приятелей во дворе, так же день сменял ночь.
Впрочем, и для самого Робки ничего не изменилось, хотя он все время думал о Милке, вспоминал их встречи, разговоры, ночь, проведенную с ней в ее «пенале». Робка понял только одно — люди уходят из жизни незаметно, не оставляя в ней почти никакого следа. Сперва казалось, что она просто куда-то ненадолго уехала и скоро вернется, также неожиданно и незаметно. Вдруг, например, заходит он в столовку на Пятницкой, а там в окошке раздачи опять стоит Милка в белом халатике, в тапочках на босу ногу и белой косыночке, улыбнется ему, подмигнет как ни в чем не бывало. Прошло еще немного времени, и Милка стала ему сниться, разговаривала с ним, словно ничего и не произошло, и разговоры были совершенно реальные — о школе, о Милкиных сестричке и братишке, об отце, о квартире, которую они должны вот-вот получить, даже о погоде... даже о Гавроше и о краже денег в магазине... Как-то Робка сказал за столом, что ему сегодня снилась Милка. Мать вздохнула и проговорила:
- К непогоде... покойники всегда к непогоде снятся.
- Почему к непогоде? — спросил пораженный Робка.
- Откуда я знаю? Примета такая, Роба.
Мать сделалась злой и дерганой, по любому случаю срывалась на крик, могла и по шее накостылять.
А все, в общем-то, из-за Борьки. Он по неделям не ночевал дома, появлялся всегда неожиданно, под ночь, спал на полу рядом с диваном, на котором спал Робка, и утром исчезал, как привидение. И тут Робка заметил, что мать боится Борьки, даже расспрашивать, где тот пропадает, боится. Она попыталась как-то, но Борька отшил ее с холодной неприступностью, сказав, что ночует он у подруги, на которой собирается жениться, и, может быть, совсем переберется к ней жить. Что означало это «совсем», если он и сейчас не жил с ними? Вообще жизнь с возвращением Борьки пошла как-то наперекосяк. После памятного скандала Федор Иваныч тоже не появлялся дома почти неделю. Как мать выяснила, он ютился у старого своего приятеля-холостяка, тоже работавшего на стройке. Ходил грязный, небритый, с желтым болезненным лицом. Таким Люба нашла его на работе. Он сидел в прорабской один, пьяный и плакал. Люба расплакалась вместе с ним, потом повезла его в баню, потом — домой, одела во все чистое, покормила куриным бульоном, уложила спать. Вроде помирились, и все пошло своим обычным чередом, но Робка нутром чуял, что этот мир, это согласие ненадолго, оно стало зыбким и хрупким — одно неосторожное движение или слово, и все рассыплется в прах.
Гавроша судили в декабре, недели за две до Нового года. В маленький зальчик районного суда набилось множество пацанов и подростков. Пришли и взрослые.
Пришла мать Гавроша Катерина Ивановна. Гаврош в зальчик не смотрел, сидел за барьером в грязной рубашке и помятом пиджаке, лицо заметно припухло и было бледным, видно, от долгого пребывания в затхлой камере. Он как-то равнодушно отвечал на вопросы судьи и народных заседателей, а на лице — ни страха, ни радости, ни надежды — ровным счетом ничего. Поскольку Гаврош сам во всем признался, то судебное разбирательство закончилось быстро, без проволочек и перекладываний. Ему дали семь лет в колонии общего режима. Гаврош выслушал приговор стоя, потом в первый раз посмотрел в зал, отыскал глазами мать, сказал негромко, но отчетливо:
- Маманя, прощай. Жди, я постараюсь вернуться.
Прости меня, маманя.
И все. Двое молоденьких конвойных, видно, первогодки службы, увели Гавроша в боковую дверь. Робка вспомнил, как он пел песню, когда его арестовали, как кричал с надрывом, выглядывая из двери «воронка» и бросив на землю кепку:
- Прощай, шпана замоскворецкая!
А теперь — вот такое покорное спокойствие, равнодушие к себе и другим, словно совсем другой человек.
Даже внешне он не походил на прежнего Гавроша.
- Два года лишнего навесили, суки, — процедил сквозь зубы Борька, когда они вышли из суда на улицу. — Пятерик ему полагался, твари поганые. Ну ништяк, Гаврош нашей породы, выдюжит…
Рядом с Борькой шла черноглазая и черноволосая девица, высокая, в темном пальто с воротником из чернобурки, в аккуратных теплых ботиках, в красной вязаной шапочке с помпоном.
- Познакомься, Роба, это Настя, моя подруга, — коротко сказал Борька.
- Роба... — он мельком глянул на нее.
- Настя, — тихо ответила девушка.
На углу они остановились, потоптались, не зная, о чем говорить. Переулок утопал в снегу, пацаны с криками швырялись друг в друга снежками. Один снежок угодил Борьке в спину. Он погрозил кулаком, крикнул беззлобно:
- Э-э, пескари, уши оборву!
- Домой не зайдешь? — неуверенно спросил Робка. — Мать спрашивала…
- В другой раз, — холодно улыбнулся Борька. — Ты-то как?
- Да ничего... живой пока…
- Из-за Милки переживаешь? — спросил Борька. — Понятное дело... Только я тебе так скажу, Робка, если мое мнение хочешь знать…
- Я не хочу знать твоего мнения, — спокойно и твердо проговорил Робка, глядя в лицо брату.
- Вот мы как? Старшего брата побоку, да? Ладно, Робка, обижаться не будем.
- Не будем.
- А еще домой звал, — усмехнулся Борька. — Зачем зовешь, если видеть не хочешь?
- С чего ты решил, что не хочу видеть? Я про Милку разговаривать не хочу... ни с кем... Ты не так меня понял, Боря.
- A-а, ну извини... — опять кривовато усмехнулся Борька. — Тогда — порядок, давай петуха! — и он протянул Робке руку на прощание.
Робка пожал старшему брату руку, кивнул Насте, и девушка сказала, улыбнувшись:
- Будьте здоровы. Приходите в гости…
Они пошли по переулку, а Робка стоял на углу и смотрел им вслед.
- Ишь зыркает глазенками... — пробормотал
Борька. — Прямо укусить хочет.
- Весь в тебя, — ответила Настя. — На равных говорить хочет.
- Пусть хлебнет с мое, тогда на равных говорить будет... — зло ответил Борька, и некоторое время они шли молча, слушали хруст влажного снега под ногами.
Потом Борька сказал искренним, полным горя голосом:
- Гавроша жалко... э-эх, жизнь — копейка, судьба — индейка.
Настя покосилась на него, ничего не ответила, только почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине. Она была не робкого десятка, в ее двух полупустых комнатах перебывало разного уголовного народа — знакомцы папаши, посыльные от него, разные шлюхи и приблатненная шпана, встречались среди этих людей и личности по-настоящему