Читать интересную книгу Русская литература XVIII векa - Григорий Гуковский

М я к о т и н В. А. Из истории русского общества. СПб., 1906 (Статья «Дворянский публицист екатерининской эпохи»).

Кизеветтер А. А. Исторические очерки. М., 1912 (Статья «Русская утопия XVIII в.»).

Гуковский Г. А. Из истории русской оды XVIII в.//Поэтика. Т. III. Л., 1927).

МАСОНСТВО

НОВИКОВ МАСОНСКОГО ПЕРИОДА

НАЧАЛО РУССКОГО СЕНТИМЕНТАЛИЗМА БОГДАНОВИЧ. ХЕМНИЦЕР

Семидесятые годы XVIII в. – время большого перелома, разрушения укрепившихся в прежние годы устоев мировоззрения дворянства.

Крушение идеологии классицизма. Основным решающим событием, определившим и причину, и характер этого перелома, было пугачевское восстание. Оно не только привело к правительственному походу против либеральной мысли в среде дворянства, но и к глубоким деформациям самой этой либеральной дворянской мысли. Отсюда и кризис литературы, и дальнейшее преобразование ее.

Именно в пугачевскую пору и в первые же годы после нее русский дворянский классицизм стал разрушаться. Снизу и сверху скопились силы, разбивавшие классицизм в самом корне, в его социально-идеологической основе. Группа дворянских либералов, несшая его как свое литературное знамя, подверглась ударам потемкинского режима, также связанного с «уроками» восстания. Страх перед ним заставил правительство активно выступить против крамолы и в среде дворянства. Страх крестьянской революции заставил многих из среды либералов сдать свои позиции. Ясность, целеустремленность, законченность, самоуверенность мировоззрения Сумарокова не могли сохраниться после испытания 1773–1775 гг. За плечами всей литературы, начиная с 1774 г. и до «Путешествия» Радищева, все время стояла мысль о катастрофе, чуть-чуть не поглотившей дворянскую монархию. Только что улеглась (относительно, конечно) буря гражданской войны, как началась новая тревога, поднялась новая буря, очень далекая, казалось бы, и все же потрясшая сознание культурных слоев российской империи, как она потрясла весь мир. Началась революция в Северной Америке. Крестьяне, купцы, интеллигенты-адвокаты, ученые, литераторы, подданные английского короля, жившие в Америке, не захотели больше быть колониальными рабами лондонского Сити и подняли восстание. Сразу же восстание провозгласило лозунги свободы, равенства, демократической республики, «прав человека и гражданина». Идеалы просветителей XVIII в., казалось, должны были воплотиться в жизнь, и борьба за них, до тех пор ведшаяся печатным словом, превращалась в борьбу с оружием в руках. С 1776 г. в течение семи лет длилась война американского народа, наскоро вооружившегося, с регулярными превосходно обученными и технически оснащенными армиями Британской империи. Уже к 1781 г. выяснилось, что народ неизбежно победит своих угнетателей, – и он победил. Республика Соединенных Штатов Северной Америки, первая мощная буржуазно-демократическая республика в мире, стала самостоятельным государством.

Русские интеллигенты, дворяне и разночинцы с великим волнением следили за исходом борьбы американцев с Англией. Революция за океаном связывалась в их сознании с «бунтом» у них дома. Зыбкость феодальной почвы в России была доказана во время пугачевского восстания. Зыбкость феодализма во всем мире и реальность проповеди просветителей была доказана американской революцией. Некоторые из русских дворянских либералов увидели в американской революции зарю нового века. После трагического урока пугачевского движения, настоятельно ставившего вопрос о немедленном изменении социального строя государства, Американские Штаты показали пример того, как именно, в каком направлении и какими методами надо строить новый уклад государства. Таких дворян-либералов, которых события 1770-х годов и в России и в Америке заставили радикализироваться и активизировать борьбу с властью реакции, было меньшинство; но это были лучшие люди дворянской интеллигенции. Большинство восприняло суровые уроки истории иначе. Немало из бывших фрондеров, испугавшись размаха событий и угрозы феодальной основе общества, в панике бросились вправо, переметнулись к правительству крепостнической реакции и стали усердно служить ему, – так было, например, с Богдановичем. Иным оказался путь писателей типа Хераскова или Майкова. Борьба за ограниченный идеал дворянского либерализма явно рухнула. Реакция задавила этот либерализм, а снизу поднималась более страшная опасность. Приходилось выбирать между деспотией и революцией. Ни та, ни другая не могли прельстить Хераскова и его друзей, ни даже Новикова. Мировоззрение русского классицизма не могло устоять: оно базировалось на твердой вере в сословную схему государства, в силу государственного объединения и подавления интересов сословий. Жизнь страшными испытаниями доказала, что эта вера ложна, иллюзорна.

Для писателей типа Хераскова глубокое разочарование в действительности их прежних идеалов становится глубоким разочарованием в реальности земных идеалов вообще, разочарованием в объективности бытия схемы, оправдывавшей их практику. «Но где же нет мечты? Вся наша жизнь – мечта!» – пишет Херасков в начале своей поэмы «Пилигримы, или искатели счастья» (1795).

А ведь Сумароков писал еще в 1770-х годах: «Ум здравый завсегда чуждается мечты!» Эмоция становится для писателей типа Хераскова как бы законодательницей мысли. Рождается русский дворянский сентиментализм, первый этап русского дворянского романтизма. Учеником Хераскова окажется Карамзин, воспитанник московских масонов.

Было бы, разумеется, наивностью думать, что этот переворот в умах произошел в определенный короткий момент, а именно в 1774 г. Однако рождение крупного литературного движения русского дворянского сентиментализма связано с крушением мировоззрения либералов-классиков, и в то же время это движение выросло из традиции классицизма путем самоотрицания его. Этот перелом произошел в глубочайшей связи с пугачевским восстанием и со всей социальной ситуацией 1770-х годов, начиная с предпугачевского чумного бунта в Москве.

Уже в 1760-х годах группа Хераскова отказывалась от острых форм социальной активности в литературе и непосредственной общественной жизни. Но Новиков дрался с реакцией очень активно и в 1769 г., и еще в 1772 г. Теперь, в середине 1770-х годов, и Новиков, а тем более Херасков, готовы заставить себя отказаться от прямой общественной пропаганды, от рационалистической и просветительской программы. Намечается довольно широкое движение ухода от социальных вопросов и вольномыслия в мистику и в теорию самосовершенствования. Это было бегство в мечту, в иррациональное, в углубленное копание в собственной душе – от катастроф общественного бытия.

В середине 1770-х годов целый ряд былых учеников Сумарокова все более увлекается мистикой и постепенно уходит с головой в масонские искания. Мистическое масонство становится «спасительной» силой, помогающей растерявшимся интеллигентам-дворянам закрывать глаза на противоречия, раздирающие их бытие. Именно в это время активным масоном делается Херасков, и отныне его творчество окрашивается в специфические тона мистического и морального учения «ордена». Масонство захватывает и В. Майкова в последние годы его жизни, масонство целиком поглощает Новикова, которому суждено было стать одним из руководителей этого движения в России.

Масонство. Масонские организации были довольно мощной силой во всех европейских странах в течение всего XVIII столетия. Неустойчивость феодального уклада европейских государств, приближение решающих битв с феодализмом, а с другой стороны, невозможность для очень многих мыслящих людей в Европе оформить свои искания и самоопределиться в рамках легальных общественных организаций, зажим со стороны монархических правительств открытой социальной деятельности, – приводили к тому, что стихийно в различных государствах возникали полуконспиративные группы, объединявшие прежде всего интеллигенцию и занимавшиеся вопросами морали, философии, религии, политики под покровом более или менее торжественных ритуалов, якобы древнего средневекового происхождения, или даже претендовавших на роль наследников обрядов древних евреев, древних египтян и т.д. Масонские «ложи», т.е. организации, увлекавшие и таинственной эффектностью обрядов, и своим характером неофициальных обществ граждан, а не подданных, сделались своего рода модой. Но если для многих посещение собраний их ложи было моральным, а иногда и просто бытовым развлечением, то для других ложи становились центром и основой их духовного развития, масонство – делом жизни, масонская организация – своего рода отечеством, силой, более важной, чем сила феодального государства. При этом социально-политическая и философская направленность масонских организаций бывала самая различная. Масонство не было едино и в малой степени. Внутри его шла обостренная классовая борьба, и масонские организации оказывались на полярных позициях в ней. Десятки различных масонских союзов и центров противостояли друг другу, спорили, вступали в резкие столкновения; силы размежевывались и перегруппировывались. Происходили съезды масонских организаций как в пределах одной страны, так и международные. Шла борьба различий и враждебных течений за отдельные ложи и за целые союзы их. Вся эта интенсивная жизнь, весь сложный переплет поисков, пропаганды и борьбы все больше походил на систему политических объединений борющихся классов. Европейские правительства не оставались равнодушными к этому движению, охватившему, с одной стороны, широкие круги буржуазии (на Западе), с другой – увлекавшему и верхи аристократии. Правители феодальных государств либо стремились подавить масонство, либо стремились использовать его, – в зависимости от того, с каким именно течением масонства они имели дело.