— Киты! — бросил в ответ Шухран, ухмыляясь. — Уходят на юг, чт…
Тартану подкинуло снова, и команда, перекрывая голос сказителя, дружно загоготала. С других судов тоже начали доносится схожие возгласы. Кхассав, не особо опытный мореход, наконец, приноровился к качке и ударам с самых разных сторон. К горлу подступило мерзкое чувство, но пока раман держался. Тартана скользила по морю, днищем седлая волны.
Сказитель прославлял солнце и Бога Акаба, морского змея, рожденного Великой Матерью, который благословляет богатый улов и позволяет с каждым кругом солнца в небесах умножаться стаям рыб. Многочисленным и тучным после летнего нагула.
Слава Праматери Дающему Сыну,
Астахирскому Змею из Льда и Снега,
Что уснул, сторожа свой невод,
Что короной увенчан солнечной!
Славу воспев Змеиную,
Гость прибывает сдержанный.
Скромный проситель Моря,
Тихий блуждатель жизни.
Когда начальный мотив иссяк, настало время просьбы. И по всем кораблям, вразнобой зазвучали одни и те же строки, от которых во все времена зависел, по мнению рыбаков, успех охоты.
Просим Всевластного Бога,
О, почтенный!
Акаб! — ревели на кораблях.
Просим Всевластного Бога,
О, изменчивый!
Акаб! — Кхассав оглядывал моряков, вторивших сказителю, как один, и с трепетом понимал, насколько в этом мире чужие все, кроме самих северян.
Просим Всевластного Бога,
О, жертвующий!
Акаб! — Кхассав вздрогнул, когда с обеих сторон от корабля показалось два буро-серых с желтоватыми пятнами спинных гребня.
— Да сколько их тут?! — не сдержавшись, ужаснулся он, озираясь нервно.
Ему никто не ответил.
Просим Всевластного Бога,
О, бескрайний!
Акаб!
И, будто призванный, могучий Владыка Вод низверг на охотников один из первых октябрьских дождей. У Кхассава мгновенно заледенели колени. Зубы стучали так, что слышали все вокруг. Таир вскоре выбросил из рук весло. Он обхватил себя руками и согнулся, чтобы хоть как-то отогреть окоченевшие пальцы. Над ним не гоготали в голос только из-за пения молебна. Но Кхассав видел презрение во взглядах гребцов и — растерял весь выдох! — только сейчас понял, что на гребле сидело и несколько женщин.
— Давай! — проорал рулевой, и те, кто стоял у бортов на изготовке, прицельно, один за другим, начали спускать гарпуны в китов.
Взыщи жизнь за тысячи! — пели моряки со всех кораблей, невпопад друг с другом, взрывая воздух между морем и небом.
Взыщи жизнь за тысячи! — дробью колотил дождь.
Взыщи жизнь за тысячи! — гулко врывался в бурю из пения грохот ударов весел о волны.
Киты начали отбиваться. Вырывались, били судна хвостами, бодали боковинами огромных морд.
Возьми одного — спаси всех!
Возьми мужчину — спаси весь дом!
Возьми женщину — спаси весь род!
Под наклоном крена, Бансабира невольно поползла к одному из бортов, пытаясь хоть как-то сохранить равновесие. Корабль бросало с волны на волну, метало то ветром, то течением, то ударом. С неба обжигающе ледяными каплями хлестал дождь, снизу, из-за бортов, щедро зачерпнутые массивными хвостами, летели еще более холодные брызги, обдавая моряков с головы до ног. Концентрация на происходящем давалась труднее, но почему-то ни настроение, ни настроя среди северян не убывало.
О, Акаб, Всевластный в волнах, Несдержанный!
Мудрость веков хранящий с Матерью Всеблагой!
О, грохочи волнами и бей хвостом!
Пусть разносится твой рев устрашающий!
Далеко за пределы мира, туда, где угасает солнце.
Туда, где начинаются отливы и приливы!
Гарпуны почти закончились. Лишь несколько последних из числа запасных орудий еще лежало на палубе. Однако киты, истыканные, точно шипастая драконья шкура, не думали утихать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кхассав и Таир окончательно продрогли. Телохранитель рамана более не пытался грести, все также обхватывая себя руками в надежде согреться. Раман продвигался ближе к корме в надежде забраться к рулевому — там его наверняка не достанут никакие брызги. Было такое чувство, будто кости изнутри покрываются инеем, и теперь раман Яса всерьез костерил себя, как последнего барана, что вообще сунулся в этот кромешный ледяной кошмар без края, конца и солнца.
— Долго еще?! — крикнул он ближайшему матросу.
Тот скорчился, явно изображая, что из-за грохота вокруг ничегошеньки не слышать.
— ДОЛГО ЕЩЕ?! — повторил Кхассав, насколько мог громко. И тут же сообразил, что, кажется, сорвал голос.
Теперь собеседник изобразил изумление, поморгал и заржал в голос:
— Да ты чего! Охота ж только началась!
— ТОЛЬКО НАЧАЛАСЬ?! — раман не сдержался, зная, что ответа не получит: моряк по-прежнему заходился в необъяснимом для Кхассава веселье и вторил сказительскому пению.
Бей хвостом, о, могучеглавый!
Пусть утробный рев разнесется вдаль на снежном крыле!
Пусть ликуют гиганты в волнах.
Пусть кричат от ужаса гиганты в небе, что страшатся грома!
Пусть повелевают громом те, что слышат твой рев, о, Змей!
Пусть гиганты всплывают из волн —
И будет такова твоя милость и наша жертва!
Пусть! — взвивалось к мрачно-свинцовым небесам над морем.
Пусть! — скрадывалось за ударами хвостов и грохотом волн.
О, Всеблагая и Мудрая,
Мать Акаба, Достойная, Первая!
О, верни в дом, вдохни жизнь, верни силы!
О, приумножь стада!
О, сбереги детей — на земле и в море!
О, да взрастут дети моря на жизнь детям мира!
О, Всеблагая и Мудрая,
Даруй прощение тем, кто вынужден!
Даруй милость тем, кто отнимает безнаказанно!
О, вечные повелители Зимы и Жизни!
Пусть сияет милость Богов в сердцах людей!
Пусть славится сила, что дает начало!
Пусть славится сила, что не несет конца!
Пусть!
Пусть!
* * *
Киты тащили их еще почти час в непонятном и неизвестном направлении. Раман уже простился с миром и мысленно завещал малолетнему сыну достойно править вместо него, испросив у Богов для этого все возможные благословения.
Наконец, зверь пал, испустив последний, вымученный тяжкой кончиной вздох, и замер. Где-то вдалеке раздался торжествующий рев с корабля Сагромаха, и еще один — с корабля Хабура.
Трое. Трое огромных морских туш было повержено, и теперь успех всего предшествующего размаха определяла скорость. Таир, узнав, что «еще не все», откровенно завыл. Кхассав удержался от подобной экспрессии, но тоже обреченно вздохнул.
За несколько минут была брошена на воду лодка, и несколько опытных моряков спустились к гиганту: следовало как можно быстрее вскрыть дышло, пока легкие не заполнились кровью и чудище не пошло ко дну. Пока одни занимались этим, другие пытались привести в форму корабль, а прочие суда распределялись в помощь счастливчикам, которым удалось заудить добычу. Мало убить тушу в пятнадцать тонн — её надо доволочь до берега, где уже мало-помалу собирались жители поселения, чтобы взять себе еды и разделать остатки. Большую часть туши за раз не одолеть, даже если каждый селянин объестся, потому раздел отвозят на хранение в вечно мерзлую пещеру с запасами к зиме.
Когда «транспортные» тартаны, закрепив прямо в плавниках, хвосте и сквозной проруби дышла крюки, на тросах потянули добычу к берегу, над морем и под затихшим, но не прояснившимся небом, раздался гул облегчения и радости. Успех. Удача. Благословение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Суда Хабура и Маатхаса подошли по разные стороны к тартане, на которой командовала танша, почти сразу, как избавились от китов. Хабур приветственно махнул Бану, которую время от времени подвязался называть сестрой, но остался на месте. А вот Сагромах махнул всем знакомым жестом, и его моряки бросили абордажные мостки. В несколько широких, уверенных шагов Сагромах пересек пропасть над морем и, с характерным грохотом и скрежетом досок, спрыгнул на палубу. В поутихшем море корабль снова качало умеренно, греблю оставили, Кхассав, так и не добравшийся до рулевого, теперь держался за борт неподалеку от места скрепления двух судов.