— Располагайся, будешь обитать здесь, — мне широким жестом представили гостиную. — Шкаф пустой, можешь занимать. Через полчаса будем ужинать. — ужинать, он сказал? Золотой мужчина! Радуясь возможности в кои-то веки поесть домашнюю свежую еду, я, уверившись, что Стил ушел, переоделась в футболку и свободные тренировочные штаны. Чтоб не терять времени, достала коммуникатор и снова принялась за базы. Похоже, придется читать все обо всех…
— Колючка, ужинать! — раздался бодрый голос с кухни. И чего он такой бодрый во втором часу ночи, спрашивается? Меня, хоть и выспавшуюся, уже зевать тянет, а этому хоть бы что.
На кухне меня ждал просто великолепный ужин, он, правда был несколько испорчен донельзя довольным собой Мэрком, но это- неизбежное зло, ибо просто так ужин мне никто не ниспошлет. «Впрочем, на счет зле, я, пожалуй, погорячилась»- допивая чай подумалось мне.
— Ну что, понравилось?
— Спасибо, давно ничего такого вкусного не ела, — честно призналась я.
— По тебе и видно, — сменили меня взглядом. Ладно, колючка, белье в шкафу на верхней полке, иди уже спать. Послушно поднявшись, я поплелась обратно в гостинеую. И чего это он раскомандовался, спрашивается?! Иди спать, иди есть, там не сиди, со мной везде ходи… Однако, все это было забыто, потому что, как оказалось, работать лежа на одеяле гораздо удобнее.
— Айра! Мне забрать коммуникатор? — возник в дверях Стил с мокрой головой. В душе, похоже, был.
— Я уже сплю.
— Я вижу. Или сейчас же ложишься, или будешь спать в моей комнате. — главное в любом споре- сильная аргументация.
— Все легла уже, легла. Не бубни, только. — я повернулась на бок, давая понять всю, степень серьезности своих намерений заснуть богатырским сном.
— Умничка, — меня, наклонившись, чмокнули в щеку и удалились к себе. Ладно, раз он меня кормил, пускай покомандует, а то еще завтрак готовить не станет…
Не могу сказать, чтобы до этого мой сон был особенно чуток, но, по-видимому, сказались стресс и усталость. Я села на диване, словно по щелчку, еще не понимая причину побудки. Было тихо и вот внезапно: хрип и едва слышное бормотание за дверью. Мэрк.
Я вытащила нож из-под подушки. Не метательный: рукоять тяжелая, такой метнуть далеко и быстро при всем желании невозможно. Однако для ближнего боя, хоть я подобные штучки и не люблю — то, что надо. Не мой, правда, но Мэрк не обидится, думаю. Тем более, что это ради общей безопасности. Крадучись, я преодолела расстояние до двери и прислонилась ухом. Оттуда снова донеслось хриплое прерывистое бормотание. Выдохнув, я решительно вошла. Мэра спал, лежа на спине. И по нему сразу было видно, что он не в порядке.
— Вашу мать!.. Где подкрепление?! — сквозь стиснутые зубы пробиваются отдельные слова, грязные ругательства, всякое. И я понимаю, в чем дело: приступ. Профессия военного привлекательна из-за привилегий, но никто из юных романтиков не интересуется ценой. Убивать преступника, насильника, мерзавца, не человека даже- очень тяжело, но убивать ради страны ли, контракта?.. На мутагенных планетах опасно: частые бунты, радиация, непривлекательный (с нашей точки зрения) внешний вид местных. И ежедневная необходимость убивать виновных, невиновных, вершить высшее благо, дабы не создавать угрозу для существования Конфедерации. А мутагенные планеты, вышедшие из-под контроля, — существенная опасность. Именно поэтому на цену, которую платят те, кто защищает Конфедерацию от этой опасности, предпочитают закрывать глаза.
Как я могла ему помочь? Да никак, в общем-то. У каждого из нас свои скелеты и почему я решила, что шкаф Мэрка безупречно-пуст? Я присела на краюшек кровати, несмело погладила его по руке. Дыхание все такое же хриплое. Надо поговорить. Иногда они просыпаются от голоса. Кошмар прерывается. Я знала одного парня, который, не выдержав и полгода отставки, подался в наемники, лишь бы избавиться от этих кошмаров. Его нашли мертвым с дырой в груди, однако на лице у него была улыбка. Именно поэтому мне сейчас так страшно. Всегда есть риск сорваться и перейти черту, а Мэрк не железный. Особенно он, с его-то обостренным чувством справедливости, которое он тщательно ото всех скрывает.
— Стил, — я перебираю темные пряди, успокаивая скорее себя. — все хорошо. Это только кошмар. Слышишь, просто кошмар. Просыпайся хватит еще и там командовать, — не действует. Снова дыхание учащается, глазные яблоки под плотно смеженными веками вращаются, тело дергает судорогой. Лысый пилот…
Я вытянулась пялом с ним и крепко обняла, продолжая гладить голову, руки, грудь. Лишь бы успокоился.
— Стил, не пугай меня, пожалуйста, — когда Мэрка начинает колотить все сильнее, я, отчаиваясь, говорю глупости. — Пожалуйста. Ты хоть и сволочь, но я за тебя переживаю. Любимая ж сволочь, — я еще крепче обнимаю его, словно пытаясь удержать здесь, вдали от ночных кошмаров. И неожиданно он сдался. Напряжение из мышц стало уходить, глубокие складки, некрасиво бороздившие лицо, разглаживаются…
Проснулась я с тем же Мэрком вобнимку, вот только обнимали уже меня, собственнически сжимая талию и по-хозяйски перекинув ногу. Сопит в ухо. Смешной. Когда спит, то даже терпимый, не хуже прочих мужчин. А главное. что молчит.
— Колючка… — синие глаза сонно смотрят на меня в недоумении. — Что…
— Ничего, у тебя приступ был. — вылезать и из под теплого одеяла и от Мэрка не хотелось: про комфорт в ведомственных жилищах заботились обо всем, кроме комфорта. В квартире было довольно прохладно. Я вздохнув, уткнулась куда-то ему в грудь, ибо там — теплее, Зима идет. То есть, конечно, все это искусственно, но не люблю зиму.
— Ясно. Напугал? — вздохнув, поинтересовался Стил, поправив одеяло.
— Да не сильно. Знаешь, похоже привычка просыпаться с тобой вобнимку ло добра не доведет… — он как-то дернулся, сжал меня крепче и судорожно вздохнул. Не мое это дело, однако я не выдержала. — Что слуилось?
— У меня уже года два приступов не было. При дяде не проговорись, пожалуйста. — он, похоже, сам не замечая, принялся поглаживать меня по голове. — Это… Как будто снова возвращаешься, хочешь изменить сам не знаешь что, но не можешь. Я когда оттуда вернулся мне было двадцать шесть, дурости много было, хотел продолжить службу, но комисировали по психологическому состоянию. Дядя предложил пойти к нему, в политику, но не настаивал, все же двадцать шесть для политика- это поздновато. Мать и отец настаивали, чтобы я продолжил заниматься семейным бизнесом. А мне хотелось боя, это ощущение прогулки по краю пропасти, говорю же- дурак был. Там, знаешь, время как-то по другому идет. Вроде бы, служишь год, а кажется, что уже древний старик, или, наоборот, младенец. «Ты смотрел смерти в лицо, в ее глаза. Ты ее никогда забудешь, и она не отпустит тебя, как бы ты не старался», - мне так один полковник сказал, когда меня комисовали. А дядя добавил, что главное при этом человеком остаться. Мне в эти припадки всякое видится, но чаще всего школа. Был очередной страйк, а мы школу защищали. Взод зеленых мальчишек. Мне двадцать пять, а им и того меньше было. Ждали подкрепления, а нанас перла толпа, человек двести, с прутами железными, палками, ломами. Кто что нашел. Опять зарплатой были недовольны или новым законом, не знаю. Но за нами были дети, всего пятнадцать- остальных успели увести. И еще мы знали, что если сейчас дадим им добраться до дете, то здесь будет очередная кровавая революция. Конфедерция уступит. Когда под эту школу пригнали почти батальон, из двадцати моих парней осталось трое и я. — я молчала, честно слушая. — Мне часто снятся они… Я когда прилетел на Землю, то без автомата засыпать не мог. Дядя увидел, что что-то неладно- потащил в клинику. Док сказал, или само пройдет, или уже не поможет. Прихожу к нему раз в полгода. Он и посоветовал в полицию пойти- самое то, чтобы времени на глупости не оставалось.