Читать интересную книгу Каменные скрижали - Войцех Жукровский

Утомясь, они отдыхали, он поглаживал ее груди, кончиком языка пробовал на вкус плечо, оно было солоноватое, словно Маргит только была в море.

— Ты думаешь, стоит меня потрепать рукой, поцеловать, приласкать, и я обо всех тревогах позабуду, — пробормотала она обидчиво и томно. — И ты прав. Забываю, но только на миг, пока наполняюсь, пока утоляюсь тобой. А потом эта тревога возвращается и тем сильней, оттого что я понимаю, что могу утратить. Иштван, Иштван, я мечтаю спокойно заснуть рядом с тобой, пусть даже это будет последний непробудный сон.

Притихший, он поглаживал ее с чувством беспредельной пустоты, не отыскивалось ни единого слова утешения, которое не звучало бы фальшиво. Со всех сторон подступало отчаяние.

Солнце до половины провалилось в море, растеклось, поджигая горизонт.

Прижавшись, друг к другу, откинув порозовевший от закатного зарева полог сетки, они проводили последний краешек солнца, тот погрузился, и сразу сгустились сумерки. А в глазах еще кишели радужные звонкие пятнышки, и во внезапно наступившей темноте они отыскали друг друга легким прикосновением, как слепые.

— Хорошо мне с тобой, — подложила она ему руку под голову, побаюкала. — Очень хорошо.

«Войти в биение его крови, укрепиться в его памяти. Я должна быть очень нежна с ним. Если когда-нибудь мне предстоит потерять его, я останусь в нем. Он поймет, что я его любила. Можно иметь жену, брать женщину за женщиной и не встретить любви, не испытать этого огромного чувства преданности, соединения. Ведь просыпалась же я рядом с другими мужчинами, — думала она с тревожной ясностью, — и хорошо мне с ними было, но ни один не дал того, что он. Если он посягнет на другую, ему придется отрекаться от меня, сравнивать со мной, помнить, помнить». Думала, но, ни слова не произнесла, боясь, что ранит его, что он не так поймет, остро переживала свою беспомощность и только ластилась, терлась щекой о его грудь. А он, вырываемый из мыслей, отвечая на зов, целовал ее глаза, словно она только что вернулась из дальнего странствия, словно, истосковавшийся, он обрел ее после долгой-долгой разлуки.

— Сааб. Сааб, — хлопнул в ладоши Дэниэл, появившийся у лестницы на веранде. — Пришел чарпаши с почты;

«Как он догадывается, что нельзя входить? — с уважением подумал Тереи. — Это интуиция или скромность? Или всего-навсего добротная английская дрессировка?»

Он высвободился из объятий Маргит, ее руки нехотя опали, легли, как сорванные лианы, лишенные не только опоры, но и смысла существования. Нашарил мелочь в кармане брюк, висящих в шкафу, накинул халат и босиком вышел на веранду.

— Дай сюда.

Мальчик поднялся по лестнице, низко поклонился и положил телеграмму на перила. «Из самой низшей касты, верит, что даже европейца может осквернить его прикосновение», — подумал Иштван.

Он развернул жесткий бланк и, повернувшись спиной к умирающему закату, с трудом прочел; «ИШТВАН ТЕРЕИ ТЧК КОЧИН ТЧК ОТЕЛЬ ФЛОРИДА ТЧК НЕОБХОДИМ СРОЧНЫЙ ПРИЕЗД ДЕЛИ ТЧК ВАЖНОЕ ЛИЧНОЕ ДЕЛО ТЧК ФЕРЕНЦ».

Он вернулся к Маргит, включил свет и подал ей телеграмму. Через ее плечо еще раз перечел текст, раздумывая, что такое могло приключиться.

— Поедешь? — спросила она, словно ожидая, что он скажет «нет».

— Я должен. Я пока еще сотрудник посольства.

— Ты со мной на самом кончике Индии и сейчас мог бы сказать: «И с места не сдвинусь, поеду недели через две, чтобы покончить с делами. Чтобы сказать им „всего хорошего“, если они заслуживают такой любезности».

— Ты забываешь, что я всего-навсего в отпуску, мне подобает вернуться.

— Мне тебя ждать здесь? Он молчал, опустив голову.

— И как долго прикажешь маяться здесь одной? — тихо договорила она. — Или ты предпочел бы, чтобы я поехала с тобой?

— Да, — оживился он. — Конечно, мы едем вместе.

— Придется мне провожать тебя до конца, — его поразил чуждый, неприязненный тон этих слов.

— Что ты имеешь в виду?

— А если они надумали отослать тебя в Венгрию? Тревога морозом дохнула ему в лицо.

— Нет. Они бы с радостью объявили мне об этом, — поджал он губы. — Расщедрились бы для товарища на пинок под зад.

— Позвони на всякий случай. Потребуй, чтобы объяснили подробней.

Он торопливо оделся. И не успел машину завести, как Маргит оказалась рядом, полностью владеющая собой, готовая помочь советом и делом.

Когда они выбрались на асфальтированное шоссе, пришлось резко притормозить, потому что из пальмовой рощи вынесся длинный черный автомобиль, его водитель слишком поздно заметил опасность, сбросил газ, резкий свет фар «остина» залил кабину разворачивающейся машины, там сидел старик-индиец, наигрывающий морю на свистульке садху, его косматое лицо с прищуренными глазами сложилось в гримасу разозленного кота, черная машина рванулась вперед, только заморгали красные задние огни.

— Узнала? Крестьянский дхоти — это маскарад. А я еще не поверил Дэниэлу.

— Езжай, — сплела она ладони. — На почте долго ждать придется.

В полосе света вспыхивали крупные бабочки, жуки щелкали о радиатор, как каштаны, выпущенные из пращи. На стекле появились брызги.

Город издалека встретил их дымными трубами, вонью горелого масла и смрадом закисших сточных канав, и, прежде чем по обе стороны дороги появились каменные здания, вдали возник сгусток света из витрин магазинчиков.

Низкое здание почты было темным и пустым, в зале светилось только одно окошечко, заделанное матовым стеклом. Иштван постучал в стекло, повторил стук, кто-то гортанно ответил, но спешить с услугами не собирался.

Внезапное матовое стекло со стуком поднялось, в окошечке появилось усатое лицо чиновника.

— О, прошу прощения, — явил светскую улыбку чиновник, — я понятия не имел…

Чиновник подал формуляр заказа: кто звонит, в какой штат и город, сколько минут.

— Дели, — прочел он вслух и покачал головой. — Очень далеко. Придется подождать.

Они сели в душном зальчике на засаленную скамейку. Негромко заговорили. А чиновник опустил стекло, и, казалось, он снова дремлет, как вдруг раздался телефонный звонок.

— Сааб, как пожелаете, пройдете в кабину или извольте, вот мой телефон. В кабине, когда эти дикари разговаривают, им рук девать некуда, так они шнур теребят, как дхоти, в трубке ковыряются, как у себя в ухе… Там аппарат еле живой. Чиновник таращился, сгорая от любопытства, о чем пойдет разговор со столицей. И хотя он уверял, что уж его-то аппарат в полном порядке, Иштван с трудом расслышал чей-то искаженный голос.

— Алло! Алло! — кричал он в трубку. — Иштван говорит. Иштван Тереи. Ты меня слышишь? Что стряслось? Зачем я нужен в Дели? Что-нибудь серьезное?

Наконец сквозь шумы и треск оба расслышали друг друга, и Ференц понял, с кем говорит.

Маргит замерла на скамейке, опершись подбородком на сомкнутые руки. Напряженно вслушивалась, силясь по крику Иштвана на непонятном языке все же понять, что отвечает ему тот далекий голос, а вдруг это приговор.

— Ни-че-го не по-ни-ма-ю. Завтра выезжаю. В четверг буду в Дели. Что Старику от меня потребовалось?

У чиновника было такое выражение лица, словно он лимон выжимает, так ему хотелось, чтобы слова не терялись по дороге, чтобы они добрались до трубки на том конце провода.

— Но хоть скажи, хорошая новость или дурная? А? Привет Юдит. В четверг непременно буду на месте.

Не решиться было бросить трубку, казалось, самое важное вот-вот прозвучит, Ференц вот-вот передумает и перестанет темнить. Или развеет дурные предчувствия, попросту громко рассмеявшись.

И тут он наткнулся на скорбный взгляд Маргит, позабыл о затаившемся индийце. И рассеянно положил трубку, сунув руку в окошечко, как в пасть хищного зверя, который лишен возможности сомкнуть челюсти.

— Ну, и что?

— Ничего, по сути дела, ничего. Говорит, полная неожиданность. Чтобы я безотлагательно явился. Так приказал посол. Ты же слышала, о чем я его спрашивал. Говорит, важная новость, конец волненьям одиноким. Я не понял, а ты?

Иштван раздраженно расплатился, хотя чиновник огорченно перепроверял астрономический, на его взгляд, счет. Предстояло получить четверть его месячного оклада, он рассчитывал услышать вести, которые подтвердили бы его фантазии о мире крупных дел и заработках иностранцев в столице.

Когда они сели в машину, охваченная дурными предчувствиями Маргит положила ему руку на плечо.

— А вдруг приехала твоя семья? Жена ждет в Дели?

— Он раскололся бы. Не делал бы из этого тайны.

— Он тебе намекнул, сказал: конец волненьям одиноким.

— А знаешь, может быть, ты и права, — ухватился он за ее объяснение, — О «полных неожиданностях» у них могут быть самые дурацкие представления.

Он вел машину на полной скорости по темному шоссе над самым морем, которое в темноте выглядело как вспаханное поле. Белые мотыльки мелькали наискось, как первые снежинки.