевает! Маленько темно, да, ишь ты, глазам больно!
Полинька не слушала больше старуху; она прильнула к двери и старалась заглянуть в соседнюю комнату, слабо освещенную.
Комната была чиста, но бедно убрана; на лежанке — свеча, заставленная большой книгой; в углу — кровать, на которой слабо стонал умирающий.
Полинька тихо вошла в комнату.
— Кто там? — едва слышно спросил больной.
Полинька обмерла.
— О, господи, господи! прекрати мои мучения! — простонал больной.
Полинька кинулась к постели и с ужасом отскочила от нее: так страшен был умирающий горбун. Она едва узнала своего прежнего врага; однакож то был действительно горбун. Но какая страшная перемена! Лицо его было бледно, глаза закрыты, губы черны, волосы стояли дыбом и почти все были белы.
Долго Полинька смотрела на него и много перечувствовала. Раскаяние мучило ее. Она видела теперь, что горбун прав, что он благороден, что она точно обманута своим женихом, что она может быть причиной смерти горбуна. Тот, кого она так страшно оскорбляла своим презрением, — тот не забыл ее и в предсмертную минуту: он простил ей все и еще отказал свое богатство! А тот, кому она всем пожертвовала, бросил ее!
Волнуемая стыдом и отчаянием, Полинька с ужасом припоминала свои оскорбительные слова, свои подозрения, все поведение свое с горбуном и готова была упасть на колени перед умирающим, чтоб он простил ее и сколько-нибудь облегчил ее совесть.
— Дайте пить… сжальтесь кто-нибудь… дайте хоть глоток, — простонал горбун.
Полинька схватила со стола стакан и, вся дрожа, поднесла его к губам умирающего. Она чувствовала, как горячие его губы коснулись ее руки, ища стакана.
— Ох, не могу, сил нет, приподнимите! — слабо сказал горбун, опустив голову на подушки.
Полинька, едва сдерживая рыдание, нагнулась близко к горбуну, подняла его голову и поднесла ему стакан. Долго пил умирающий. Рука у ней обмерла, поддерживая его голову, а он все пил. Полиньке было тяжело, но она терпела.
Наконец больной с тихим стоном отнял губы от стакана и повернул к ней голову. Почувствовав жаркое дыхание на своей груди, Полинька осторожно уложила голову горбуна на подушки и села на стул у его изголовья.
Тихо было в комнате; больной лежал покойно. Полинька много передумала, сидя у его изголовья. Ей в первый раз пришлось видеть человека в таких страданиях, и ее сердце ныло; каждый стон глубоко потрясал ее. В несколько часов она так утомилась, что не могла долго бороться со сном, к которому невольно располагала унылая, тишина комнаты. Почувствовав, что члены ее немеют, она напрягала слух, широко открыла глаза. Но через минуту глаза сомкнулись снова, вот мелькнули знакомые лица, заговорили с ней, — Полинька заснула.
Была глухая ночь; умирающий лежал спокойно; в комнате было так тихо, что мерное дыхание Полиньки ясно слышалось.
Вдруг больной начал медленно поднимать голову; глаза его горели, злая улыбка блуждала на губах; наконец од бодро сел на кровать и впился глазами в спящую Полиньку. Может быть, почувствовав его взгляд, она начала дышать прерывисто и зашевелила губами, будто хотела кричать.
Тихий смех вылетел из груди горбуна, и он медленно, не сводя глаз с Полиньки, привстал на постели. В то время Полинька вздрогнула, вскочила со стула и дикими глазами оглядела комнату: горбун лежал, как мертвый, на кровати…
Полинька с минуту старалась собраться с мыслями, осматривалась и вдруг страшно побледнела: ей показалось, что горбун уже умер; мысль, что она одна в комнате с мертвецом, так испугала ее, что она кинулась к двери и стала стучать в нее и кричать: «Отворите! он умер, он умер!».
Но какая-то тень мелькнула в комнате. Полинька обернулась — и вскрикнула, увидав горбуна у лежанки: он гасил свечу. В комнате стало совершенно темно. Полинька по инстинкту присела и ползком отдалилась от двери. Ей казалось, что это все сон; она хотела кричать, но страх привлечь горбуна на свою сторону останавливал ее. Слух ее был напряжен до последней степени: она услышала шорох в противоположном углу, — кто-то шаркал по стене, — ощупала окно и вскочила на него.
Вдруг за стеной послышался говор, брань и шаги. Горбун забегал, заметался по комнате, и что-то упало, задетое им.
Через минуту кто-то поспешно раскрыл двери и осветил комнату. Полинька с ужасом увидела горбуна, совершенно здорового, с его прежним, злобным лицом. Он стоял посреди комнаты и разводил руками по воздуху, над опрокинутым стулом.
Анисья Федотовна, бледная, стояла на пороге, со свечой.
Полинька кинулась с окна, потушила свечу, оттолкнула Анисью Федотовну и выскочила в сени. Выбежав оттуда на двор и услышав за воротами мужской голос и фырканье лошади, она начала было кричать, но воздух освежил ее, — она одумалась, тихонько отворила калитку и выскочила на улицу.
Извозчик стоял у ворот.
— Увези меня, увези скорей; я тебе дам сколько хочешь! — задыхаясь, сказала Полинька.
Извозчик, верно, испугался! он сел на свои дрожки, хлестнул клячу и поехал от Полиньки. Полинька побежала за ним, но вдруг услышала голос Анисьи Федотовны, зовущей ее, и прислонилась к стене какого-то дома. Анисья Федотовна, запыхавшись, пробежала мимо нее, бормоча отчаянным голосом:
— Господи, господи, погубила я себя!