Читать интересную книгу «Валгаллы белое вино…» - Генрих Киршбаум

357

Противопоставление Гете Клопштоку в «Молодости Гете» — не редкость в русской гетеане. Ср., например, статью 1936 года «Традиции Маяковского» И. Эренбурга (2002: 241) и характеристику Клопштока как поэта «тяжелого», «с распаленным воображением», которую дает Л. Тик в разговоре с В. Кюхельбекером в «Кюхле» Ю. Тынянова (1986: 95).

358

Эти сведения Мандельштам мог почерпнуть из любой хрестоматии или хотя бы из книги В. М. Жирмунского «Немецкий романтизм и современная мистика» (1996: 92, 102).

359

Напомним, что роман Клингера «Жизнь Фауста, его деяния и гибель в аду» («Fausts Leben, Taten und Höllenfahrt»), вошедший в обширную фаустиану штюрмерства, впервые вышел в Санкт-Петербурге (1791).

360

По мнению М. Н. Розанова, «Карамзин слышал из уст Ленца много рассказов об его жизни. Ему известны и лифляндские его родственные отношения, и дружба с Виландом и Гете, и то, что Ленц подружился с Гете в Страсбурге» (Розанов 1901: 486). Дополнения к книге Розанова о дружбе Ленца и Карамзина см. у X. Роте (Rothe 1968: 70) и Ю. М. Лотмана (1997: 52–53, 99).

361

Песня Шуберта закономерно появляется в четвертом эпизоде радиопьесы, описывающем встречу с прототипом Гретхен (III, 287–288).

362

Мандельштам знал и ценил и другого Штрауса, Рихарда. По воспоминаниям М. Карповича, он и Мандельштам в 1908 году в Париже присутствовали «на симфоническом концерте из произведений Рихарда Штрауса под управлением самого композитора»: «Мы оба… были потрясены „Танцем Саломеи“, а Мандельштам немедленно же написал стихотворение о Саломее» (1995: 41). По замечанию Тименчика, «Иоканаан, отсылающий к „Саломее“ О. Уайльда, для ближайших современников Ахматовой был связан с опусом Рихарда Штрауса» (1989: 60). По воспоминаниям Г. Адамовича (1995: 184), Р. Штраус бывал в петербургском кафе «Бродячая собака», завсегдатаем которого был Мандельштам.

363

Б. Кац также выяснил, что «за Паганини длиннопалым» бегут знаменитые скрипачи: чех Ян Кубелик, о котором поэт писал в «Шуме времени», Кароль Липиньский и Йозеф Иоахим (1831–1907), родившийся в Венгрии, но живший в Германии. О нем, помимо музыковедов, писал и Гейне. «Иоахим был близким другом Брамса и автором скрипичных переложений его „Венгерских танцев“» (Кац 1991а: 74).

364

По предположению исследователя, у «Мандельштама карнавал — „мучной“, возможно, потому, что первым персонажем шумановского цикла является Пьеро, чье лицо вымазано мукой, а „потный“, видимо, в результате непрерывного танцевального движения. Второе сочинение Шумана, менее известное, имеет русское название „Венский карнавал“ („Faschingsschwank aus Wien“)» (Кац 1991а: 74).

365

В стихотворении «Тянули жилы…» описывается негативное впечатление от концерта Бетховена. Бетховен — «полузлодей», глухота немецкого композитора переносится на полупустой зал (возможно, имеются в виду майские концерты под открытым небом, входившие в программу первомайских праздников). Вряд ли есть смыслоприбавляющие точки пересечения между впечатлением от первомайского концерта Бетховена и «врагами», празднующими Первое мая в отрывке «Это — я. Это — Рейн…», разве что германство Бетховена.

366

Музыкальные переживания, связанные с игрой К. Шваба, преломившись, возможно, и через «Волшебную флейту» Моцарта, составляют контекст стихотворения «Флейты греческой…» (Н. Мандельштам 1999: 218). 27 октября 1935 года Мандельштам и С. Рудаков были на концерте в воронежском Музтехникуме, где «на 2-х роялях» исполняли Моцарта и Грига (Рудаков 1999: 309).

367

К. К. Шваба арестовали в декабре 1935 года по делу о воронежских музыкантах, якобы слушавших по радио речи Гитлера и распространявших фашистскую пропаганду (Морозов 1999: 498).

368

Здесь уже просматриваются и будущие пути рецепции мандельштамовской интертекстуальности: в 1950–1980-е годы, когда «архаизм» будет восприниматься как антисоветская культурная память.

369

Картина ночного Рима уводит и к тютчевскому стихотворению «Рим ночью».

370

Более подробный разбор стихотворения с гипотезами по поводу репертуара М. Андерсон см. Лангерак 2001: 104–106.

371

Самым актуальным исследовательским вкладом в «итальянскую» версию «тоски по мировой культуре» является статья С. Гардзонио (2006: 43–52).

372

Характерно, что немецкоязычные исследователи (Dutli 1985: 314; Werberger 2005: 73) выходили при переводе «мировой литературы» на «естественные» ассоциации с гетевским понятием «Weltliteratur». Но цели их работ были другие, поэтому они ограничивались лишь констатацией факта. Отдельного исследовательского разговора, выходящего за рамки настоящей работы, заслуживает генетическая и эволюционная связь понятия «мировая литература» (Weltliteratur) с такими словоформулами, как «мировая скорбь» (Weltschmerz), «мировая душа» (Weltseele), «мировая воля» (Weltwiile), центральными как для немецкого романтизма, так и для его рецепции в русской религиозно-эстетической мысли конца XIX–XX века.

373

Одно из сильнейших издательств молодой советской республики называлось, в соответствии с термином Гете, «Всемирная литература». В этом издательстве Мандельштам работал в первые пореволюционные годы.

374

Противопоставление Гете и Гейне в русской традиции начинается, судя по всему, у А. И. Герцена в контексте разговора о немецком романтизме (1954: I, 65). Социальную компоненту оно получает у Д. И. Писарева (1956: 223–224). Дальнейшего изучения заслуживает противопоставление Гете — Гейне в идентификационных стратегиях и моделях литературного поведения русских поэтов. Аллитерационное сходство имен Гете и Гейне (в русском языке), по-видимому, «поэтически» усиливало оппозицию. Другим объектом изучения может стать восприятие в русском культурном пространстве Гете как романтика, а не как классициста.

375

С открытием гейневского подтекста «нахтигаля» в HP С. С. Аверинцев в момент написания своей статьи (1990) знаком не был. Но и впоследствии, уже зная и цитируя находку Ронена, по старой привычке, он не изменил своего мнения относительно роли Гейне в творчестве Мандельштама. Ср.: Averincev (2006: 842).

376

Странно, однако, что в своем исследовании Л. Кацис практически проходит мимо обсуждения находок и «гейневских» интертекстуальных гипотез Ронена, сосредотачивая свое внимание на текстах Гейне, подтекстуальный характер которых имеет гораздо более спорный характер.

377

Ср. тонкий контрастивный анализ поэтических и мировоззренческих установок Брентано и Гейне у С. С. Аверинцева (1996: 278–280).

378

О восприятии и использовании Гейне в советском литературном и культурно-идеологическом пространстве см. диссертацию К. Ваксманн (Wachsmann 2001). Интересные соображения по поводу причудливой функциональности Гейне у некоторых символистов см. у М. Л. Гаспарова (1997: II, 435–436). Для Мандельштама могла оказаться актуальной более ранняя, блоковская рецепция Гейне, тематизировавшая специфическую еврейскую позицию Гейне (ср. Wachsmann 2001: 64–65). По нашему предположению, именно «еврейских» проекций и хотел избегнуть Мандельштам.

379

Более чем вероятно знакомство Мандельштама со статьей Тынянова «Тютчев и Гейне» (1922), где на примере тютчевских переводов из Гейне исследователь разграничивал понятия генезиса и традиции.

380

В связи с этим интересным становится возможное подтекстуальное отталкивание Мандельштама (с его лозунговой формулой «Тютчев и Верлен») от брюсовского, программного соединения Гейне и Верлена (Брюсов 1973: I, 565). Место Гейне, столь значимого для Брюсова, Анненского и Блока, занял у Мандельштама другой «немец» — Тютчев.

381

Место русской прозы в концепциях Мандельштама заслуживает отдельного разговора.

382

Запоздалая и парадоксальная рецепция Гельдерлина в России, от Луначарского до Аверинцева, заслуживает дополнительного изучения.

383

Исследование немецких влияний и заимствований Тютчева, от штудий Ю. Н. Тынянова (1977: 29–37, 350–395) и Д. Чижевского (Čiževskij 1927) до В. Н. Топорова (1990), все еще носит эпизодический характер. Системному интертекстуальному анализу во многом мешает неразработанность проблемы семантического ореола метра в германистике.