или в сторону бестии (бестиального инстинкта).
Мой человек — это самое то, что интеллигенция (со времен Щедрина) называла презрительно «обывателем».
На самом же деле это и есть сам-человек, хотя бы вот Евгений из «Медного всадника».
Голодный повар — как это может быть? А вот бывает же: поэт похож на голодного повара — он, создающий из жизни обед для других, сам остается голодным. И что ужасно, как будто оно в отношении писателя так и должно быть: сытым писателя так же трудно представить, как голодным повара.
Хемингуэй — это фронтовая душа, то есть такое состояние духа, когда прирожденная человеку идея небесной гармонии втоптана в грязь, от нее ничего не остается, а между тем, к удивлению себя самого, ум работает гораздо яснее даже, чем в гармонии с сердцем.
Это у него умные записи последнего сердечного стона.
Нужно ли это? Наверно, нужно на время. Но я думаю, если это только по силам, сохранить чувство гармонии и преподать его даже в последнем стоне своем как возможность, как поддержку…
ЧУВСТВО СОВРЕМЕННОСТИ
Чувство современности содержится в творчестве, и оно-то больше всего и радует автора, обещая ему непременное внимание и сочувствие друга. Особенно трудно дается автору изображение природы и вместе с тем открытие современности в несовременных вещах.
Тайная современность рассказа о несовременных вещах является, может быть, пробным камнем истинного творчества.
*
Красота направлена к вечности, но художник должен знать время, когда с ней нужно выходить на люди: когда у них свадьба, когда похороны.
Художник должен чувствовать вечность и в то же самое время быть современным. Без чувства вечности невозможны прочные вещи, без чувства современности художник останется непризнанным.
По-моему, каждый настоящий талант содержит в себе чувство современности, и как птица на перелете верно направляется в огромном пространстве с Новой Земли в Центральную Африку, так и писатель движется во времени, точно как птица в пространстве. И нет писателя вне современности, хотя бы он писал о египетских пирамидах или о листике осины, трепещущем на своем стебельке… Я называю эту способность чувством, а не мыслью, потому что сам действительно не могу разобраться в этом движении моем, как сороконожка не может понять, какой ногой вперед сейчас ей надо ступать.
*
От себя уйти невозможно, а еще говорят, будто писатель может уйти куда-то от современной темы.
…Во мне живет чувство нового времени. Мало того! Я могу надеяться, что это великое чувство жизни, замаскированное охотой, я оставлю в своих книгах.
Есть в незримой среде, окружающей каждого, тон времени, и кто слышит его, как будто получает крылья и может лететь и лететь.
Но это не все, что нужно человеку. Человеку нужно слышать тон времени и идти по своей тропе.
*
Ранним утром в предрассветный час, когда я в полной тишине ставлю сам самовар, пью чай и потом прямо от чая сажусь за пишущую машинку, я чувствую полное слияние бытия моего с сознанием, и о чем бы я ни писал, все равно написанное выходит из бытия моего, да, о чем бы ни писал, все написанное мною современно.
Нет более раннего утра, чем предрассветный час, и я думаю, что я самый современный писатель: никто-никто раньше меня не встанет и в этот ранний час никто, как я, — разве певчая птичка! — так не чувствует святость бытия в момент перехода его в сознание.
Мой современник — это не тот, кто устраивается потребителем всего нового, а кто сам участвует в создании нового времени, кто на это душу свою положил.
НЕБЫВАЛОЕ
Человек живет и рождает новое, и от него остается навсегда то небывалое, что он рождает словом, делом, помышлением, поклоном даже, или пожатием руки, или только улыбкой посылаемой.
Человек неведомый послал улыбку кому-то, и от этой улыбки родилось небывалое.
Человек — это мастер культурной формы вещей. На низшей ступени лестницы этих мастеров стоят те. кто ничего не вносит своего, а возвращает талант свой в том виде, в каком он его получил. На высших ступенях располагаются те, кто всю душу свою вкладывает в творчество небывалого.
*
Человек — это источник небывалого в природе.
Атомы были, но атомная энергия в руках человека действует как небывалое. Наташа Ростова была, не под пером Толстого она живет как небывалое, потому что ею руководит душа единственного, неповторимого человека — Льва Толстого.
Художник — это тот, кто душу свою вкладывает в творчество небывалого.
*
Как художник, я страшный разрушитель последних основ быта (это мой секрет, впрочем): я разрушаю пространство и говорю: «В некотором царстве», я разрушаю время и говорю: «При царе Горохе». Совершив такую ужасную операцию, я начинаю работать, как обыкновенный крестьянин-середняк, и учитывать хозяйственные ценности, как красный купец,
Этим обыкновенным своим поведением я обманываю людей и увожу простаков в мир без климатов, без отечества, без времени и пространства.
— Освежились, очень освежились! — говорят они, прочитав мою сказку.
И платят мне гонорар.
Чем я силен? Только тем, что ценное людям слово покупаю ценой собственной жизни.
*
В производстве нельзя без заместителей, но затем и создано и существует искусство, что человек тут сам.
В искусстве нет заместителей: тем искусство и отличается от всего.
В народе говорят, что не только пересадить нельзя боровик, но и шевельнуть, прикоснуться, и даже и посмотреть его рост: как посмотрел, так он и перестанет расти. И артист, как боровик, живет только естественно, прилюбилось место — и сел, и пересадить его невозможно.
Все живые отношения должны быть непременно и личными, даже дипломаты и те встречаются, чтобы посмотреть друг на друга. Только бюрократы личных отношений избегают и заменяют их бумажными: в этом и есть вред бюрократии.
То место, где я стою, — единственное, тут я все занимаю, и другому стать невозможно. Я последнюю рубашку, последний кусок хлеба готов отдать ближнему, но места своего уступить никому не могу, и если возьмут его силой, то на месте этом для себя ничего не найдут, и не поймут, из-за чего я на нем бился, за что стоял.
Конечно, наше время есть и начало чего-то, и конец. Хочется войти в начало, но и конца не хочется переживать: пусть оно кончается без меня, я же войду в начало.
Мало того! Мне кажется, я рождаюсь, не имея возможности об этом сказать кому-нибудь, и оттого мне хочется на старости, как ребенку, плакать и жаловаться.