Но тут явился вскоре новый похититель власти, некто Асикагн, который провозгласил себя сёгуном и поставил нового микадо, так что в Японии возникло двоецарствие, или, как говорили тогда, "южный и северный (новый) двор". Ксуноки, однако, не терял надежды справиться и с этим противником. Несколько нападений сделанных им на узурпатора были очень удачны, а в последнем из них Асикага был даже разбит на голову и бежал на остров Кюсю. Ксуноки хотел было преследовать его и там, но, к несчастию, недальновидные вельможи окружавшие трон Го-Дайго воспротивились этому намерению, полагая что Асикага уже не опасен, а главное не желая чтобы сам Ксуноки еще более возвысился в глазах микадо своими дальнейшими успехами. Такая своекорыстная политика царедворцев не замедлила принести достойные ее плоды. Оставленный в покое, Асикага употребил все свои средства и энергию на то чтобы взволновать южные острова и, спустя несколько месяцев, высадился на Ниппон в Хиого, во главе многочисленной, прекрасно организованной и сильно вооруженной армии. В виду такой напасти, царедворцам пришлось обратиться к тому же Ксуноки; но этот последний сознавал что теперь борьба для него будет далеко не равная. В лице Асикаги он имел противника не менее энергичного и столь же даровитого как и он сам, но с тем еще преимуществом что за Асикакой стояла теперь громадная армия фанатически преданных ему приверженцев, видевших в успехе его дела свое собственное возвышение и благополучие; ряды же приверженцев Го-Дайго, благодаря политике его царедворцев, значительно поредели. Тем не менее, Ксуноки решился драться. Собрав войска, он подступил с ними к Хиого, с целью дать тут решительное сражение, дабы, в случае удачи, сбросить противника в море. Но тайное предвидение уже заранее говорило ему что дело его проиграно. Предчувствуя что будет убит, Ксуноки накануне битвы призвал к себе своего десятилетнего сына, и прощаясь с ним, объявил что сегодня же отправляет его домой, к матери. Масацура (сын его), заявил желание сражаться и умирать вместе с отцом. Но Ксуноки решительно воспротивился этому, говоря: "Ты еще слишком юн, чтобы воевать. Подожди несколько лет, и из тебя выйдет молодец, я уверен в этом. Теперь же оставляю тебе на память кинжал подаренный мне императором при первом его свидании со мною. Смотри же, милый, когда вырастешь, не жалей себя за своего государя." Обливаясь слезами, простился Масацура с отцом и в сопровождении дядьки отправился в родное поместье к матери.
Предчувствие не обмануло Ксуноки. На другой день произошла отчаянная битва, в которой он был убит вместе со своим родным братом. Асикага торжествовал, зная что теперь Го-Дайго лишился последней своей опоры.
Спустя несколько дней известие о смерти отца дошло до Масацуры, и бедный мальчик пришел в такое отчаяние что решился с горя на самоубийство. Умная мать едва могла удержать его от гаракири.
— Тебя назовут трусом если ты при таких обстоятельствах покончишь с собой, говорила она. — Не сам ли ты рассказывал мне как отец пред последним сражением наставлял тебя каким образом должен ты вести себя после его смерти? Неужели же ты позабыл его завещание?! Нет, мой милый, так нельзя: надо наперед исполнить отцовскую волю!
Ободренный этими словами матери, Ксуноки Масацура весь предался одной мысли, одному стремлению — быть достойным своего отца. Даже в детских играх со сверстниками он всегда представлял себя полководцем и самою любимою его забавой было упражнение в сабельной рубке, причем Масацура всегда воображал себе будто он отсекает голову узурпатору Асикаге. С четырнадцатилетнего возраста он поступил в военную службу, где имел несколько случаев геройски отличиться, так что на восемнадцатом году от роду уже командовал Императорскими войсками и почитался главною опорой "южнаго двора". К сожалению, малочисленность и равнодушие приверженцев Го-Дайго, равно как и недостаток войск, не давали свободно развернуться его военному таланту и действовать как хотелось. Но согласно отцовскому завету, он до конца остался предан своему законному государю и геройски умер за него в одном сражении, на двадцать втором году жизни. Похоронили его рядом с отцом в Хиого, а спустя несколько сот лет князь Мито, родственник сёгуна Токугавы, поставил над ними мавзолей с надписью: "Верным слугам Ксуноки".
* * *
От Минатогава-но-миа повезли нас к третьей местной достопримечательности религиозного характера. Это храм Икута-но-миа, построенный в честь божественной праматери Изанами. Название свое он носит от имени ручейка, текущего поблизости. Ко храму ведет прекрасное шоссе, на котором мы нашли развалины массивного гранитного тори, разрушенного недавним землетрясением. Храм стоит среди небольшой рощи, где роскошно развивались на свободе кипарисы, камелии и великаны-тики, которым насчитывают уже не одно столетие.
День был ярко-солнечный, совсем весенний, а к одиннадцати часам утра сделалось даже жарко, так что мы с особенным удовольствием вступили под прохладную, вечно зеленую сень священной рощи. Там встретили мы "божьего коня", по обыкновению белого, которого коскеисы выпустили поразмяться на свободе из его "священной" конюшни, находящейся тут же при храме. Добрая кляча сосредоточено дремала, расставив ноги и свесив ленивые уши, словно бы она глубоко погрузилась в какую-то свою лошадиную думу. При нашем приближении "божий конь" не обнаружил ни малейшего беспокойства и даже внимания на нас не обратил, хотя мы были одеты в непривычные для него европейские костюмы, которых и до сих пор еще нередко пугаются японские животные. Около коня прыгал по травке ручной "священный" кролик чернопегой масти; для него нарочно поставлен лод древесными, приподнявшимися от старости корнями низенький столик таберо, а под столиком блюдце с водой для питья. Кролик часто вскакивает на таберо, чтобы полакомиться капустною рассадой, принесенною ему в дар от чьего-то усердия.
Храм принадлежит синтоскому культу и окружен всеми обычными принадлежностями оного, начиная с центральной открытой эстрады среди двора, с которой жрецы-кануси в высокоторжественные дни начинают свое шествие ко главному храму через священные внутренние ворота и до открытой театральной сцены, где в известные праздники дается кагура, то есть священные представления и танцы под звуки священной музыки. Самый храм очень невелик и тесен, вроде каплички, лишь было бы где укрыться "духу"; но над ним возвышается грандиозная соломенная кровля, украшенная по гребню шестью горизонтальными поперечными вальками вертенообразной формы, а на обоих концах высокими деревянными развилами в виде римской цифры V. На деревянных, резной работы, мастях храма везде медночеканные скрепы, гайки и наконечники. Дверь заперта на ключ, и перед замком висят пучки семиколенчатых дзиндзи из белой бумаги. Вокруг главного храма разбросаны каменные канделябры и часовенки, посвященные разным ками. В одной из них стоит большой белый конь, вырезанный из дерева, а в другой помешается за сетчатою решеткой, в особом киотике, зеркало Изанами. Далее храмовая сокровищница, в которой, однако, напрасно было бы искать каких-либо вещественных богатств: в ней собрано несколько шлемов, кинжалов, наконечники копий и стрелы, полный рыцарский доспех, надвратные доски с надписями, оленьи рога и китовое перо-плавник. Все это вещи, принадлежавшие частью герою-воину Кадживара, частью древним "южным микадо". Стены сокровищницы увешаны свитками с разными благочестивыми изречениями и надписями, а в нише на боковой стене выставлена зачем-то гипсовая раскрашенная маска с длинным, горизонтально торчащим носом. Тут же во дворце показали нам древнее, но еще цветущее сливовое дерево, обнесенное такою же каменною оградой, как и на могиле Кийомори. Оно-то и составляет главную достопримечательность храма Икута. Легенда говорит что в ХИИ веке на этом самом месте происходило однажды раннею весной большое сражение между самураями двух исторических здешних фамилий, Тайра и Минамото, о которых мы уже говорили. В этом сражении особенною храбростью отличился рыцарь Кадживара. Чтоб обратить внимание всех сражавшихся на свою храбрость, он в разгаре битвы срубил ветвь цветущей сливы и укрепил ее у себя за спиной, на колчане. Где видна была сливовая ветвь, там враги ложились как снопы на ниве. По преданию, это старое дерево, ветви и ствол которого уже с давних времен поддерживаются разными деревянными подпорками и подушками, есть та самая слива от которой Кадживара отрубил себе ветку. Оно так и называется "деревом Кадживары". Против него, на правой стороне двора, находится ключевой колодезь, обнесенный такою же каменною оградой, из которого, по преданию, тот же Кадживара утолил после битвы жажду. Коскеис показывавший нам достопримечательности Икута предложил мне изображение этого храма в плане, довольно лубочно отпечатанное на листе тонкой желтоватой протекучки. На плане этом приписано сбоку несколько японских стихов сочиненных 84-м императором Джунтоком. В японских стихах обыкновенно соблюдается не рифма, которая может быть и не быть, а лишь определенное количество слогов, и именно тридцать один. Поэтому мысль выражается в них крайне сжато, а сущность стихотворения состоит чаще всего из игры каких-нибудь слов и понятий. Кстати, чтобы познакомить вас с японскою версификацией, я приведу означенное произведение императора Джунтока: