хотела остаться со мной, если бы это были не просто слова, если бы это проявилось в работе над недостатками, которые делали положение невыносимым, то, полагаю, как бы сложно и бедно мы ни жили, ее постигла бы лучшая участь, чем та, что ожидает ее теперь. Однако я увидел в ней нечто от сфинкса, не способного сказать ни «нет», ни «да». И если ты спросишь меня, что́ она собирается делать, я знаю лишь одно: это уж точно не будет таким правильным, как то, на что она способна.
На днях я убедился, что объявления они просматривают лишь для вида – вероятно, ожидая моего отъезда, чтобы начать заниматься тем, о чем мне не говорят.
Это еще одна причина побыстрее уехать, потому что иначе они могут намеренно все откладывать. И ее мать опять приложила к этому руку.
Этот новый план вновь противоречит тому, о чем они говорили несколько дней назад, и, несомненно, приведет лишь к неприятностям.
И я был бы полным дураком, если бы стал помогать им, в то время как они неискренни со мной, не так ли? Так что я собираюсь просто уехать и по прошествии недель двух написать им, чтобы узнать, как обстоят дела.
Я начинаю верить в то, что должен уехать и тем заставить их серьезно относиться к происходящему. Но такой эксперимент опасен, ведь даже за такой короткий срок они могут многое испортить.
Почему, почему эта женщина так неразумна? Она является полным воплощением того, что Мюссе называл «un enfant du siècle»[193], и, думая о ее будущем, я невольно вспоминаю о разрушенной жизни самого Мюссе.
В Мюссе было нечто возвышенное, и в ней тоже есть нечто подобное, хотя она, несомненно, не художница. Ах, если бы она была ею – хоть немножко! У нее есть дети, и, если бы она сосредоточилась на них еще больше, чем сейчас, в ней появилось бы нечто основательное, хотя и тогда этого было бы недостаточно; впрочем, на мой взгляд, ее материнская любовь, пусть и неидеальная, все же является лучшей чертой ее характера.
Меня тяготит мысль о том, что после моего отъезда она пожалеет о некоторых вещах, захочет стать лучше и будет нуждаться во мне. В этом случае я охотно ей помогу, но тогда мне нужно будет заставить ее ясно осознать то, что ты мне рассказывал о своей знакомой, которая говорила: «Tu m’as trouvé bien en bas, il faut que je remonte»[194]. Наверняка вместо «il faut que je remonte» Христина скажет: «L’abîme m’attire»[195].
Однажды я слышал рассказ о том, что Мюссе и Жорж Санд состояли в любовной связи. Жорж была уравновешенной, полной позитивной энергии и очень усердной в работе. Мюссе был небрежен, равнодушен и даже пренебрегал своей работой.
Отношения этих двух личностей накалились до предела, и они расстались. Впоследствии Мюссе, сожалея о случившемся, предпринял отчаянную попытку вернуть былое, но уже после того, как его положение стало совсем плачевным, а Жорж Санд к тому времени привела в порядок свои дела и полностью окунулась в работу над новой вещью, и ее ответ звучал так: «Слишком поздно. Сейчас это уже невозможно».
Но эти вопросы относятся в большей степени к внутренним переживаниям, и при этом сердца сжимаются от боли сильнее, чем кажется на первый взгляд.
Тео, уехав, я не буду спокоен за нее, наоборот, я буду переживать, потому что боюсь, что она очнется лишь тогда, когда будет слишком поздно, что ее охватит яростное желание заполучить нечто более простое и чистое лишь тогда, когда время будет упущено.
Когда я замечаю в ней нечто от сфинкса, для меня в этом нет ничего нового – это присуще не только ей, но и другим, и это очень плохой знак. Кроме того, если безучастно смотреть в разверзшуюся бездну, это тоже может привести к роковым последствиям, и лучшее средство избежать их – усердный труд. И сейчас, Тео, она слишком часто сидит сложа руки, однако если уныние можно побороть, то лишь работой, и тот, кто этого не понимает, пропадет – его затянет это болото. Я постоянно говорил ей об этом, и порой мне даже удавалось до нее достучаться.
Ты понимаешь, что она оказалась на краю пропасти, не правда ли?
Я не буду тем, кто подтолкнет ее, однако вечно стоять рядом и удерживать ее от падения я тоже не могу. В самом человеке должно быть достаточно здравого смысла, чтобы слушаться, когда его предупреждают об опасности и пытаются помочь.
Я знаю, порой люди, несмотря на уныние, со временем начинают спокойно делать то, что должно, и им становится лучше. Если это ее случай, тем лучше, и тогда она справится.
Когда человек пытается превозмочь тоску, то лучшая поддержка – это дружеское плечо. Это очень важно, даже если этот друг беден. Что ж, разумеется, она все еще может рассчитывать в этом на меня – даже если бы была очень озлобленной; впрочем, такой она бывает порой и сейчас.
Ей понадобится помощь, и я продолжу оказывать ей поддержку, даже после своего отъезда, при условии, что увижу хоть какие-то усилия и добрые намерения с ее стороны. Те люди (ее родственники), которые старались заставить ее порвать со мной, сделали с ней и ее детьми нечто столь же ужасное, как убийство, единственное оправдание этому – их закоснелость и глупость. Ведь если бы не они, ее дела обстояли бы гораздо лучше.
Сделай все возможное, чтобы к десятым числам послать мне столько денег, чтобы я в случае необходимости мог уехать, потому что в данных условиях это будет разумно.
При этом не ставь себя в затруднительное положение, потому что я буду действовать по обстоятельствам и сразу сообщу тебе о своих действиях.
Если денег не хватит, чтобы добраться до Дренте, я остановлюсь на день или больше в Лоосдейнене и подожду там. В прошлом я видел много всего прекрасного в Лоосдейнене, в том числе старые фермы и великолепные эффекты, появляющиеся вечером. В этом случае я, скорее всего, отправлю свой багаж дальше или сдам его на хранение.
Еще сейчас представился удобный случай для того, чтобы отказаться от аренды, и как только придет твое письмо, я уеду отсюда.
Для Христины это послужит знаком, который, возможно, заставит ее проявить больше усердия, я размещу еще несколько объявлений, однако последние два дня она опять провела в безделье, и я опасаюсь, что они в корне поменяли планы.
До свидания, Тео. Скорей бы уже все уладилось, потому что подобные дни, как эти, трудны и приносят мало пользы. Будь здоров, успехов тебе во всем. Верь мне,
твой Винсент
Надеюсь, что ты не заболел. Некоторое время назад у меня тоже была диарея, но вскоре все прошло. Возможно, яйца – лучшее средство для укрепления желудка, по крайней мере если расстройство вызвано несварением.
384 (322). Тео Ван Гогу. Гаага, понедельник, 10 сентября 1883
Дорогой Тео,
я только что получил твое письмо и прилагавшиеся к нему 100 франков. Завтра я уезжаю в Хогевен, в Дренте. Оттуда я отправлюсь дальше и уже по прибытии сообщу тебе свой адрес.
Так что ни в коем случае больше не пиши мне сюда. И советую тотчас черкнуть пару слов об этом дяде Кору, раз он, как ты сам говоришь, может мне туда написать. Если он уже это сделал, лучше всего, если он попросит на почте вернуть ему письмо, потому что я пока не знаю, по какому адресу остановлюсь, и лишь позднее смогу сообщить его почтовому отделению или хозяину квартиры.
Мой друг Раппард тоже отправился в путешествие и, уже оставив Дренте позади, почти достиг Терсхелинга. Из Дренте он написал мне: «В этих краях царит очень серьезная атмосфера, фигуры местных жителей постоянно напоминали мне о твоих этюдах. Что касается жизни, то дешевле, чем здесь, ты точно нигде не устроишься. На мой взгляд, территория на юго-востоке (это та местность, которую я имею в виду) наиболее оригинальна».
Тео, разумеется, я уезжаю с чувством глубокой грусти, и эта грусть была бы не такой всеобъемлющей, если бы я